Графиня де Сен-Жеран

В разговоре с возчиком Болье заметил, что никогда не стал бы так заботиться о ребенке, не будь он из самого знатного дома в Бурбоннэ. К полудню он приехал в селение Дюше. Хозяйка дома, где он остановился, сама кормящая мать, согласилась дать ребенку грудь. Малыш был весь в крови. Женщина согрела воды, вымыла его и перепеленала в чистое.

Возчик довез их до Риома. Болье отделался от него, а сам подался в сторону аббатства Лавуан — в горном селении Декуту между Лавуаном и Тьером у маркизы де Буйе был небольшой дом, куда она временами наезжала.

В Декуту ребенка кормила Габриэль Муано, которой было заплачено за месяц вперед, но кормила она его всего с неделю, поскольку ей отказались назвать родителей ребенка и адрес, куда можно было бы сообщить о нем. Габриэль Муано повсюду рассказала об этом происшествии, и ни одна кормилица в округе не захотела взять на себя заботы о ребенке. Пришлось увезти его из селения Декуту. Отправили его по главной дороге на Бургундию через большой лесной массив — далее следы затерялись.

Эти подробности были подтверждены кормилицами, возчиком и другими людьми в их показаниях на суде. Мы рассказываем о них ввиду их большой важности в уголовном деле. Авторы, которые описывают эту историю и у которых мы заимствовали наши сведения, не сообщают, как дворецкий объяснил свою отлучку из замка: вероятно, маркиз заблаговременно придумал правдоподобный предлог.

Графиня проспала до рассвета. Вся в крови, изнуренная, она проснулась с приятным чувством облегчения. Первые ее слова были о ребенке. Повитуха невозмутимо ответила, что он еще не родился. Сестры Кине, не выдержав подобной наглости, отвели глаза. Графиня заспорила, очень разволновалась, повитуха пыталась ее успокоить, убеждала, что роды вот уже совсем скоро и по признакам, появившимся этой ночью, она родит мальчика.

В то же утро замковая птичница встретила женщину со свертком, спускавшуюся к воде. Она узнала повитуху и спросила, куда та идет так рано и что несет в свертке. Повитуха отвечала, что ничего особенного она не несет, а вот девушка излишне любопытна. Но девушка, сделав вид, будто рассердилась на такой ответ, со смехом дотянула сверток к себе, он раскрылся — там было окровавленное белье.

— Значит, госпожа графиня родила? — спросила девушка.

— Нет, — ответила повитуха, — еще нет.

Девушка не растерялась и возразила:

— Как же нет, если уж госпожа маркиза это сказала, а она там была.

— Слишком болтлива она, коли так говорит, — пробормотала повитуха.

Показания девушки позднее стали самыми важными на суде.

Беспокойство графини на следующий день еще больше усилилось. Крича и плача, она пыталась узнать, что стало с ребенком, уверяла всех присутствующих, что она уже родила и ошибиться в этом не может. Повитуха с поразительным хладнокровием отвечала, что восход луны мешает родам, что надо ждать захода луны и тогда дело пойдет скорее.

Жалобы больных обычно не вызывают большого доверия, но твердость графини могла бы убедить всех, если бы маршальша не вспомнила, что к концу девятого месяца ее собственной беременности у нее были все признаки приближающихся родов, но родила-то она только шесть недель спустя. Эта подробность убедила всех. Повитуха, которая уже не знала, как выиграть время, и потеряла всякую надежду повлиять на непоколебимую уверенность графини, решилась ее погубить. Сказав, что ребенок уже пытается выйти на свет Божий, но не может пройти через родовые пути, она рекомендовала подвергнуть графиню сильной встряске, чтобы помочь ребенку. Графиня отказалась выполнять предложение повитухи, граф же, мать и вся семья так настаивали, что она уступила.

Ее посадили в закрытую карету и целый день возили по вспаханному полю и каменистым дорогам. Ее так трясло, что дыхание перехватывало. Ей понадобились все силы, чтобы вынести это жесточайшее испытание. Напомним, что все это происходило с женщиной, которая только что родила. После этой «прогулки» ее отнесли в постель. Видя, что никого убедить невозможно, она возложила все надежды на Провидение и утешилась молитвами.

