Последний Совершенный Лангедока

Вскоре я услышал стук копыт, позвякивание железа, неразборчивые голоса. К нам приближался воинский отряд. Я остановил лошадь и огляделся в поисках убежища, но придорожные кусты могли укрыть разве что кролика.

Из-за поворота показались всадники. Впереди ехал рыцарь в богатой одежде, за ним солдаты. Увидев незнакомцев, рыцарь остановил коня и поднял руку. Конники сноровисто взяли нас в кольцо, опустив копья. Рыцарь настороженно положил руку на рукоять меча и сделал знак, чтобы мы подъехали. Делать было нечего, и я тронул пятками коня.

Рыцарь был одет в кольчужный хауберк, [138] его капюшон был откинут на спину. Светлые длинные волосы всадника прикрывала шапочка. Поверх кольчуги на рыцаре было длинное белое сюрко [139] с красным крестом на правой стороне груди. С высоты громадного жеребца-дестриера на нас смотрели холодные голубые глаза.

– Кто ви есть такие? – страшно коверкая французский, каркнул рыцарь и что-то скомандовал солдатам на своём языке.

Услышав эти слова, трубадур очень оживился и вдруг заговорил на том же языке. По-моему, это был язык алеманов, я слышал его от некоторых крестоносцев в Константинополе, но, конечно, не понимал ни слова. Брови рыцаря удивлённо полезли верх. Он что-то спросил у трубадура, тот ответил, и между ними завязался разговор, причём рыцарь как бы выплёвывал слова, а интонации трубадура были до отвращения угодливыми. Впрочем, возможно, мне это только казалось, ибо я более не видел в Юке ничего хорошего. Закончив разговор, рыцарь опять что-то крикнул своим и, не глядя на нас, развернул коня. Солдаты подняли копья, но продолжали удерживать нас в полукольце. Свободной оставалась только дорога вперёд.

– Нам надо ехать с ними, – сказал трубадур.

– Зачем?

– Н-ну… Можно сказать, мы пленники, дорогой мой Павел, – не без ехидства пояснил Юк.

– Кто эти люди? Зачем они нас захватили?

– Как кто? Ты что, не понял? Это же крестоносцы!

– Какие ещё крестоносцы?

– Ну, такие, знаешь ли, с крестами на одежде. Ты что, не видел у рыцаря крест на сюрко?

– Да откуда здесь крестоносцы?!

– Ты что, совсем дурак?! – начал терять терпение трубадур. – Папа объявил крестовой поход против еретиков Лангедока! И мы угодили прямиком в лапы крестоносцев. Этот благородный рыцарь командует дозором, охраняющим войско. Ну, и, ясное дело, дозор задерживает всех встречных, которые кажутся подозрительными рыцарю.

Одному из солдат надоело слушать разговоры на непонятном ему языке, он что-то зло крикнул и опустил копьё.

– Поехали, – поспешно сказал Юк, – по дороге поговорим, а то эти парни шутить не любят – ткнуть копьём им как воды напиться.

– Что с нами сделают? – спросила Альда.

– Откуда я знаю? – пожал плечами трубадур. – Сначала допросят, а потом, может быть, и отпустят. А может, и нет.

– Этот рыцарь не француз?

– Нет, он алеман, и весь его отряд тоже. Нам повезло, что я знаю их язык, мне удалось заинтересовать рыцаря.

– И в чём же повезло? – спросил я. – Какое-то везение сомнительное. Едем неизвестно куда, неизвестно зачем, да ещё и под охраной.

– Повезло в том, что нас не убили сразу а, между прочим, запросто могли. Так что дыши, целитель Павел, пока дышится, радуйся жизни и солнцу!

Я сделал Альде знак придержать лошадь.

– Ни в коем случае не говори, что ты дочь графа де Фуа! – вполголоса сказал я, – ты – Альда, сирота, моя помощница и ученица. Поняла?

– Так ведь он-то знает, кто я! – показала глазами девушка на трубадура. – Выдаст меня за милую душу после вчерашнего.

– Ну, вот когда выдаст… Пока будем надеяться, что остатки совести он ещё не растерял.

