Unknown

Твёрдое убеждение, что идти следовало на Париж, и идти именно сейчас, мешало настроиться на предстоящее сражение должным образом. Особенно после того, как войско, то выступало из Крепи, то возвращалось обратно, словно не знало, на что же, наконец, решиться, и от этих сомнений сомневалось ещё больше.

Печальным во всём этом было то, что за советом Жанна ни к кому не могла обратиться. Герцог Алансонский, крайне обиженный, но пока ещё скрывающий свою обиду, так же, как она, прекрасно понимал необходимость стремительного похода на Париж. Но говорить с ним об этом не следовало. Иногда Жанне казалось, что он настолько верит ей, что готов ослушаться своего короля и выступить без его приказа. Герцог и сейчас, не будучи командующим, ещё может так поступить, скажи она только слово… Но так нельзя! Все они клялись, все принесли присягу на верность… Король, и без того, словно сторонится всех тех командиров, которые безоговорочно шли за Жанной, а если все они ещё и поступят вопреки его воле? Какой тогда смысл в этом её желании дать королю победу?

А самым тяжёлым было то, что Клод пришлось оставить в Крепи.

В последнюю ночь перед вступлением в город, когда стали лагерем на полях Виллер-Котре, она вдруг плохо себя почувствовала и, слабея прямо на глазах, потеряла сознание в шатре Жанны. Причем, в этот момент меч Девы – тот самый, найденный во Фьербуа – который она чистила, и на который попыталась опереться, падая, вдруг переломился…

К тому времени уже почти стемнело. В лагере было больше спящих, чем бодрствующих. Но, по счастью, караул возле шатра нёс Пьер Арк. Его перепуганная Жанна сразу и позвала. Велела спрятать обломки меча, никому ничего не говорить и немедленно отыскать хоть какого-нибудь лекаря. Напуганный не меньше самой Жанны, Пьер выполнил её приказ незамедлительно, притащив, правда, вместо лекаря армейского цирюльника.

Не считая, что тайна Клод стоит её жизни, Жанна велела цирюльнику осмотреть «пажа» и сделать всё, что возможно, чтобы его спасти. Но тот только подержался за безжизненную руку Клод, приподнял веки, потрогал пальцем выступившую в уголках рта слюну и сказал, что сделать ничего не может. «Кабы рана какая, – бормотал он, задумчиво почёсывая себя под давно не стираной рубахой, – а здесь ведь яд… Нет у меня снадобья, Жанна. Парня мне жаль, но, похоже, ему не повезло…».

Жанна накричала на лекаря – «Какой яд?! Кому могло понадобиться убивать эту невинную душу?!» – и велела ему убираться. Но, когда лекарь ушёл, рука Клод, которую она схватила и прижала к губам, была так горяча, что пришлось снова позвать Пьера. Парень с отчаянием посмотрел на сестру, потом быстро вышел. А спустя некоторое время в шатёр ввалился барон де Ре. В одной руке он держал горящий факел, другой тащил за шиворот своего собственного лекаря. Тот и не думал сопротивляться, но лицо у де Ре было такое, словно ему нужно было кого-то тащить. Он даже не спросил, что с Клод. Только подтолкнул к ней лекаря и вытянул руку с факелом, чтобы тому было лучше видно.

– Шкуру сдеру, если не вылечишь!

Лекарь, судя по всему, привычный к такому обращению, озабоченно склонился над Клод. Он тоже приподнял ей веки, пощупал пульс и, почему-то шепотом, расспросил Жанну о симптомах и о том, когда всё началось. Потом открыл пристёгнутый к поясу короб и быстро завозился в нём, перебирая какие-то мешочки и сосудики.

– Мне нужен помощник, – заявил, выудив напоследок медную ступку и пестик.

– Я помогу, – вскинулась Жанна.

Лекарь протянул её несколько крепких палочек и велел немедленно сжечь, а угли растереть в порошок так быстро, как только она сможет. Сам же занялся смешиванием содержимого небольшой глиняной коробочки с жидкостью из крошечного пузырька.

В этот момент Клод вдруг часто задышала. Из груди её вырвался тихий стон, который, делаясь громче и громче, постепенно перерос в судорожные хрипы.

– Скорее! – прикрикнул лекарь и засуетился вокруг Клод, стараясь приподнять её и повернуть на бок.

