На пороге трона

   — Генерал Сибильский? — смеясь, повторил Апраксин. — Да ведь это — воплощённое спокойствие, равнодушие, лень!

   — Совершенно верно, — подтвердил Легран, — вот эти-то свойства его характера наиболее пригодны для цели вашего высокопревосходительства. Сибильский точно будет исполнять ваши предписания, тогда как более храбрый и энергичный генерал мог бы решиться и дать повод к более решительному сражению.

   — Да, да! Румянцева, например, нельзя было бы остановить, если бы его шпага скрестилась со шпагой неприятеля! — проговорил фельдмаршал.

   — Поэтому-то Румянцев должен командовать арьергардом, — наставлял Легран.

Апраксин подошёл к окну и стал задумчиво смотреть на улицу.

   — Возможно, что канцлер прав, — наконец произнёс он, — придётся кое-что изменить; я уже назначил Румянцева командующим авангардом. Хотя с точки зрения военного...

   — Канцлер руководился в этом деле точкой зрения политика и друга, принимающего участие лично в вас, — перебил фельдмаршала Легран.

   — Как было бы хорошо всё-таки победить! — задумчиво произнёс Апраксин, и в его глазах промелькнула отвага.

   — А затем медленно умирать в сибирской тайге, вспоминая о своей победе! — насмешливо напомнил ему Легран.

   — Да, это верно, — с глубоким вздохом согласился фельдмаршал. — Слишком дорогой ценой досталась бы мне эта слава. Однако кто же мне поручится, — продолжал он, — что Левальдт ограничится отступлением, а не решится на активное нападение, зная, что команда поручена Сибильскому?

   — Об этом не беспокойтесь, ваше высокопревосходительство, — возразил Легран, — у прусского короля нет желания нанести решительное поражение России. Вам следует лишь внушить Сибильскому, что он должен довести передовые отряды прусских войск до отступления и этим ограничиться.

   — По-видимому, в кабинете канцлера не только ведутся дипломатические разговоры, но имеется отдел опытных военных тактиков, — проговорил фельдмаршал, с удивлением глядя на маленького Леграна.

   — Если вы, ваше высокопревосходительство, находите мой совет заслуживающим внимания, то, вероятно, не замедлите воспользоваться им? — спросил Легран, не обратив внимания на комплимент Апраксина.

   — Конечно, и даже сейчас! — ответил фельдмаршал.

Он позвонил и приказал просить к себе генерала Сибильского и графа Румянцева.

   — Вы позволите мне теперь удалиться, ваше высокопревосходительство? — спросил Легран. — Я исполнил своё поручение. Надеюсь, что вы остались довольны платьем и туалетными принадлежностями, которые я вам привёз.

   — Совершенно, совершенно! — громко и весело воскликнул Апраксин, увидев входивших в соседнюю комнату обоих генералов. — Я ничего не могу сказать ни против покроя платья, ни против качества духов. Теперь отдохните, а через несколько дней, когда соберётесь обратно, я дам вам несколько поручений.

Легран низко поклонился и почтительно прошмыгнул мимо Сибильского и Румянцева, недоумевавших, зачем позвал их фельдмаршал.

   — Я получил письмо от канцлера, — с серьёзным видом сказал Апраксин генералам, — в котором мне сообщают о неудовольствии императрицы по поводу того, что мы медленно подвигаемся вперёд. Это промедление объясняется необходимой осторожностью в чужой стране и недостаточной подготовкой русской армии к решительному сражению.

   — Армия должна быть готова к бою с момента выступления, — заметил Румянцев, — а самая лучшая осторожность в чужой стране — это стремление возможно скорее разбить неприятеля.

Фельдмаршал почти со страхом взглянул на храброго генерала.

   — Я тоже убеждён, — проговорил он, — что мы достаточно долго выжидали. Я думаю, мы в состоянии теперь выполнить желание её величества, и потому приказываю завтра же утром двинуться вперёд.

   — Слава Богу, — воскликнул Румянцев, — ещё недели две, и армия была бы деморализована!

   — Мы выступим отсюда, — сказал Апраксин, развёртывая географическую карту на столе и наклоняясь над нею, — и двинемся, близко держась границы, на Тильзит и Рагнит, откуда повернём на Прегельскую низменность между Велау и Инстербургом, чтобы, снова стянув и сформировав там армию, начать операцию против Кёнигсберга.

