Чаша цикуты. Сократ

   — Кому же досталось содержимое ларца? — спросил Сократ; он жалел Тимандру, но не мог не спросить об этом.

   — Мне, — ответила Тимандра. — Я взяла ларец, — она опустила украшенные перстнями и браслетами руки под стол.

   — Теперь скажи мне, Тимандра, собирался ли Алкивиад жениться на тебе?

   — Да, — ответила Тимандра. — Он говорил мне: «Ты — моя Аспазия».

«Бедный Алкивиад, — с грустью подумал Сократ. — Он и в этом хотел быть похожим на Перикла».

Сократ поверил Тимандре и перестал мучить её вопросами.

   — Выпей вина, Сократ, — сказала Тимандра, успокоившись, — Это хорошее вино.

Сократ последовал её совету.

   — Да, сказал он, — это хорошее вино. Из хиосского винограда. Алкивиад, помнится, выше всех вин ценил именно это, хиосское. — Он осторожно коснулся плеча Тимандры и спросил: — Почему ты говоришь, что Алкивиада убил Фарнабаз?

   — Я не знаю, так ли это на самом деле, — призналась Тимандра. — Но сам Алкивиад, когда загорелся дом, думал, что это сделал Фарнабаз. И потом, позже, когда мы выскочили из горящего дома, он звал Фарнабаза, чтобы сразиться с ним.

   — Почему он так думал, Тимандра?

   — Он был зол на Фарнабаза в тот вечер и много его бранил, вернувшись из дворца, — стала рассказывать Тимандра. — Фарнабаз обещал дать ему армию, чтобы разгромить Лисандра, но шли дни, а обещание своё он не выполнял. Алкивиад ходил к нему и просил ускорить дело. Так было и в тот день. Я не знаю, что ответил Алкивиаду Фарнабаз, но Алкивиад вернулся от него взбешённым. И когда увидел, что наш дом горит, вспомнил о Фарнабазе.

   — Только о нём? Ты хорошо это помнишь? Не называл ли он других имён?

   — Нет, не называл, — подумав, ответила Тимандра.

   — А теперь я задам тебе, Тимандра, самый бестактный вопрос. Не суди меня за это строго, но я должен задать тебе его. Ты скоро поймёшь почему. Вот этот вопрос, Тимандра: знала ли ты о том, что у Алкивиада были другие женщины?

   — Он нравился женщинам, — ответила Тимандра; вопрос вопреки ожиданиям Сократа нисколько не смутил её.

   — И он уходил к другим женщинам, оставляя тебя?

   — Никогда! — воскликнула Тимандра. — Я затмевала собой всех женщин! Так говорил мне сам Алкивиад.

   — Я верю этому, — сказал Сократ, довольный тем, что разговор идёт легко. — Ты затмеваешь всех, Тимандра. Но могла ли какая-либо другая женщина, подобно тебе, подумать, что она затмевает собою всех других женщин?

   — Скажу тебе, Сократ, откровенно, что так думают о себе почти все женщины. Даже твоя Ксантиппа, — засмеялась Тимандра.

   — Пожалуй, — согласился Сократ. — Но теперь давай представим себе такое положение: та, затмевающая собою всех, обнаруживает, что всех затмеваешь собою ты. Для Алкивиада, разумеется. Могла ли она оскорбиться, узнав об этом?

   — Ещё как! — ответила Тимандра.

   — И могла ли она за это отомстить Алкивиаду? Скажем, сообщить своим братьям, что он её соблазнил, обесчестил и бросил ради другой?

   — Я знаю, о чём ты говоришь, Сократ, — вздохнула Тимандра. — В Даскилее ходили такие слухи: будто Алкивиада убили братья одной обесчещенной им женщины. Но там не было ни одной женщины, на которую мог бы польститься Алкивиад.

   — Значит, Фарнабаз?

   — Не знаю. Фарнабаз — коварный и жестокий человек. Но он плакал, когда узнал о смерти Алкивиада. Я сама видела. Он пришёл, стоял над телом Алкивиада и плакал.

   — Кто же, если не Фарнабаз?

   — Тот, кто завидовал Алкивиаду и боялся его. Фарнабаз Алкивиада не боялся...

   — Но ты уже сказала, что Фарнабаз.

   — Так сказал Алкивиад, а не я. Я лишь повторила то, что сказал, погибая, Алкивиад. Кому мне ещё верить?

Сократ оглянулся и увидел, что в дверях дома, за колонной, стоит служанка Тимандры, опираясь на длинное копьё.