Через мгновение девушку вырвало, и она затихла.

– Хорошо, хорошо… – бормотал лекарь, бережно укладывая её обратно. – Молодец, мальчик. Сейчас я тебе помогу…

У Жанны задрожали руки. Твёрдые, ещё дымящиеся угли выскальзывали из-под пестика. И от сознания того, что она так бесполезна, когда нужно спешить, и дорога каждая минута, руки тряслись ещё больше. Де Ре молча подошёл к ней, почти вырвал ступку и, сунув Жанне факел, кивнул на Клод.

– Иди, свети.

Несколькими несильными ударами он разбил угли на совсем мелкие кусочки, растёр их с каким-то ожесточением и, так же молча, протянул лекарю. Тот уже успел налить воды в серебряный кубок и разболтал там странно пахнущую смесь из глиняной коробочки. Угольный порошок он отправил туда же, кое-как размесил его по поверхности и почти приказал де Ре:

– Держите мальчика, сударь, чтобы не захлебнулся. Да зубы ему разожмите…

В те несколько минут, пока лекарь вливал снадобье, Жанне казалось, что жизнь в ней замерла. Но, когда чёрные струи потекли по подбородку Клод, пачкая ей лицо и шею, она была готова закричать от отчаяния. На короткий страшный миг показалось, Клод не встанет больше никогда. И только лицо лекаря, на котором не читалось то безнадёжное отчаяние, что было у цирюльника, ещё оставляло надежду.

– Ну, всё. Теперь ждать и молиться, – сказал он, когда в кубке ничего не осталось.

– Чего ждать? – хрипло спросил де Ре.

– Когда снадобье вытянет яд и выйдет со рвотой. Вы, сударь, положите пока мальчишку на бок, а я посмотрю, что ему подставить…

– Значит, яд, – сквозь зубы процедил де Ре, когда лекарь вышел. – Кого же из вас хотели отравить?

Жанна испуганно замотала головой. Лекарю барона она почему-то сразу поверила, и стало страшно.

– Я не знаю… Но это невозможно…

Де Ре ничего не ответил. Только бережно повернул Клод, как велел лекарь, посмотрел в её бледное лицо и сказал:

– Или она тебя спасла, сама того не ведая, или через неё кто-то решил погубить тебя куда хуже, чем просто отравить…

Клод тогда поправилась, хотя и была ещё ужасно слаба. Но поломанный меч терзал душу Жанны, как дурное предзнаменование. Она впервые почувствовала настоящий страх. Не тот естественный, возникающий перед каким-то ответственным шагом, поборов который чувствуешь себя сильнее, а другой, непонятный, похожий на шорох в темноте, который увязался за ней, как голодный пёс. И страх этот смелел и наглел всё больше и больше, понимая, что прогнать его уже не смогут. Говорить об этом с кем-либо из своего окружения Жанна не решалась и даже у Пьера не спрашивала, куда он дел обломки. Но, когда Жан д'Олон спросил, где же её меч, девушка, после колебаний, честно призналась, что он сломался. И тот испуг, который промелькнул в глазах оруженосца, расстроил её окончательно, как подтверждение дурных мыслей.

Клод перевезли в Крепи, где устроили в доме молчаливой вдовы, с которой Жанна переговорила лично, с глазу на глаз. После разговора она уехала за городскую стену, к войску. А вдова заперла свои двери для всех, кроме Раймона, приезжавшего по несколько раз на дню, чтобы справиться о здоровье «бедняги Луи». И эти известия стали единственным, что радовало Жанну в то время, поскольку поправлялась Клод быстро.

А потом войско выступило. И, отъезжая от города дальше и дальше, Жанна думала, что осталась совсем, совсем одна со своим мерзким страхом.

Она знала – де Ре ищет отравителя. Барон поклялся вывернуть его наизнанку, но дознаться, от кого и, самое главное, для кого он получил яд. Однако, чтобы вывернуть кого-то наизнанку следует сначала его найти. А как найдёшь в людском море исполнителя, скорей всего ничтожного и неприметного? Нет, искать нужно сразу заказчика, вычисляя, кому это могло понадобиться. Но если, как предположил де Ре, отравить хотели именно Клод, значит, отравитель прекрасно знал, кем именно она является. А таких было немного, и все, вроде бы, вне подозрений.

Если, конечно, не узнал кто-то ещё.