Не погаси огонь...

Квартира на Подоле оказалась респектабельной. Горничная проводила в гостиную. И каково же было удивление студента, когда навстречу ему вышел Кулябко! Он был в стеганом атласном халате, с мягким галстуком и больше походил на артиста, чем на жандармского офицера.

– Рад, рад видеть вас, Дмитрий Григорьевич! – пожал он руку юноше. – Как самочувствие, настроение?

Дмитрий растерялся.

– Подоспело время обменяться мыслями. Что новенького в вашей кумпании? Кто прибавился? О чем помышляете-злоумышляете? – Речь его текла непринужденно, в голосе слышалась доброжелательная усмешка.

– Да как вы смеете! – возмутился Богров.

– Не надо горячиться, дорогой мой. Держите ваши секреты при себе. Единственная просьба, когда будете совершать вояжи за границами… кое-что общеизвестное, для нашего общего образования… – Подполковник как бы играл словами. – Естественно, ежели надумаете попутешествовать из Мюнхена в Швейцарию или на Лазурный берег – расходы возьмем на себя. Жизнь за границей ох как дорога, зато прельстительна!

Студент уже собирался решительно возразить, однако Кулябко не дал ему сказать ни слова:

– Коль согласитесь, кроме подорожных на разъезды, положу вам еще сто рублей в месяц. Понимаю, вы человек состоятельный, но своих капиталов еще не имеете, а отец прижимист?

Отец действительно был довольно скуп, давал Дмитрию на карманные расходы всего по полсотни. Частенько, когда нужно было сверх того, Дмитрий брал деньги у матери. Теперь отец сказал, что будет переводить в Мюнхен по семьдесят рублей в месяц, ни копейки больше – для его же блага, чтобы не поддался соблазнам. А тут еще сто!.. Но…

– Нет, мне вполне достаточно будет своих денег.

– Не поймите превратно. Это я по движению души, вы мне симпатичны. Никаких разоблачений мне не нужно. Лишь общие сведения, циркулирующие в прессе и обществе. Можете считать, что я делаю вам просто деловое предложение как, скажем, обработчику прессы.

Париж, Женева!

– Разве что общие сведения…

– Вот и славно. Возьмите в виде аванса, тут жалованье за два месяца вперед. – Кулябко достал из кармана халата бумажник.

Дмитрий быстро спрятал деньги в портмоне.

– Только извольте расписочку. Не мои ведь, от казны.

«Превосходно. Ограбим царскую казну», – Дмитрий черкнул расписку. Дал адрес для последующих переводов. На том они и расстались.

Он полагал, что будет изредка присылать подполковнику вырезки из газет да сообщать о тех новостях, которые всем известны; В Мюнхене его разыскал россиянин, представился посланцем от Кулябки. Выслушал, попросил собственноручно изложить рассказанное. Въедливо уточнил: кто говорил, когда. Дмитрий дополнил свой рассказ именами, описал приметы. Подумаешь: какие-то случайные люди, не его ведь друзья…

Срок заграничного путешествия подошел к концу. Богров вернулся в Киев. Не прошло и нескольких дней, как он снова переступил порог университета, – в телефонной трубке прожурчал вкрадчивый голос:

– С благополучным возвращением, мой дорогой друг. Жду вас. Адрес не запамятовали?

– .. .Теперь мы в некотором роде коллеги, – офицер встретил Дмитрия радушной улыбкой. – Сколько пробыли в вояжах? Десять месяцев?

– Одиннадцать, – подчеркнул Богров.

– Да-да, значит, вам положено еще сто рублей. И напишите отчет о подорожных тратах… – Посмотрел записи, отодвинул их в сторону. – А теперь подумаем о дальнейшем.

– Нет, свои обязательства я выполнил. И вы больше не должны… – решительно начал студент.

– Извините, не понял: что не должен? – Кулябко даже обиделся. – Нехорошо, молодой человек, платить черной неблагодарностью за добро. Или вы полагаете, что эти газетные сплетни действительно стоили тысячи рублей и оплаты ваших средиземноморских вояжей?

И коротко, но логично обрисовал ситуацию: еще при встрече с генералом студент узнал по фотографиям всех членов организации. На первом же допросе дал чистосердечные показания. Регулярно получал жалованье, о чем свидетельствуют его расписки. Прислал целый ворох собственноручно составленных донесений. И наконец, как он полагает: почему при том давнем аресте, хотя преступление было налицо, освободили и его и всех остальных соучастников?