   — Что это? — спросил Сократ у Тимандры. — Она охраняет нас?

   — Нет, — ответила Тимандра, — у неё в руке копьё, которым был убит Алкивиад. Подойди, — сказала она служанке.

Сократ взял в руки тяжёлое копьё, наклонил его, коснувшись пальцами хорошо отточенного ребристого наконечника. Луч солнца отразился от металла, уколол в глаза. Сократ зажмурился, смахнул слёзы.

   — Мы несли это копьё впереди погребальной процессии, — сказал Тимандра. — Теперь око должно стать копьём мести, Сократ. Я показывала его многим, но никто его не взял, — продолжала она. — Но если и ты не возьмёшь, я не упрекну тебя: ты слишком стар для того, чтобы метнуть это копьё, Сократ. Хотя при Потидее ты сражался, как бог, чтобы защитить Алкивиада. Он рассказывал мне об этом.

   — Да, я не возьму копьё, — сказал Сократ, возвращая копьё служанке. — Ты права: я слишком стар для того, чтобы метнуть его в убийцу Алкивиада. Стар я и для того, чтобы добраться до Фарнабаза. Я найду человека, который сможет это сделать. Но прежде я должен найти убийцу, Тимандра.

   — Найди его. — Тимандра взяла Сократа за руку. — И если тебе понадобится золото Алкивиада, я всё отдам тебе...

Пришёл башмачник Симон, принёс новые педилы, положил их у ног Сократа и сказал:

   — Уже холодно, Сократ, а ты разгуливаешь босиком. Простудишься и умрёшь. Это так просто в наши годы — простудиться и умереть. Смотри, уже нет многих из тех, кого мы любили: нет Перикла, Анаксагора, Софокла, Еврипида, Фидия, Никия, Алкивиада... В тюрьме под Пниксом убиты все защитники народа, которые не успели покинуть Афины... И если тебя не станет, Сократ, мы все осиротеем... богатыми стали даже рабы олигархов. Лучшие дома города захвачены... Только ты по-прежнему беден, хотя твои бывшие ученики Критий и Хармид ныне утопают в роскоши.

   — В крови, дорогой Симон, в крови, — вздохнул Сократ. — И не напоминай мне о моих бывших учениках.

   — Дева Афина, защитница наша, отвернулась от нас. На Акрополе у Парфенона расположился отряд спартанцев. Это ли не кощунство, Сократ? Срыты Длинные Стены, которые возвёл великий Фемистокл. Длинноволосый Лисандр плясал под звуки сотен флейт на Агоре и распевал со своей бандой победные песни...

   — Не напоминай мне о моих бывших учениках, — повторил Сократ. — Они запретили мне разговаривать с народом. У моего дома постоянно вертятся какие-то люди — это осведомители, сикофанты, некоторых из них я уже знаю в лицо... Критий не пощадил даже Ферамена, который привёл его к власти. Говорят, что Ферамена задушили, потому что не нашлось семян цикуты, — так усердно трудятся нынче отравители... А сандалии я возьму, — сказал он, помолчав. — Я как раз собрался в Пирей, чтобы повидаться с Эвангелом. Спасибо тебе, Симон.

Выйдя за Дипилонские ворота и миновав Академию, Сократ увидел, что кого-то хоронят, и подошёл спросить, кого призвал к себе Аид.

   — Мою госпожу, — ответила ему молодая женщина, в которой он тотчас узнал служанку Тимандры.

   — Она умерла?

Служанка тоже узнала его, оглянулась и, убедившись, что их никто не слышит, сказала, понизив голос до шёпота:

   — Ещё накануне она была весела и здорова, а вчера мы нашли её в постели мёртвой. Кто-то убил её, пронзив кинжалом грудь. Велено говорить, что она сделала это сама.

   — Кем велено?

   — Людьми, которые приходили.

   — Значит, не сама? — спросил Сократ, прикрывая лицо плащом, чтоб его не узнали другие.

   — Я слышала ночью крик в спальне госпожи. Потом кто-то выпрыгнул из окна спальни в перистиль. Я позвала привратника, мы вышли с огнём, но никого не нашли.

   — Бедная Тимандра, — сказал Сократ и, увидев, что двое людей, отделившись от похоронной процессии, направляются к ним, быстро добавил: — Встретимся завтра в лавке башмачника Симона. Ты знаешь, где это?

   — Знаю, — поняла его служанка.

   — Вечером, когда стемнеет.

Сократ вышел на дорогу и оглянулся. Похоронная процессия скрылась за кладбищенскими кустами и деревьями.