Время, которое лечит самое большое горе, понемногу сгладило страдания графини. Скорбь охватывала ее при малейшем поводе, но и она угасла постепенно до тех пор, пока события, о которых мы сейчас расскажем, не всколыхнули ее вновь.

Жил в Париже фехтмейстер, похвалявшийся тем, что брат его служит в одном очень знатном доме. Фехтмейстер был женат на Мари Пигоро, дочери комедианта. Вскоре он умер, оставив в нищете жену и двоих детей. Вдова Пигоро была не на хорошем счету в своем квартале, и никто не знал, чем она живет. Вдруг после нескольких ее отлучек куда-то и нескольких визитов незнакомца, который приходил вечером, прикрывая лицо плащом, всем стали бросаться в глаза ее дорогая одежда, нарядные детские пеленки: в округе узнали, что она кормит чужого ребенка.

Примерно в то же время стало известно, что она дала бакалейщику Рагне две тысячи ливров на сохранение. Через несколько дней после того Пигоро окрестила младенца в церкви Сен-Жан-ан-Грев. Крещение явно было отсрочено, чтобы скрыть происхождение ребенка. Она не обратилась с просьбой быть восприемниками к соседям и сумела убедить священника записать родителей ребенка с ее слов. Крестным отцом она выбрала приходского могильщика Поля Мармиона, который дал младенцу имя Бернар.

Сама Пигоро во время церемонии находилась в исповедальне и заплатила десять су крестному отцу. Крестной матерью стала Жанна Шевалье, нищая.

В церковной книге было записано:

Несколько дней спустя вдова Пигоро передала ребенка на кормление в селение Торе-ан-Бри своей куме. Мужа этой женщины звали Пайар. Ей было сказано, что этот ребенок — сын благородных родителей и что, если понадобится, следует без всяких колебаний предпочесть его жизнь жизни ее собственных детей. Кормилица недолго держала его у себя — она заболела. Ребенка передали в руки вдовы крестьянина Марка Пегена в том же селении. Месяцы кормления были оплачены, и ребенка содержали надлежащим образом. Пигоро сказала этой женщине, что это сын знатного сеньора и что впоследствии он принесет удачу тем, кто за ним ухаживал. Мужчина средних лет, которого в селении приняли за отца ребенка, а Пигоро выдавала за своего родственника, часто приезжал его навещать.

Когда мальчику исполнилось полтора года, Пигоро забрала его к себе и отлучила от груди. У нее было двое своих сыновей. Первого звали Антуан, второй же, Анри, родился 9 августа 1639 года, после смерти отца, убитого в июне, и вскоре умер.

Пигоро вздумала дать имя и происхождение своего умершего ребенка чужому ребенку и тем самым похоронить тайну его рождения. Поэтому она покинула тот квартал, в котором жила, и тайком перебралась в другой приход, где ее никто не знал. Ребенок жил до двух с половиной лет под именем Анри и в качестве второго сына Пигоро, но в это время то ли потому, что кончался договор о кормлении, то ли потому, что были истрачены две тысячи ливров у бакалейщика Ранге и помощи ей больше не поступало, она решила избавиться от ребенка.

Ходили слухи, что она не особенно заботилась о своем старшем сыне, поскольку была вполне спокойна за судьбу второго, и если бы ей пришлось расстаться с одним из них, она оставила бы себе второго, прехорошенького мальчика: ведь крестный у него человек зажиточный и взял на себя все заботы о нем. Она часто рассказывала об этом богатом дядюшке, ее девере, который служит дворецким в одном знатном доме.

Однажды утром привратник особняка Сен-Жеран доложил Болье, что какая-то женщина с ребенком просит его выйти к воротам. Болье и вправду был братом фехтмейстера и крестным отцом второго сына Пигоро. Теперь мы знаем, что это именно он доверил ей выкармливать знатное дитя и приходил, навещать его. Пигоро долго рассказывала ему о своем положении. Взволнованный дворецкий принял от нее ребенка и велел подождать ответа в указанном им месте.