Девятьсот семнадцатый

превратились в крепких друзей.

— Известно, белая кость, — шептал секретарь, от сильной тряски щелкая зубами и смахивая с лица

брызги дождя. — Наш председатель — пройдоха, кадет и даже монархист. Хотя один чорт, что кадет, что

монархист. Он, наверно, будет ставить палки в колеса.

— Так почему же тогда вы его провели; в комитет?

— Трудно рассказать. Видишь ли, брат, у вас народ во флоте с бору да с сосенки. А у нас в казачьих

полках другое. Мы сформированы так, что все бойцы и рядовые офицеры или из одной станицы, или из одного

округа. Друг друга знают хорошо. Ну, наши офицеры — это в большинстве крупные казачьи помещики.

Понятно, что их побаиваются. Вот почему есаула провели в комитет.

— Понимаю. Значит, родственные чувства. Ха-ха! Навредить он нам может.

— Вряд ли. Хотя, чорт его знает, какие настроения у казаков сейчас. Давно уже не был в полку. Но все-

таки нам нужно держать ухо востро.

— Это конечно.

*

В штаб казачьего полка они прибыли к вечеру. Тут же члены комитета разбрелись по комнатам

небольшого особняка, где помещался командир полка, и по казачьим сотням. В приемной остались Друй и

уполномоченный ревкома.

Через некоторое время к ним вошел сумрачный офицер в погонах казачьего полковника.

— Это вы — делегаты от бунтовщиков? — строго спросил он.

— Не от, бунтовщиков, а от рабочих и солдат столицы.

— Знаем… Не агитируйте. Однакоже, много у вас отваги.

— Почему?

— Мы идем на Москву, согласно приказу штаба округа.

— Это согласовано с казаками?

— Мы — боевая единица, и ни с кем, даже с бойцами, согласовывать решения не намерены.

— Нам бы хотелось поговорить с комитетом.

Полковник сердито выругался и скрылся.

— Плохие дела, — шепнул Друй. — Арестовать, стервец, хочет нас.

— Да, похоже. Но будем ждать. Посмотрим, чья возьмет.

Вбежал секретарь полкового комитета. Его острое лицо было покрыто каплями пота.

— Слушайте, ребята, — взволнованно произнес он. — Кто из вас казак?

— Я казак, — ответил уполномоченный комитета.

— Вот что, офицеры не идут на переговоры. Грозят вас арестовать. Надежды только на самих казаков.

Сейчас к вам придут представители эскадронов. Поговорите с ними по душам.

— Хорошо. Между ними есть большевики?

— Очень мало.

— Хорошо. А ты, брат, потолкуй, поговори с казаками по сотням.

— Ясно. Все мобилизовал уже.

*

В приемную набилось много казаков. Они входили в комнату по одному и группами. Усаживались на

стульях, скамьях, внимательно разглядывая делегатов ревкома.

Наконец, когда молчание стало тягостным, Друй, кашлянув, спросил:

— Ну, как, товарищи казаки, скоро по домам?

— А как приказ выйдет, так и по домам, — ответил усатый казак, весело поблескивая глазами. А вы-то

чего домой не идете?

— А вот, закончим революцию, свергнем буржуазию и помещиков, свою власть утвердим и поедем.

— Какую власть… жидовскую?

— Нет, это брехня, — возразил уполномоченный. — Вам пыль в глаза пускают, братцы.

— Как же, брехня. Председатель комитета говорил.

— Если он так говорит, так он враг революции. Советская власть — власть трудящихся крестьян, казаков,

солдат и рабочих.

— А ты-то кто?

— Я — казак.

— Откуда будешь? Какой станицы?

— Невыномысленской.

— Так мы ж земляки. Вон что! А я из Браволюбинской.

— А наши казаки есть у вас в совете?

— Как?.. Григончук?.. Тараненко?.. Знаем, знаем хлопцев.

— Мы ж одностаничники. В совете, говоришь, Тараненко?

— Так мы ж не против совета. А насчет жидов, так это ж так.

— И против не пойдем. А председатель соврал, выходит.

— Так он сын наказного атамана?

— Тыща десятин лугов да пашни.

— И леса. Известно, против.

— А мы не пойдем. А давно, друг, из дому?

— А мы третий год. Порасскажи нам чего, как и за что?

