Чаша цикуты. Сократ

   — Первого, Сократ! Первого! — закричали разом из толпы.

   — А вот вам другой пример, который всем известен. Фемистокл воздвиг Длинные стены, а Ферамен в угоду спартанцам разрушил их. Некий юноша Клеомен, которого уже нет в живых, спросил Ферамена, которого тоже уже нет в живых, как он смеет идти наперекор Фемистоклу. Вы знаете, что ответил Клеомену Ферамен? Он сказал: «Я не иду наперекор Фемистоклу. И он воздвиг эти стены для блага граждан, и мы разрушим их для их же блага». Теперь мы знаем, что такое благо в устах Фемистокла и что такое благо в устах Ферамена.

Сократ уже заметил в толпе одного из тех, кто целыми днями околачивался возле его дома. Следовало бы, наверное, остановиться, но Сократ продолжал:

   — И вот некто сказал, что мудрость одного выше мудрости многих, что тысяча красноносых не додумается до того, что может придумать один благородный. Но крайней мере так говорил оратор, которого вы прогнали. И на Пифийском храме написано: «Худших — большинство». Может быть. Но мудрость мудрых в том и состоит, чтобы приносить людям благо. Умение управлять государством — в умении любить свой народ. Мудрый пастух умножает стадо, мудрый стратег укрепляет город, мудрый правитель возвышает народ, мудрый земледелец сеет ячмень и пшеницу, а не цикуту!

Сократ увидел башмачника Симона и спросил:

   — Скажи, Симон, разве не проще жилось бы тебе, если бы все люди стали одноногими?

   — Проще! — ответил Симон.

   — А если бы все оказались без ног?

   — Тогда я остался бы без дела! — сказал Симон. — И без куска хлеба!

   — Правильно! — засмеялся вместе с другими Сократ и добавил, когда все успокоились: — И вот я думаю: не оставить ли нам без дела того мудреца, который лишает нас головы?

   — Боюсь, что теперь и тебя лишат головы, — сказал Сократу Симон, когда они возвращались домой. — Какой демон дёргал тебя за язык? Город кишит доносчиками. Быть беде, — вздыхал он. — Ох, быть беде. И вот ещё несчастье: говорят, что в Элевсине на алтаре Деметры нашли дохлую крысу.

Они расстались у дома Сократа, но вечером увиделись снова: Сократ пришёл к Симону, чтобы встретиться со служанкой несчастной Тимандры.

   — Знаешь, — сказал Симон Сократу, — уже многие из твоих слов, произнесённых у портика Зевса, разлетелись по Афинам и появились на стенах домов.

   — Интересно, какие же.

   — А вот: «Худших — двадцать девять, а лучших — большинство».

   — Но я этого не говорил.

   — Дословно — нет, а вообще — сказал.

   — Что ещё? — спросил Сократ.

   — Стихи: «Оставим без дела того мудреца, который в народе увидел глупца!» И другие: «Срытые стены — дело измены».

   — Это лучше, чем я говорил, — сказал Сократ.

   — И ты этому радуешься?! — возмутился Симон. — Эти слова — твой смертный приговор!

   — Не торопись оплакивать меня, Симон.

На этом разговор пришлось прервать: пришла Феодата, служанка Тимандры.

   — Не побоялась? — спросил Сократ.

   — Меня сопровождает привратник. Он остался за дверью, — ответила Феодата и положила перед Сократом на стол свёрток, перевязанный лентой.

   — Что это? — спросил Сократ и взвесил свёрток на руке. Свёрток был тяжёл, словно камень.

   — Здесь наконечник того копья, — сказала Феодата. — Я не могла принести всё копьё. Но наконечник снял с древка привратник...

   — А не позвать ли нам сюда и привратника? — предложил Сократ.

   — Я знаю всё, что знает он, но он не знает и десятой доли того, что знаю я, — возразила Феодата.

Сократ взглянул на Симона — это был знак к тому, чтобы он удалился.

Симон хлопнул себя по бёдрам, будто вдруг вспомнил о чём-то важном и неотложном, и нырнул под полог, за которым был выход во двор.

   — Что же ты знаешь? — спросил Сократ, когда Феодата села.

   — Я знаю человека, который приходил к госпоже, — шёпотом ответила Феодата.

Сократ не стал убеждать её в том, что их никто не подслушивает.