Лагерь крестоносцев встретил нас многоголосым шумом, дымом костров, запахами подгорелого мяса и лошадиной мочи. Где-то визгливо и зло орали женщины, стучал молот в походной кузне, фыркали лошади у коновязи. Не укреплённый и ничем не защищённый лагерь был огромен – повсюду без всякого порядка были раскинуты шатры, стояли повозки с задранными к небу оглоблями, на них болталось тряпьё. Между шатров, не выпуская из рук оружия, бродили пёстро одетые люди. Центром лагеря был монастырь, ворота которого охранялись. Пленивший нас алеман тяжело спрыгнул с коня, бросил поводья подскочившему солдату и жестом приказал следовать за ним. Под аркой ворот рыцарь осенил себя крестным знамением, мы сделали то же самое. Внутри аббатства я ожидал увидеть хаос и разгром, но ошибся. Монастырский двор был чисто выметен и пуст. Похоже, рядовым крестоносцам сюда хода не было. Из раскрытых дверей храма доносилось благозвучное хоровое пение – шла дневная служба.

У двери в трапезную ходил часовой. На нас он не обратил внимания. Рыцарь вошёл внутрь, мы следом. За столом в зале с голыми, выбеленными стенами под большим чёрным распятием сидели трое. Свет, прошедший через витражи в стрельчатых окнах, бросал на их лица странные тени. Один – монах средних лет, чисто выбритый, с седеющим венчиком волос вокруг тонзуры. Резкие черты малоподвижного лица свидетельствовали о сильной и недоброй воле этого человека. Другой был воином, настоящим атлетом, кольчуга на плечах которого висела подобно тонкой материи. Воин носил усы и бороду редкого у франков пшеничного цвета. Он сидел, уперев в пол острие меча и положив руки на его крестовину. Кольчужные рукавицы валялись рядом на столе. А третий… Третьим был Гильом де Контр, тот самый крестоносец, которого я лечил от лихорадки на галере.

Монах медленно повернул голову и осмотрел нас – как будто полоснул ножом.

– Зачем ты привёл сюда этих людей? – спросил он у рыцаря.

Алеман наморщил лоб, пытаясь понять, что у него спросил монах. Похоже, язык французов он понимал еле-еле.

Рыцарь перевёл вопрос. Выслушав ответ, он повернулся к монаху и удивлённо сказал:

– Арно, Густав говорит, что трубадур бывал в замке Фуа. Он сам ему об этом сказал.

– Какой ещё трубадур?

– Да вот этот, Юк де Сент Сирк.

Глаза монаха сузились.

– Так ты его знаешь? Откуда?

– Я много кого знаю в Лангедоке! – высокомерно бросил воин. – Род Монфоров не из захудалых.

– А я знаю второго, – поспешно вмешался Гильом, видя, что между воином и монахом назревает ссора. – Это же Павел Иатрос, тот самый грек из Константинополя, который исцелил меня от лихорадки! Ну, помните, я же рассказывал!

– Да? Тот самый целитель? Надо же… Слишком много совпадений, – покачал головой монах. – Я, знаешь ли, не верю в совпадения, особенно на войне. А вдруг это лазутчики Раймунда? Разумнее всего будет их вздёрнуть. Тогда они, по крайней мере, никому и ничего больше не расскажут.

– Ваше высокопреосвященство! – дрогнувшим голосом возразил Гильом. – Я ручаюсь за этого человека, ведь он спас мне жизнь! Павел Иатрос не может быть лазутчиком, ибо приплыл в Массилию одновременно со мной, мы расстались совсем недавно!

– Ну, а я ручаюсь за трубадура, – холодно сказал Монфор, – он пел свои кансоны у меня в замке ещё до начала похода.

– Тогда остаётся девица, – не отступал монах. – Почему она в богопротивном и недостойном женщины виде – в мужской одежде?

– Это моя помощница и ученица именем Альда, – решил вмешаться я, – она сирота, из простецов . Альда смешивает лекарственные снадобья и помогает мне в осмотре женщин, ибо не пристало христианину видеть обнажённое тело противоположного пола. Кроме того, я ромей и владею языками ваших народов недостаточно хорошо, мне потребен переводчик.

Наступил решительный момент. Я похолодел, ожидая, выдаст трубадур Альду или нет. Юк промолчал.

– Всё равно, отпускать их нельзя, – упрямо сказал монах. – Они многое видели.

– Значит, пусть остаются в войске до конца похода, – пожал плечами Монфор.

– Нам предстоит сражаться, нельзя упускать такого целителя! – горячо сказал Гильом.

– Будь по-вашему. Но тогда пусть лекарь примет крест, – пожал плечами монах,– ибо сказано, что те, кто не участвуют в походе против еретиков, не имеют права пить вино, есть за столом по утрам и вечерам, одеваться в ткани пеньковые и льняные.