Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

Шибанов всё делал молча, он и сам не знал, что говорить. Молча ел, черпая ложкой кашу, щедро сдобренную хозяйкой конопляным маслицем. Большими кусками откусывал от ломтя хлеб. Всё же Олена добрая хозяйка... Мелькнула мысль забрать её с собой, но Шибанов эту мысль прогнал, ещё неясно, как сами будут. Игумен денег не дал, каково повернёт в Вильно? Коли князь окажется никому не нужен, то и он, холоп, тем более... О том, что сам может кому-то попасться, Шибанов не думал.

Олена сидела, подперев подбородок кулаком и неотрывно глядя на дорогого гостя. Да и гость ли он? После смерти мужа, известного коваля Данилы, Олена приветила княжьего слугу Василия. Тот часто бывал у недоступной для других красавицы, но о женитьбе речи не вёл, ни к чему. У Олены детей не было ни от мужа, ни долго и от Васьки, а вот теперь она могла сообщить Шибанову неожиданную весть. Радостную ли, и сама не знала.

Наконец Васька насытился и поднялся из-за стола Олена испуганно вскинулась — а ну как собрался уходить? Куда же ночью-то? Но Шибанов и не мыслил покидать гостеприимный дом, напротив, он протянул руку и обхватил хозяйку за талию:

   — Пойдём-ка спать. Умаялся...

Но спать не пришлось, истосковавшийся по женской ласке Васька долго тискал красавицу, да и она обнимала долгожданного гостя жарко. Только к утру наконец обессилели и он, и она. Олена так и не сказала нужного Василию. Но, решив, что тот останется ещё не на один день, не торопилась.

Солнце уже высветлило край неба, когда Олена поднялась и нехотя принялась одеваться. Васька лежал, уткнувшись лицом в подушку и похрапывая. Олена уже поняла, что любый пробрался в Юрьев тайно, но выдавать его никому не собиралась, наоборот, мыслила, как бы уйти вместе с ним и дитём, которого носила под сердцем.

Одевшись, красавица сладко потянулась, со вздохом ещё раз оглянулась на спящего мужчину и, взяв подойник, отправилась доить корову.

Но стоило ей открыть дверь, как чьи-то крепкие руки обхватили за горло, шершавая ладонь закрыла рот, не позволяя крикнуть, а на ухо зашипели:

   — Замолчь!

Олену потащили вон, а в дом ворвались несколько вооружённых людей. Васька не успел даже толком проснуться. Схватили, и подняв, сильно ударили в поддых, отчего зашлось дыхание. Сопротивляться четверым крепким мужикам было не под силу даже нехлипкому Шибанову.

Скрутив, его посадили на лавку и тут же принялись обыскивать дом. С улицы ввели Олену, разбитые губы которой дрожали, рубаха на груди разорвана — видно, сопротивлялась. В котомке, которую Василий принёс с собой, ничего не нашлось. Дьяк, распоряжавшийся остальными, ещё раз врезал Шибанову в челюсть, прошипел:

   — Где князь?!

Васька, с трудом переведя дыхание, сплюнул на пол вместе с кровью выбитый зуб и прохрипел:

   — Князь в Литве... А меня к воеводе ведите... С ним говорить стану!

   — Мы тя щас отведём! — пообещал дьяк, закатывая рукав. — Отведём!

Трое здоровенных холопов держали Василия, пока дьяк его избивал. Сначала Шибанов пробовал сопротивляться, даже раскидал обидчиков в разные стороны, потом, ударенный в живот, на минуту стих, а очнувшись, снова потребовал:

   — Ведите к воеводе! К нему послан!

Схватив Ваську за волосы, дьяк глянул ему в лицо:

   — А чего же в ночи, как тать, пробирался? И к воеводе сразу сам не пошёл?

Глаза Шибанова насмешливо блеснули, кивнув на Олену, он прохрипел:

   — А вот к ней сначала хотел...

Сама хозяйка дома, всё это время ойкавшая: «Вася... Васенька...», зарделась от этих слов.

Дьяк пообещал:

   — И с ней разберёмся...

Шибанова точно толкнул кто, взъярился:

   — Её не тронь! Она знать ничего о нас с князем не знает!

Кажется, дьяку даже понравилось, кивнул на Олену холопам:

   — Тоже прихватите. Небось при ней разговорчивей будет...