— Мы все пойдем, говори.

*

Под давлением казаков полковой комитет и командование, правда, с оговорками, но подписали

соглашение о невмешательстве.

Обрадованный Друй подбросил вверх свою матроску, на лету надел ее на голову и пожал руку секретарю

комитета.

— Спасибо, браток!

— Чего спасибо, чай, сам большевик.

— А как фамилия — все забываю.

— Убейников Пантелей.

— Ну, прощай, Пантелей Убейников. Нам в Москву спешить надо.

— Прощевайте. А если неустойка будет, товарищи, так сообщите. Может, весь полк и не выступит на

защиту, а кое-кто выступит из казаков на подмогу. Мы тут работку поведем.

Парламентеры тут же сели в автомобиль и с быстротой ветра помчались назад в. Москву.

— Нужно ехать во всю мочь, — говорил Друй. — Обрадуем товарищей.

— Именно. Товарищ шофер, гони, — соглашался с ним уполномоченный ревкома. — Наяривай. Вот так!

Автомобиль несся с возможной скоростью. На поворотах дороги и шофера и ездоков с такой силой

бросало в стороны, что, казалось, вот-вот все они будут выброшены из машины.

— Трясет, — хотел сказать матрос, но автомобиль рванулся в сторону, и он больно прикусил язык. — Фу,

чорт!

Машина, рассерженно фыркая, взлетела на холм. Дорога зазмеилась под гору. Их взорам открылась

величественная панорама Москвы. Город, опоясанный кольцом церквей и фабричных труб, казалось, спал в

сизом тумане. Но ни одна труба не дымила.

— Не работают фабрики, — радостно сказал уполномоченный комитета. — Наверно всеобщая

забастовка.

Но вместо ответа Друй вытянул вперед руку и закричал:

— Смотри-ка, вон впереди автомобиль. Лихо прет на всех парах — прямо, как молния.

— Верно. Слушай, Друй. Здесь что-то неладное. Эта дорога ведет только в полк.

— Что думаешь?

— Не выехало ли офицерье на помогу своим?

— Почему так думаешь?

— Вглядись. Автомобиль выкрашен в серый, похоже защитный цвет.

— Застава не пропустит.

— А если он бронированный?

— Разве так. Ну-ка, друг, гони быстрей.

Шофер, солдат-самокатчик, голубоглазый, чисто выбритый немец, поставил рычаг на наибольшую

скорость. Как и следовало ожидать, автомобиль рванулся с такой силой, что ездоки, отброшенные к стенкам

сидений, казалось, влипли в них.

Мотор гудел и рычал за десятерых. Расстояние быстро сокращалось. Вот уже без труда разглядел матрос

и машину и седоков.

В четырехместном военного образца форде сидели два офицера в погонах и юнкер. Оба они, повернув

головы, выжидательно глядели в их сторону.

— Обезоружим, — предложил Друй.

— Давай. Автомобиль нам пригодится.

Не доезжая вплотную, шофер замедлил бег машины. Матрос, выпрямившись во весь рост, громко

крикнул:

— Сдавайтесь… Иначе смерть.

Офицеры, как видно, услышали слова его. Они сразу спрятались в глубь кузова.

— Трусы. Сейчас сдадутся, — воскликнул обрадованный Друй. — Шофер, наверстывай. В минуту

нагоним.

Но в это время из военного автомобиля высунулась чья-то рука и бросила на дорогу темный круглый

предает.

— Берегись… Бомба, — крикнул шофер, стараясь на всем разбеге застопорить машину.

— Спасайся, ребята.

Но в этот миг грохочущий столб огня и дыма взметнулся у радиатора. Автомобиль вздыбился в небо,

закачался и упал в придорожную канаву.

Матроса далеко отшвырнуло в сторону. При падении он больно ушибся спиной о придорожные камни, но

сознания не потерял.

— Вот стервецы… Перехитрили.

Друй попытался достать револьвер, но не смог. Правая рука его лежала на камнях дороги, точно чужая.

Он взглянул на нее и увидел, что рука залилась сгустками крови.

— Вот чорт — ранен.

Неподалеку от него в канаве лежал исковерканный автомобиль. Запутавшись ногами в рычагах машины,

свесилось к земле тело шофера. “Убит… А где же уполномоченный и офицеры?”

Матрос пошевелил ногой.