Волжское затмение (СИ)

– В гостиную не приглашаю, – будто извиняясь, проговорила женщина. – Там разгром. Позавчера снаряд во двор пожаловал, стёкла вылетели… Уж извините. Так что Гриша? Григорий Иванович? – поправилась она., глянув на Витьку краем лучистого глаза.

– Григорий Иванович… – машинально пробормотал Витька. – Простите, а вы кто ему будете?

– Я? – посерьёзнела и насторожилась женщина. И вздохнула. – На взрослом языке, Витя, это называется “сожительница”. Вот и всё. Если вам нужны его родные, то их нет в городе. Да, я не представилась, простите. Наталья Варенцова. Художник, – и обвела быстрым взглядом картины на стенах. – А теперь портниха, – и, улыбнувшись, кивнула на швейную машинку. – За невостребованностью… Да садитесь же вы наконец-то, Витя! – всплеснула она руками и взяла с ближайшего к Витьке кресла серого пучеглазого котёнка. – Рассказывайте.

Витька присел на самый краешек, поставив винтовку меж колен. Жалко её. Хорошая она, кажется. Добрая. Ждёт и глядит доверчиво. А он сейчас как скажет… Но больше тянуть нельзя. Иначе не хватит духу.

– У меня…очень плохая весть, госпожа Варенцова, – пробормотал он, глядя в пол. И встал. – Штабс-капитан Пыльников… Григорий Иванович… Погиб на боевом посту… Спасая Россию, – и замолк. И застыл столбом, сжимая до белизны в суставах цевьё винтовки. Обеими руками, будто упасть боялся.

Варенцова крупно вздрогнула. Разнежившийся было в её руках котёнок недовольно мяукнул и соскочил на пол. Вздохнула судорожно, прерывисто, будто воздуха ей не хватало. Неловко провела рукой по горлу и груди. Напряглась, выгнулась вся и безвольно опала в кресло напротив. Витька засуетился в поисках воды. Она была тут же, на столе, в хрустальном графине. Он неуклюже налил воды, назвенел, наплескал и поднёс стакан к побелевшим губам женщины. Она перехватила его руку со стаканом и, не отпуская её, жадно выпила воду, шумно выдохнула и отвернулась резко, рывком, к окну. Белые плечи в широком вырезе платья дрогнули. Потом ещё. И ещё… Она закрывала лицо ладонями и тут же отбрасывала их, будто обжёгшись слезами.

Глубоко, с дрожью, вздохнув, она повернулась к Витьке. Глаза её больше не светились: заплаканы были, затуманены, близоруки и беззащитны. Они потемнели и углубились. И катились неудержимо по крутым, как спелые яблоки, розовым скулам и тугим белым щекам крупные, как бусины, слёзы. Она не утиралась и не смахивала их. И впервые в жизни Витька с изумлением увидел, что плачущая женщина может быть отчаянно красивой. Нет. Прекрасной.

– Витя, вы… – отрывистым, глубоким, низким от плача голосом проговорила она. – Я…должна… Я обязана знать, как он…погиб, – последнее слово далось с трудом, она чуть подалась вперёд и мучительно сглотнула.

– Я не видел, не знаю… – будто оправдываясь, смиряя предательскую резь в носу и глазах, участливо клонясь ей навстречу, ответил Витька. – В Тверицах это было. Их позицию атаковали красные латышские стрелки. Вот в этом бою он и погиб… Вчера.

– Я чувствовала… Чувствовала это. Как сдавило что-то… – и Варенцова опять провела рукой по шее и груди. – Я чувствовала, Витя. Да что – чувствовала! – отчаянно махнула она рукой. – Я знала, что так оно и будет. Знала… Ох, не могу… – и, уткнувшись лицом в схваченную с дивана вышитую салфетку, задрожала плечами.

– Я принёс вам его личные вещи, – выждав, пока она успокоится, тихо сказал он и полез в карман. – Вот. Его георгиевская ленточка, портсигар и… – запнулся он, с натугой освобождая из кармана просторных брюк последний предмет, – и его браунинг. Наградной. С войны.