Оба генерала внимательно проследили путь, который фельдмаршал указывал им на карте.

   — Было бы проще, — возразил Румянцев, — идти прямо по берегу залива на Кёнигсберг.

Апраксин покачал головою, не глядя на него.

   — Там мы не нашли бы достаточно пропитания для наших войск, — сказал он. — Прибрежные местности бедны, и их запасы могли бы скоро истощиться; поэтому я остановил свой выбор на том пути, который указал вам сейчас.

Румянцев как будто неохотно соглашался с доводами фельдмаршала.

   — Перед вступлением внутрь неприятельской страны, где мы каждый день можем быть вынуждены к решительным действиям, — продолжал фельдмаршал несколько нетвёрдым голосом, — я нашёл нужным произвести некоторую перемену в армии. Мне известны превосходные военные качества, отличающие вас обоих, господа: вы, генерал Сибильский, представляете собою осторожность, тщательное взвешивание всех шансов...

Генерал Сибильский поклонился со своей неизменно стереотипной улыбкой.

   — Вы, граф Румянцев, — продолжал Апраксин, — человек решительности и смелого риска.

Румянцев почти нетерпеливо кивнул головой; его взгляд, казалось, хотел проникнуть в мысли фельдмаршала.

   — Поэтому я решил, — продолжал Апраксин, не отрывая глаз от карты, — поставить вас, генерал Сибильский, во главе авангарда, вам же, граф Румянцев, доверить арьергард.

Лицо Румянцева побагровело; он с досадой закусил губы и наконец сказал:

   — Казалось бы, что качества, которые вашему высокопревосходительству было угодно похвалить во мне, как раз пригодны для командования авангардом.

   — Нет, любезный граф, — возразил Апраксин, — при вступлении войска в неизвестную неприятельскую страну открывать путь должна осторожность: нащупывание врага издали должно быть вначале робко и боязливо, чтобы благополучно избегнуть всякой западни; в арьергарде же нужны смелость и решительность, чтобы помешать обходу неприятеля и всякому нападению с тыла.

   — Обходу? Нападению с тыла?! — воскликнул Румянцев, пожимая плечами. — Для этого недостаточно горсти пруссаков, находящейся в распоряжении генерала Левальдта.

   — Мы не можем знать, — ответил Апраксин, высокомерно закидывая голову, — какие неприятельские силы скрываются в этой провинции; моё решение строго обдумано и неизменно. Вы, генерал Сибильский, поспешно стянете свой корпус и завтра выступите на Тильзит; вы же, граф Румянцев, простоите здесь, в Мемеле, ещё два дня, а потом последуете за главным корпусом, командование которым я по-прежнему оставляю за собою.

Граф Румянцев с неудовольствием покачал головой.

   — А если на авангард последует нападение, — сказал он, — то я подоспею из такой дали, пожалуй, уже только после того, как он будет разбит.

   — Я не буду вступать в бой с превосходящими силами, — улыбаясь, возразил Сибильский, — и если мы наткнёмся на неприятеля, то вы, выше превосходительство, всегда успеете сделать нужные распоряжения.

   — Совершенно верно, — подхватил Апраксин, — я также держусь того мнения. Теперь, господа, я дал вам свои приказы и возлагаю на вас ответственность за их точное исполнение. Итак, покончив со служебными делами, — сказал он после того с любезной учтивостью, — вернёмтесь к столу, чтобы опорожнить наши бокалы за удачу похода, в который мы выступаем завтра.

Генерал Сибильский поклонился с улыбкой, тогда как Румянцев с мрачным взглядом хотел последовать за фельдмаршалом, который повернулся к прихожей, чтобы идти назад в столовую.

Однако не успел он переступить порог своего кабинета, как ему навстречу показался поручик Пассек; с удивлением и досадой взглянул на него Апраксин.

   — Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, — твёрдо сказал поручик, — за то, что я осмелился проникнуть сюда, но я хотел безотлагательно обратиться к вам с просьбой разрешить мне для моего назидания осмотр армии в её различных расположениях; если вы, ваше высокопревосходительство, исполните мою просьбу, то я сегодняшней же ночью хотел бы начать обход лагеря.