Вьетнамский кошмар: моментальные снимки
Вьетнамский кошмар: моментальные снимки читать книгу онлайн
Он воевал, он стрелял, и по нему стреляли; он видел, как полыхают джунгли, подожжённые напалмом, и как легко обрывается человеческая жизнь. Бред Брекк- американский солдат, воевавший во Вьетнаме, рассказывает о том, что он пережил. Если сначала война казалась ему романтическим приключением, то первый же бой обнажил её зловещий оскал, её грязную кровавую изнанку. Чужая земля, чужой уклад жизни, чужое небо над головой, а в итоге – чужая война. Она навсегда останется с теми, кто уцелел: как страшное молчание джунглей, багровые сплохи пламени, лица погибших товарищей, боль и отчаяние людей, втянутых в бессмысленную и беспощадную бойню…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
В бою этот солдат скрытен, ловок и жесток, и американскому джи-ай немного требуется времени, чтобы научиться уважать его выдержку и боевые качества, независимо от его малого роста.
Пленных накормили, и санитар, как мог, осмотрел их.
Взятый в плен 20-летний рядовой СВА Хо Донг родился в Ханое. Два дня назад, ещё до начала операции, полк оставил его, потому что он заболел малярией. На Нагорье малярия выводила из строя множество солдат с обеих сторон.
Хо тащил тяжёлый рюкзак капитана Дэвидсона, ибо попал плен уже через час после начал операции. Кто-то угостил его лимонадом. Так впервые он попробовал газировку с сиропом.
Ему понравилось.
Через переводчика Хо рассказал Дэвидсону, что с ним лучше обращались в плену, чем в собственном полку. На Хо была плотная и жаркая суконная форма, на голове – причёска "ёжик", держался он особняком и почти не разговаривал с крестьянами.
Ещё он рассказал, что ближе к северу, в районе действия 1-го корпуса, налёты Б-52 разметали части СВА и сломили их наступательный дух. В этих рейдах только в марте погибло около 10 тысяч северо-вьетнамских солдат. После бомбардировок патрули морской пехоты обнаружили значительные арсеналы оружия.
Этот рядовой сообщил, что 75 процентов личного состава его полка, то есть почти полторы тысячи человек, было уничтожено бомбардировками и что оставшимся в живых пришлось какое-то время голодать. После того как его полк был почти полностью уничтожен, Хо присоединился к другому полку, двигавшемуся на юг. Но потом заболел, и полк отправился дальше, оставив его умирать на руках "американских империалистических агрессоров".
Мне было интересно познакомиться с противником и узнать, что не все вьетконговцы и бойцы СВА зачуханы, больны и голодны. Ещё я понял, что во Вьетнаме в случае плена американцу нечего ждать пощады.
Командир батальона, подполковник Дон Голдстайн из Ричмонда, штат Вирджиния, имевший позывной "Тандерболл", с новенькой винтовкой М-17 в руках – аналогом М-16, но с укороченным стволом и металлическим прикладом – прилетел взглянуть на пленных.
Перед отъездом каждому вьетконговцу он сунул в зубы по визитной карточке…
С приветом от Сот Санга
Неутомимый батальон
ТАНДЕРБОЛЛА
ПОЛУЧИШЬ ПУЛЮ -
ОН ПОХОРОНИТ
2-й воздушно-десантный батальон 327-го пехотного полка
Достав фотоаппарат, я сделал несколько снимков с захваченных вьетнамцев. Сначала фото вьетконговца с визиткой во рту, потом другое с расстояния поближе, почти засунув объектив парню в горло, – только глаза и нос. Этого пленного я назвал "товарищ генерал Бронсон".
От безоружных пленных мы узнали, за что их наказывали начальники. Если рядом не было американцев, они, понимаешь, тренировались в стрельбе по птицам и бездарно тратили боеприпасы.
Взвился фиолетовый дым, отмечая место посадки для вертолёта. Азиаты переполошились.
– Это всего лишь "Хьюи", Чарли, – сказал я, – он вывезет вас из джунглей -насовсем.
Вертолёт привёз еду, боеприпасы, новую форму взамен изодранной и – самое главное – почту. Письма с посылками тут же расхватали. Многие посылки были повреждены, оттого что их бросали, швыряли и трясли в самолётах и вертолётах, а подчас и спали на них, как на матрасах.
Однако ж они всё-таки прибыли, и в них было всё, что способно хоть немного украсить лесную жизнь : сыр "Эдам", печенье "Ритц" и "Трискитс", банки с салями, икрой и оливками, джин "Бифитерс" и виски "Джонни Уокер", пакетики "Кул-Эйд", чтобы подсластить протухшую воду во флягах, и ещё много всякой всячины.