   — Ты можешь назвать имя этого человека? — спросил он.

   — Нет.

   — Ты не знаешь или ты боишься?

   — Я боюсь.

   — И ты не назовёшь его?

   — Нет.

   — Но я догадаюсь?

   — Да, ты догадаешься. Он спрашивал Тимандру о том, что она рассказала тебе о смерти Алкивиада.

   — Ты подслушала?

   — Он спрашивал так громко, что я не могла не услышать.

   — И что ответила Тимандра?

   — Она ответила, что рассказала тебе лишь о том, что уже рассказывала ему. Он ей не поверил.

   — Почему ты так решила? — спросил Сократ.

   — Потому что он кричал на неё.

   — Он ей угрожал?

   — Да.

   — Ты узнала его по голосу или потому, что видела его?

   — Я узнала его по голосу.

   — Значит, ты слышала его голос раньше?

   — Да.

   — И значит, видела?

   — И видела, — вздохнула Феодата.

   — Где?

   — На состязании поэтов в театре Диониса.

   — Ты была там вместе с госпожой?

   — Госпожа всегда брала меня с собой, — всхлипнула Феодата. — Она была очень доброй.

   — Где ты видела его ещё? — спросил Сократ, когда Феодата вытерла слёзы.

   — У Пёстрого портика, где собираются софисты. Он спорил с ними.

   — Успешно? — усмехнулся Сократ.

   — Не знаю. Я мало что смыслю в спорах софистов. Но он упоминал твоё имя.

   — Как?

   — Без почтения.

   — Он очень влиятельный человек? — спросил Сократ.

   — Да, теперь он очень влиятельный человек, — снова заговорила шёпотом Феодата.

   — Поэтому ты боишься называть его имя?

   — Поэтому.

   — Я тебя понимаю. Но вот что ты можешь назвать без боязни, Феодата. Представь себе, что мы выбрали тридцать или двадцать девять самых влиятельных афинян и поставили их в один ряд по степени важности. Где стоял бы этот человек?

   — Он стоял бы первым, — ответила Феодата и заплакала.

   — Прости меня, — сказал Сократ. — Я не должен был спрашивать тебя об этом. Ты сказала больше, чем могла. Правда?

   — Да, правда. Но я привыкла отвечать на вопросы. Что ты хочешь ещё узнать?

   — Только то, о чём ты думаешь, Феодата.

   — Думаю? — улыбнулась Феодата. — Я так мало думаю. Вот и госпожа говорила мне: «Ты ни о чём не думаешь, Феодата. Ты только смеёшься». Но теперь я уже не буду смеяться, потому что наступило тяжёлое время. Госпожа не оставила никакого завещания, она ведь не собиралась умирать. И я не знаю, что будет со мною дальше. Я хотела бы стать свободной и выйти замуж за свободного человека...

   — Мы поговорим об этом в другой раз, — пообещал Сократ. — А теперь давай вернёмся к твоим мыслям.

   — Хорошо, — согласилась Феодата. — Спрашивайте. Мне и самой интересно узнать, о чём я думаю. Ведь я такая глупая. Вот и Филомел говорит, что я очень глупая, что мне не следовало приходить сюда.

   — Филомел — это кто? — спросил Сократ.

   — Наш привратник. Тот, что стоит теперь за дверью и ждёт меня.

   — Сейчас мы узнаем, прав ли он. Хотя я и теперь утверждаю, что ты умница, Феодата.

   — Правда? — смутилась Феодата.

   — Правда, — ответил Сократ и спросил: — Итак, ты ведь не думаешь, что Тимандру убил человек, о котором мы сейчас говорили?

   — Конечно, я так не думаю.

   — Но ты думаешь, что Тимандру могли убить по его приказу?

   — Да.

   — Почему ты так думаешь?

   — Он очень злился на Тимандру.

   — За что, Феодата? Ведь не только за то, что она не сказала ему правду о моём с ней разговоре?

   — Да.

   — За что же злился?

   — Не знаю, как и сказать, — замялась Феодата. — Но ты старый человек и простишь меня, если я ляпну лишнее. Со старым человеком девушке можно говорить без смущения, правда?

   — Правда, Феодата. Но я помогу тебе. Ты хотела сказать, что тот человек требовал от Тимандры любви, а она отказывала ему в этом. За это он на неё злился.

   — Как раз за это.