Варенцова бегло взглянула на выложенные на стол вещи. Взяла в руки деревянный, с выжженным на крышке узором портсигар и бережно, лаская и оглаживая, взяла в свои крупные, но мягкие и нежные руки.

– Спасибо, Витя… – прошептала она и осторожно, сквозь слёзы, улыбнулась. – Вот за это спасибо… Это – самое дорогое теперь… Этот портсигар я подарила ему четыре года назад. Ещё перед войной. И все эти годы он был с ним. Как и я… – шептала женщина, а слёзы капали на тёмную, узорчатую крышку, блестя на полустёртом лаке, как драгоценные камни.

Витька потупился и тяжело вздохнул.

– Его похоронили? – спросила вдруг Варенцова, снова подняв на Витьку заплаканные вопрошающие глаза.

– Да, конечно… В Тверицах, в братской могиле, – быстро ответил Витька. Он вовсе не был уверен в этом, но ничего другого сказать не мог.

– Я могу там побывать?

– Нет. Там идут бои. Да и перевоза нет… После. Когда всё закончится, – сквозь сжатые зубы ответил Витька.

– Чем, Витя? Чем закончится? – с саркастической усмешкой спросила Варенцова.

Витька лишь пожал плечами. Умствовать о будущем ему совсем не хотелось. Не видел он этого будущего.

– Вы погибнете, Витя. Вот и всё, – покачала головой Варенцова. Колыхнулись у плеч густые солнечные волосы.

– И только-то? – без усмешки ответил он.

– Да, всего-навсего. Сколько вас таких, Витя? По всей России? Не думали? И сколько… Сколько слёз надо, чтобы вас оплакать?

– Знал бы, что оплачут – и умереть счастье… – медленно, раздумчиво и тяжело, переминаясь с ноги на ногу, произнёс Витька. – Григорий Иванович был, по-моему, счастливым человеком…

– Нет, Витя, – качнула головой Варенцова, и слеза капнула на подол серого платья. – Разве может быть счастлив тот, кого оскорбили? Плюнули в душу? Поглумились над тем, чему всю жизнь служил? Я делала всё, чтобы ему было хорошо. И ему, наверное, было хорошо со мной, но… Вы, мужчины, до старости мальчишки. Сколько ни бейся, ни вей вам гнёздышко, ни делай вам мягко, вкусно да уютно – наступает день – и всё побоку. Долг, видите ли… И вот, выпал случай – и он ушёл. В ночь на шестое. Навсегда… – и снова отвернулась к окну.

– Ну а что же… Долг, – опускаясь задом на краешек кресла, ответил Витька. – Очень верно… Я-то ведь так к ним пошёл, по глупости почти. Порядок, дисциплина… Ну, паёк ещё, тоже важно. А вот теперь, когда туго стало… Многие побежали, а я не могу. Знаю, что меня ждёт, не дурак же вовсе… Знаю, но вот – никак. Вот он долг и есть. И правда, не деться никуда от него… – покачал он головой, рассеянно моргая глазами. Варенцова сквозь слёзную пелену пристально поглядела на него.

– Вы… Вы на птицу похожи, Витя. На цаплю, – прошептала она и улыбнулась. Крупные белые передние зубы. Чуть наморщенный нос. Добрые лучики вокруг заплаканных глаз. Витька невольно улыбнулся в ответ. Так и сидели они, улыбаясь друг другу. Варенцова – сквозь слёзы. И Витька, хлопая глазами под белёсыми ресницами.

– Наталья… Простите, как вас по отчеству? – опомнился Витька.

– Сергеевна… Но, уверяю вас, это совсем не обязательно…

– Мне так удобнее, – подчёркнуто сухо возразил Витька. – Вам, Наталья Сергеевна, лучше уехать из города. Я бы помог вам собраться, и вообще… Ни к чему. Ни к чему рисковать жизнью. Обстрелы эти… Да что – обстрелы, через два-три дня здесь будут красные, и вам оставаться опасно…