И Ваську, и связанную Олену поволокли к воеводе Морозову. Люди на улице оглядывались вслед, присматриваясь, узнавали, качали головами:

   — Глянь, Олена...

   — Ага, вместе с Шибановым, что с князем бежал...

У двора воеводы дьяк показал Шибанову на посаженных на кол стражников, не углядевших за крепостной стеной в ту ночь, когда князь Курбский со своими слуги ми бежал из Юрьева:

   — Вишь, виновных наказали...

Тот огрызнулся:

   — Чем они виноваты?

   — А тем, что ты, поганец, помог своему князю удрать! И многие ещё головы положат за вашу дурь!

Шибанов фыркнул:

   — Князь право имел отъехать!

   — Ты это государю объяснишь, тать проклятый! Если доживёшь...

Их привели во двор к новому воеводе Морозову и пока оставили связанными. Олена поняла, что пришло время сказать Ваське то, что не успела ночью:

   — Васенька...

Тот покосился на женщину с досадой, сейчас примется уговаривать. Но Олена зашептала совсем неожиданное:

   — У нас с тобой дитё будет...

Шибанов даже не сразу понял:

   — Чего?!

   — Дитё, говорю, будет...

   — С чего это? Столь ничего не было, а тут вдруг... Васька просто не знал, что сказать, но Олене его слова показались такими обидными... Он не верит? Да как же это?! Женщина отвернулась, пряча навернувшиеся на глаза непрошеные слёзы. Думала обрадовать, а получилось, что даже сейчас обидел.

Но больше поговорить не пришлось, Ваську потащили к воеводе, а к Олене немного погодя подошёл тот самый дьяк:

   — Что, догулялась, курва?

Глаза женщины зло блеснули:

   — Пошто позоришь?!

Дьяк нехорошо усмехнулся:

   — А я тебя не то, что позорить, я тебя вон холопам отдать ныне могу. Или голышом по Юрьеву пустить. Хочешь? — Больно ущипнул за грудь, Олена отпрянула. — Ты пособница изменнику, потому расправа над тобой короткая.

Васька стоял перед воеводой, набычившись. Голова гудела, точно не одну ночь пьянствовал, вывихнутое плечо не давало даже поднять левую руку.

   — К кому шёл, к княгине?

   — Нет, — спокойно покачал головой Шибанов. — Князь велел достать из-под печи его послания и передать старцам печорским и государю.

   — Чего?! — не поверил воевода.

Васька перекрестился:

   — Вот те крест! Сказал, в подпечье свёрток, в холстину завёрнутый. Царю Ивану Васильевичу писано.

   — А княгиня? — всё ещё не мог взять в толк Морозов.

   — Княгине ничего не велено передавать.

   — Врёшь! — заключил воевода, но велел слугам спешно посмотреть в подпечье. Пока ходили, он внимательно смотрел на холопа:

   — К кому бежал князь?

Шибанов пожал плечами — чего теперь скрывать?

   — К королю Сигизмунду, вестимо.

   — Значит, заранее готовился?

Ну уж на этот вопрос и ответа ждать глупо, если так ловко бежал, конечно, готовился.

   — Эх, князь Андрей, князь Андрей... — тяжело вздохнул воевода. Курбский был его другом, а потому особенно сокрушался о нём воевода Морозов.

Пойманного слугу отправили в Москву. Туда же повезли и найденные письма. Воеводам было даже страшно подумать, какой гнев вызовет у государя и сам побег Курбского, и тем более его письмо.

На третий день утром Олену обнаружили в петле, которую та скрутила из оторванного подола. Сколько надо было силы воли и желания удавиться, чтобы повеситься вот так, ведь ноги женщины доставали до пола! Но не вы несла позора и издевательств, подогнула колени, чтобы затянуть петлю потуже...

Дьяк, поморщившись, велел схоронить за крепостными стенами подальше... Тащившие тело Олены стражники вздыхали:

   — Какая баба пропала...

Государь с утра был в хорошем настроении. Вчера славно попировали, повеселились, но пил в меру, и голова не трещала. Правда, давило какое-то недоброе предчувствие, но он старательно гнал от себя дурные мысли Устал от бесконечных дел, хотелось попросту на богомолье, как ездили раньше с Анастасией, хотелось отдыха душе.

   — Государь... — Голос ближнего боярина был перепуганным.