Сознавшись в принадлежности к Вьет Конгу, пленные повели нас к своим орудиям. Четыре были установлены вокруг деревни, остальные, с большим количеством боеприпасов и подъёмно-транспортным оборудованием, обнаружили в полутора километрах от неё.
В руки 2-ой роты также попало много риса и одежды : портупей, форменных брюк и рубах.
Я спросил Дэвидсона о дальнейшей судьбе пленных и смысле нашей задачи.
– Они рады, что попали в плен. Их война кончилась. Мы их накормили и оказали медпомощь. Сейчас они думают, что американцы хорошие ребята, – сказал он.
– Если ВК и СВА будут и дальше безнаказанно обдирать местных крестьян, то люди будут уверены, что ВК и СВА выигрывают войну, и будут их поддерживать. Но если их урожай будет защищён, они встанут на сторону защитников – на сторону американских сил.
– Эти партизаны – крестьяне, владевшие этим районом и помогавшие войскам СВА продуктами и крышей над головой. Но мы их эвакуируем. И теперь полки СВА не найдут здесь ничего.
Командир приказал меня сопровождать пленных назад в передовой лагерь в грузовом вертолёте с характерным прозвищем – "В Преисподнюю и обратно".
Пленные будут находиться в районе боевых действий до тех пор, пока их не удастся передать вьетнамским властям, которые, скорее всего, поместят их в полевой лагерь для интернированных лиц; там пленные смогут участвовать в программе "chieu-hoi", призванной реабилитировать перебежчиков.
Армия Южного Вьетнама разработала программу по превращению сдавшихся солдат противника в хороших вьетнамских солдат.
Однако у меня было мало веры в то, что пленные протянут хотя бы неделю. Выжав из пленных всю возможную разведывательную информацию самыми жестокими и садистскими методами восточной пыточной науки, АЮВ, как правило, в живых никого не оставляла.
Но помешать этому мы не могли. Это была их страна, их война, их армия, их правительство, их методы и их народ.
Как несправедлива и тосклива война.
Вертушка приземлилась, я вытолкал узкоплёночных вон и погнал к штабу батальона; отдыхавшие бойцы защёлкали "Кодаками", снимая "парад".
Там я остался на ночь и на следующий день собирался успеть на "Карибу", чтобы начать на перекладных обратный путь в Сайгон.
Ожидая на взлётной полосе рейс в Фан Ранг – базу ВВС на побережье – я познакомился с парнем, просидевшим полгода в лонг-биньской тюрьме.
На вопрос "за что?", он ответил : "Потому что один занудный офицер нашёл мою коллекцию азиатских глаз и зубов, вот и всё".
Он освежевал много партизан и солдат СВА, уничтоженных его взводом. Выдавливал глаза и складывал в больничные банки с водой, плоскогубцами выдирал золотые зубы и хранил в кожаном мешочке для последующей продажи. Он успел собрать три банки с глазами и 24 золотых зуба, когда его застукал командир взвода. Парень очень обижался на этот счёт. Срок, проведённый в кутузке Лонг Биня, не засчитали за время его службы во Вьетнаме. Этот срок оказался потерянным временем, и ему всё ещё предстояло трубить восемь месяцев.
– Грёбаное офицерьё! Почему вся радость от войны только им, – ворчал он.
"Твоя дочь достаточно взрослая, чтобы делать то, что ей нравится…ей нравится блудить, она обожает это делать…она родилась на свет, чтобы блудить, и…если не хочешь, чтобы тебя саму выблудили, то самое лучшее – это позволить ей делать то, что она хочет".
– Маркиз де Сад, французский писатель,
"Любомудрие в будуаре"
После смерти Сейлора меня стало раздражать всё вокруг. Иногда я размышлял о войне – и меня захлёстывало всеподавляющее чувство обречённости. Тогда я ненавидел всех и вся, и себя в особенности.
Если б я только мог выскочить из своей шкуры и умчаться прочь от всего, что мучило меня во Вьетнаме, включая погоду…
Я бы так и сделал.
Со мной стали случаться приступы депрессии и бессмысленные вспышки ярости – просто на пустом месте. Мной овладела страшная усталость, и такие простые утренние задачи, как бритьё, чистка зубов, причёсывание и завязывание шнурков на ботинках стали почти невыполнимыми.
Я словно окоченел и окаменел. Я совсем был неспособен вытянуть себя из чёрной меланхолии. Меня мучила сайгонская тоска – душевная болезнь, тяжелейшая, гнуснейшая и подлейшая хандра.