Тропою волка

— Какого лешего нам не платят обещанного? — то и дело подходили к Кмитичу наемные солдаты.

— Если мне не отдадут деньги для солдат, то я уйду на службу к царю! — пригрозил королю Кмитич, конечно же, даже и в страшном сне не собираясь переходить на сторону Московии. Но короля он напугал, тем не менее. В древнем городе ятвягов Дрогичине Кмитич создал свою собственную конфедерацию. Сюда же из тихой Курляндии наконец-то направился и Михал Пац, пусть он и не хотел покидать уютную страну куршей, где не было особых боев и каждый день на столе присутствовала гусиная печенка. В «молодых плебейках» недостатка также не было.

Кажется, ничто не предвещало добра: в армии Речи Посполитой росло дезертирство, а в Польше распространялись панические слухи о походе Хованского на Варшаву и Пруссию, и даже говорили о пленении князя Степана Чарнецкого. Во второй половине мая в Варшаве состоялся военный совет, где было принято решение о походе на выручку оборонявшим Ляховичи войскам Сапеги и Чарнецкого. Литвинские командиры спешили сразиться с московским князем, пока к Хованскому не подошли новые подкрепления.

Еще 20 марта Хованский осадил принадлежавшие Сапеге Ляховичи, славные своим чуть ли не самым крепким во всей Европе замком. Дважды московский князь уговаривал горожан сдаться, понимая, что штурм крутых стен выльется в большие потери. Но комендант Ляховичей Станислав Юдиц-кий отказал наотрез. В его распоряжении было четыре тысячи человек, сорок семь пушек и значительные запасы пороха, хлеба и вина. Однако кадровые военные составляли лишь четыреста пятьдесят человек из всех защитников. Остальными оборонцами являлись селяне и евреи, что укрылись за стенами замка от жестоких захватчиков.

В ночь на 26 марта был предпринят первый генеральный штурм фортеции. Пехота и казаки незаметно подошли к стенам и взобрались на них, даже водрузив знамя. Возможно, что захватчикам удалось бы овладеть фортецией, если бы не собственная беспечность. Какой-то казак, водружая знамя, крикнул: «Царев город!», чем заставил защитников Ляхови-чей броситься на стены. Около двух с половиной тысяч людей открыли огонь по московитам, иные стали бросать в них камни и бревна. Захватчики были сброшены. Их потери оказались достаточно тяжелыми для одного ночного штурма: было убито десять старших офицеров и две сотни ратников. Царь при известии о провале штурма запретил атаковать замок и сделал Хованскому выговор. Царская грамота повелевала воздержаться от дальнейших штурмов крепкой фортеции, а лучше «над полскими и литовскими городами промысел чынить всякими вымыслы, оприч приступов, чтоб нашим ратным людем в том потери впредь не было»… Потянулись долгие дни осады… Ляховичи, Несвиж и Слуцк оставались последними не сдавшимися царю городами.

Глава 27 Сейм… Каждый второй… Богуслав и Аннуся

В мае месяце 1660 года Михал вновь приехал в Варшаву. Справиться у Дворжецкого насчет картины «Огненный всадник», но главное — поучаствовать в очередном сейме, где выносился на обсуждение вопрос о судьбе трона Речи Посполи-той, план по освобождению Литвы, финансирование армии… У Гонзаго и Яна Казимира так и не появилось наследника, и королева решила поискать преемника еще при жизни короля.

У Дворжецкого по-прежнему не появилось никаких новостей касательно исчезнувшего портрета Кмитича.

— Найдите это полотно, — говорил Михал Дворжецкому, — я заплачу тысячу злотых. Нет, две тысячи литовских талеров!

— О, пан Михал! Я сделаю все, чтобы найти вашу картину! — уверял Дворжецкий…

В конце мая сейм стартовал. Перед первым вопросом — рассмотрением кандидатуры наследного короля и великого князя Речи Посполитой — на сейме было торжественно объявлено о заключении со Швецией мира, что было встречено бурной овацией всех присутствующих.

— Огромное спасибо мы должны сказать не только Крыш-топу Пацу, но, прежде всего, нашему знаменитому адмиралу Лапусину! — объявил счастливый Ян Казимир.