– Да только по тем соображениям, дорогой вы

мой, чтобы не пало подозрение на вас! Оберегаем мы вас, юноша. От ваших же сотоварищей оберегаем. А вы: «Долг выполнен!» Нехорошо. Ежели хотите знать, за всю свою жизнь не оплатите вы этого долга. Так-то! – И заключил: – Ежели вздумаете предпринять неверные, не согласованные с нами шаги, все старое вспомним, давность-то не истекла. Да и сотоварищи ваши смогут ознакомиться с бумагами, вами сочиненными. Вот так-то-с.

Дмитрий сидел оглушенный. Будто столкнули его в болото и грязная жижа засасывает в бездонную глубину.

Кулябко помолчал. А потом без обиняков предложил:

– Продолжайте вращаться в прежней среде. Можете высказывать в ячейке самые крайние взгляды – это мы вам в вину ставить не будем. Ежели сотоварищи надумают какое-либо злоумышление, примите участие. Только заблаговременно поставьте меня в известность. Вот вам телефон, а вот и адрес. Другой. Сюда больше не приходите. Положу с нынешнего дня сто пятьдесят в месяц, а за особо интересные сведения буду платить сверх того еще по полсотни. Да… Надо вам другое имя, чтобы не просочилось наружу истинное. Скажем, Аленский. Не возражаете? Ну, с богом! Старайтесь!..

Первым движением Дмитрия было: ну хорошо же, заманили меня в капкан, а уж я бомбой взорву вас! Разоблачу все ваши черные дела, как Клеточников!..

В их среде Клеточников, член «Народной воли», был кумиром: решив разорвать сети охранки, он пошел на службу в департамент полиции, поднялся там «до степеней известных» и сделал много полезного для своего сообщества.

Но вскоре Дмитрий понял, что Клеточников из него не получится. Кулябко только расспрашивал, сам же никаких охранных секретов не раскрывал.

На душе было мерзко. Но жить надо. И оказалось, важно не то, что ты представляешь собой на самом деле, а что думают о тебе окружающие.

На собраниях он начал высказывать самые решительные мысли:

– Мы играем в революцию, а главного не делаем! Я не хочу быть чернорабочим эпохи, я готов отдать жизнь за великое дело! Но бойтесь провокаторов! Охранка хочет опутать нас своими щупальцами! Нужны не громоздкие организации, а небольшие группы, где все знают подноготную друг друга!

Он увлекался, говорил горячо. Сам верил каждому своему слову. Тем более верили ему. Ночью Женя шептала: «Я горжусь тобой!..»

Деньги тоже были кстати. Он тратил их в компании. Не скупился, когда просили в долг или на дела организации. Вот и получилось: отряд анархистов содержится охранным отделением. Да, все казалось забавной игрой, пока летом, когда он был с родителями на даче, полиция не провела аресты и почти все его товарищи оказались в тюрьме. «Я-то при чем? – успокаивал он себя. – Они и сами все знают…»

У оставшихся на свободе подозрения на Богрова не пало: Кулябко не предъявлял арестованным его показаний. И Женю не тронули…

С Евгенией Грожанской он дружил еще с гимназической поры. Женя была некрасивой, рыжей, голенастой. Но чем-то нравилась Дмитрию. Сама же девушка влюбилась в него безоглядно. Неожиданно смелая, после какой-то студенческой вечеринки осталась с ним.

Наслышанный, как это делается, он снял комнатку на кривой улочке у Бессарабки, и один-два раза в неделю приходил туда с Женей. Она говорила дома, что ночует у подруги, вместе готовятся к экзаменам. Ему было проще – мать понимающе молчала.

В их комнатке Женя и призналась, что тоже вступила в нелегальную организацию, в студенческий совет, который готовит всероссийскую конференцию учащихся. Дмитрий сказал, что готов помогать ей – как-никак у него есть опыт. Евгения показала ему письма…

– Не беспокойтесь, вашу пассию мы не тронем, – заверил Кулябко, возвращая Дмитрию перлюстрированные [4] листки. Достал бумажник. – Сведения весьма ценные. Не жаль и трех красненьких. Черкните расписку.