Рабы

Старик, подняв чайник, единым духом опустошил его через носик и протянул юноше, приказав заварить свежего.

С помолодевшим лицом, с загоревшимися глазами, он приподнялся, глядя куда-то далеко, словно там сквозь кошму юрты вились разбойничьи тропы между песков и за песками темнели сады, а за садами — открытые города, набитые золотом, нарядами, беззащитными, покорными людьми, стадами скота, верблюдами, караванами, шатающимися под грузом сокровищ.

—

Я слышал, — сказал он, — в Афганистане произошли какие-то беспорядки. Там ссорятся двое братьев из-за царства: Шах-Заман и Шах-Махмуд. А границы там сейчас без хозяина. Без хозяина остались и земли Герата. [15]Пытай счастье! Ступай туда!

—

Ты щедр и зорок! — ответил сардар. — Я уже думал об этой прогулке. Я и пришел тебя об этом спросить. А ты сам все видишь и отвечаешь. Ты свят и прозорлив! А если ты посылаешь меня туда, удача нас отяжелит добычей!

Может быть, десятый чайник осушил сардар, пока поднялся.

—

Помолись за нас. Благослови нас!

Наставник дал каждому по просяной лепешке и, обратившись в сторону Мекки, [16]встал на молитву. Остальные встали позади Клыча-халифы, и он, подняв руки, молился.

Когда дочитали молитву и все ответили «аминь», халифа сказал:

—

Берите в руки, но не давайтесь в руки! Покоряйте, но не покоряйтесь! Да помогут вам Хызр и Ильяс и да будет с вами помощь божья!

Так, помолившись, вышли они из шатра, и вскоре в пустыне заклубилась пыль, поднятая копытами коней Абдуррахмана-сардара.

А во дворе Клыча-халифы все замерло, кроме женских рук, ткавших ковры, да крутящихся веретен, за которыми мальчики пряли пряжу.

2

Одна семья на берегу реки Герируд в окрестностях Герата, на севере Афганистана, вырастила и возделала большой сад.

От покушения прохожих сад был огражден глинобитной стеной, сверху покрытой колючками.

Рядами росли там яблони и груши, сливы и персики, разнообразные сорта винограда, а на грядах — дыни, арбузы, тыквы.

Кроме длинного навеса, никаких строений не было в этом саду. А под навесом жили не люди, а голуби; для них к балкам были прибиты доски, и в этих желобках голуби устраивали свои гнезда и выводили птенцов.

От голубей собирали столько удобрений, что их хватало на весь сад.

Между рядами винограда и под деревьями на солнечных местах тянулись площадки, густо и гладко смазанные глиной, где сушили виноград, славные гератские сливы и персики.

Гератская слива славилась во многих странах. На гератских базарах ее покупали для лечения многих болезней и расхваливали под названием бухарской, а на базарах Бухары, Самарканда и Ташкента ее покупали тоже как лечебную, но, расхваливая, называли гератской.

Сбор этой сливы в Герате считался самым разгаром полевых работ. Но в этом году, хотя сливы давно уже созрели и готовы были осыпаться, хозяева не шли в свой загородный сад на сбор

урожая.

В стороне от сада стояло селение, окруженное высокими, как городская крепость, стенами.

Здесь жила семья, взрастившая голубиный сад. Здесь жили и еще многие садоводы и земледельцы.

Глава семьи Хасан ежегодно раньше своих соседей выходил на работу в сад, раньше других собирал урожай, и тогда у Хасана работало много людей, помогавших ему в саду: Хусейн и Хамид — два его брата, их старшие сыновья — Риза, Махмуд и Али, — все они работали под началом Хасана.

Но в прошлом году на уборке слив случилась беда: во время работы на сад напали туркмены и всех мужчин, кроме Хасана, захватили и увели в плен. И никто не знал, в какой уголок земли продали их туркмены в рабство.

У Хасана никого не было в этом году. Некому было помочь ему на работе, кроме женщин, девушек и малолетних детей. Весной и летом Хасан ходил в сад один.

Он там перекопал гряды, посадил семена, поливал всходы, промазал площадки для сушки плодов. Но собирать плоды одному было невозможно. Водить туда женщин и детей, когда в любой день грозил новый туркменский набег, тоже было опасно.

И вот проходило время, плоды переспевали и начинали осыпаться, а Хасан все не решался вести в сад свою семью. А ехать туда одному ему было бесполезно.

Только и пользы было за все лето от сада, что принес Хасан несколько корзин винограда, несколько дынь и арбузов — столько, сколько смог принести сам.

Но в это время из Мешхеда прибыл караван, и прибывшие говорили, что нигде на расстоянии двух-трех дней пути никаких туркменов нет; что из-за засухи все туркмены оттуда откочевали в сторону Серахса и Абиверда [17]; что за последние семь-восемь месяцев туркмены лишь раз или два наезжали на мешхедских крестьян, но оба раза безуспешно; что шахские войска с иностранными пушками и бесстрашными воинами, подобными Рустаму и Исфандиару, [18]несколько раз нападали на туркменов и нагнали страху на них; что туркмены дали шаху подписку больше не нападать, не уводить в плен и не продавать в рабство никого из людей.

— Поэтому, — говорили караванщики, — мы от Мешхеда до Герата не встретили ни одного туркмена, тогда как прежде на этой переходе не раз приходилось отбиваться от них.

И правда, за последний год ничего не было слышно о туркменских набегах.

Слова караванщиков всех успокоили, деревня пришла в движение. Если до того дня мужчины выходили в сад со страхом я дрожью и возвращались, боясь оглянуться назад, теперь они всеми семьями решили выехать в свои сады.

Вместе с ними собрался и Хасан.

Еще не забрезжил осенний день, еще в прозрачной синеве неба поблескивали звезды, еще воробьи не вылетали из гнезд, еще куры не спускались с деревьев, а дети уже проснулись.

Детвора, обычно безмятежно спавшая до завтрака, сегодня помогала матерям в их сборах, чтобы скорее отправиться в сад.

Семилетний Рахимдад, проснувшийся позже всех, упрекал свою мать:

—

Ты почему не разбудила? Из-за тебя я проспал! Он будил свою трехлетнюю сестренку Зебу:

—

Вставай скорей! Я тебе поймаю воробышка. Мы же уходим!

А Зеба, не открывая глаз, потянулась.

—

Сейчас. Еще минуточку. Сейчас! Сборы закончились.

Жена Хасана Зулейха привязала своего грудного сына за спиной, а трехлетнюю дочку Хадичу взяла на руки. Жена Хусейна, попавшего в прошлом году в плен, взяла на руки трехлетнюю Зебу, а Рахимдад сам, впереди всех, побежал на улицу.

Оставив дом с имуществом на попечение Хасановой тещи, еще до восхода солнца все вышли в путь.

Хасан, заткнув за пояс старинную саблю, а кремневое ружье вскинув на плечо, пошел впереди.

Путь был недалек. И хотя из-за детей шли медленно, через час уже пришли в сад и принялись за работу.

Рахимдада, который шел в сад, чтобы поймать воробья, мать тоже заставила работать.

—

Сынок! — сказала она Рахимдаду. — При твоем отце мы были спокойны. Вместе со своим братом он делал всякую работу. А когда все они попали в плен, твой старший дядя выбился из сил. Все приходится делать ему одному. Если мы ему не поможем, он скоро устанет, и мы все останемся без кормильца. Теперь работай ты за своего отца.

Рана взяла корзину и влезла на дерево, на подрезанную сухую ветку повесила корзину и принялась собирать сливы.

Рана не слушала и не слышала, как просилась к ней маленькая Зеба.