Но вначале — наследник. Мария Гонзаго предлагала на обсуждение жениха своей племянницы Анны Генриетты Юлии Баварской французского принца Анри Жюльена Бурбона. Михалу все это жуть как не понравилось. Он вообще осторожно относился к Франции и французам, уважая, тем не менее, эту великую страну. Еще его отец Александр всегда считал, что литвины и поляки — северяне, а французы — южане, и они несовместимы, как лед и пламя. Он также не одобрял брак своего друга Яна Казимира с француженкой, да еще итальянских кровей. Но еще резче высказывался друг Радзивилла — отец Яна Собесского… Михал вместе со многими другими шляхтичами, как польскими, так и литвинскими, высказался за то, чтобы не спешить с очередным французом — первая попытка призвания на трон французского кандидата обернулась бегством последнего из Польши.

В начале июня на сейм приехал не кто-нибудь, а сам Богуслав Радзивилл, представитель Менского воеводства ВКЛ. Михал был ужасно рад видеть кузена в добром здравии, пусть и слегка похудевшего, вновь в своем огромном кудрявом парике с заплетенными красными бантами, в ярко-красном камзоле. Богуслав был тоже рад видеть Михала.

— Дзякуй, братко, за все. Я твой должник, — говорил Богуслав, имея в виду свою амнистию перед королем.

— Няма за што, — отвечал, улыбаясь, Михал и предупреждал: — Только без драк, как на моей свадьбе, ладно?

— О чем ты, братко! — разводил руки в кружевных манжетах Богуслав. — На твоей свадьбе я и не дрался вовсе, просто заехал в рыло этому Комаровскому, да и то только после того, как он сам бросился на меня с кулаками! Эти ляхи не умеют пить! А напьются — лезут в драку! А ведь Комаровского я очень даже benignissime excepit (вежливо принял — лат.).

— А ваша едва не начавшаяся дуэль с Собесским? Если бы не я…

— Пустое, — вальяжно прервал Михала Богуслав, кладя руку кузену на плечо, — Собесский тоже, когда напился, то стал поп sine periculo (не совсем безопасный, лат.). Русский вроде, а пить не умеет, как и его любимые ляхи! Ополячился, браток!

Однако Богуслав был верен себе. Когда он поднялся со своего места и принялся высказываться по поводу кандидата на престол Речи Посполитой, то польские шляхтичи, и без того коршунами смотревшие на Богуслава, схватились за сабли — Слуцкий князь предлагал кандидатуру сына курфюрста Брандербургии, Карла. За него он и предложил выдать Бенедикту — вторую племянницу Марии Гонзаго.

— Мало нам германцы крови пустили! — со своего места встал Юрий Володыевский, имевший зуб на Радзивиллов. — Ты хочешь их еще на трон впустить! Ганьба!

— Не слушайте этого изменника! — орали другие шляхтичи, поддерживая Володыевского. — Не нужны нам немцы!

— Вы сами не лучший вариант предлагаете с французом этим! — отвечали сторонники Богуслава. — Нам пруссы и шведы ближе по уму и характеру, чем эти взбалмошные лягушатники!

— По поводу изменника спросите у Володыевского, того, что зовется Ежи! — крикнул Богуслав, указывая на Володыевского и называя его по имени на польский манер.

— Это я-то изменник? — возмутился «маленький рыцарь».

— Конечно! — засмеялся ему в лицо Богуслав. — Я в 51-м рубал несчастных русских казаков, а Юрочка Володыевский, наверное, рубал их с другого боку. Плакал, небось, при этом.

— Я солдат короля, мать твою! — не сдержался Володыевский, задетый за живое. Он схватил саблю и ринулся на Богуслава.

Богуслав, недолго думая, схватил высокий голландский стул, обитый черной кожей, и обрушил его на голову Володыевского. Подольский князь растянулся на полу, в сторону по скользкому начищенному полу полетела его сабля, звеня об мрамор лезвием. Поляки ринулись заступаться за Володыевского. Литвины — за Богуслава. Началась драка, слава Богу, на кулаках.

— Порядок! — кричал король, но его уже не слушали. Ян Казимир призвал на помощь аркебузиров. Как из-под земли выскочили и драгуны Богуслава Радзивилла. Солдаты стали волтузить друг друга прикладами мушкетов… Михал сидел, прикрыв глаза рукой. «Боже, где Богуслав, там и драка», — думал он, сгорая от стыда и негодуя. Но дерущихся быстро растащили, Богуслава и двух его противников выдворили из зала. Одного, Володыевского, пришлось выносить. «А как же доклад по Менскому воеводству и ВКЛ?» всполошился Михал. Он выскочил на середину зала и, раскинув руки, громко крикнул: