Альфа Центавра (СИ)

— По крайней мере, при жизни не будете мучиться. — А после? А после:

— Авось там будет Всё Равно? — Да будет, будет, конечно. Ибо:

— Не может везде быть плохо.

— Поехали? — спросил он.

— Ес-с-сс!

— Но я должен знать, — сказал Буди, за кого мы. И знаете почему?

Иначе я завезу вас к черту на куличики, а там нас грохнут.

— Он прав, — сказал Пархоменко, — и я бы хотел знать.

— Что, куда? Куда в случае чего отступать?

— Мы отступать не будем, — поддержал — как он считал уже — боевую подругу Вара.

— Друзья мои, спасшие меня из плена веревок и клейких лент, можно сказать, из вечной тьмы кромешной! Не могу сказать о полной ясности моего разума, скорее всего, замутненного, или наоборот, просветленного прилетом инопланетян, ибо ясно чувствую раздвоение не только души и тела, но и отдельно души, и отдельно тела. Прости меня, Господи, чего я сказала? Но! как говорится:

— Против правды не пойдешь, — ибо лучше обмануть другого, чем саму себя. Прошу высказаться в прениях.

— Я, эта, хочу вас спросить пристрастно, — сказал Вара, и поправил надежный замок спортивного костюма, доставшегося ему — как он надеялся — от дележки субсидии, посланной в Царицын, инопланетянами с Альфы Центавры, еще когда их здесь самих не было и в помине, а так только для потенциального задабривания:

— Вы за кого, за Белых, или за Зеленых?

— Спасибо за вопрос, ибо в нем скрыт правильный ответ, которого я не знала раньше, мой старый друг. Итак, ты потрогал с любовью замок спортивного костюма Монтана, а их раздавали в Царицыне — вывод:

— Ты из Царицына. А так как ты помнишь меня, как командира ударного батальона, то были мы:

— Вместе! — Значит, мы за Царицын, а кто там, спрашивается?

— Кто? Кто? — так это мяукнули Парик и Буди, хотя были далеко не податливыми котятами, а леопардами в атаке, просто железная логика этой серебряной леди привела их в легкое замешательство.

— Вот и я говорю: кто?

— Не-из-ве-ст-но, — подал свой имеющий право голос Буди.

— Следовательно, мы должны провести атаку боем, — расплылся в улыбке Пархоменко.

— У нас нет другого выбора, друзья мои, — сказала Щепка, и добавила: — Только не атаку боем, а:

— Разведку боем. — Для этого мы должны взять в качестве языка какой-нибудь танк или броневик. Почему не простого заблудившего путника, спрашивается? Ответ:

— Он может и сам не знать, куда и откуда идет.

— Как и мы сейчас, — сказал Вара. И добавил: — Хотя я, кажется, шел в Царицын, когда нашел тебя в яме.

— Хватит об этом: нашел, пришел, зашел, может еще скажешь: трахнул, пока я спала?

— Надо подумать, — ответил упрямый, как осел Вара. Впрочем, другие были не лучше.

— Ну, что ты обиделся, милый? — пожурила его Щепка, — ибо, да, шел ты в Царицын, но неизвестно зачем шел:

— Может сдаться на милость победителей, а может взять его? — Как вы считаете, дорогие друзья, мог один усатый Вара взять Царицын?

Глава 37

— Не мог, — ответили все.

— Я не усатый, — ответил сам Вара. — Это вон тот гусь, — он показал на Буди, — усатый таракан. — На эту тираду Буди ответил:

— Вы еще не видели тараканов — призраков доисторического времени — сущие динозавры.

— Нет, нет, — подтвердила его слова Щепка, — без разведки боем ничего неизвестно, я вам точно говорю:

— Иду на Царицын, а моя партийность в душе Бе-лая-я!

— Дак-к, — чё-то вроде понял и хотел сказать Пархоменко, — не смог, ибо:

— Понял-то — понял, но на пальцах даже со словами это не показать. А всё просто так-то:

— Или вы идете вперед для того, чтобы взять Царицын, или:

— Войти в него, как его заблудившиеся дети.

Они увидели танк, но решили брать броневик.

— Вы поняли почему? — спросила Щепка. — Его можно незаметно отсечь от танка — это во-первых, а во-вторых, я можно сказать, родилась в броневике.

— Как я, — сказал Вара.

— Скажи еще, что мы братья.

— Брать и сестра, — поправил Пархоменко.

— Без разницы. Главное, что при нападении на танк, мы можем попасть под огонь броневика.

— Стратегия, — восхищенно сказал Парик. И добавил: — Только получается, что мы уже воюем на стороне Царицына.

— Почему?

— Потому что они идут на Царицын, а мы их берем в клещи.

— Это еще неизвестно, пока мы не допросили языка, — сказал Буди.

— Может они возвращаются после рейда в тыл врага.

— Тоже логично, — сказала Щепка. — Но, как говорила моя подруга Коллонтай при виде двоих сразу:

— Не будем заморачиваться.

Сонька увидела через перископ танка, что на нее идет эскадрон во главе с Котовским, которого она знала практически с детства.

— Вот скотобаза, что делать? — Она дала предупредительную очередь, с ее точки зрения означавшую:

— Я Звезда, я Звезда, ответьте на мой призыв положительно. Пли-из! Котовский ничего не понял, он посчитал, что танкист пристреливается, и продолжал скакать во весь опор в надежде, что у танка раньше кончатся патроны, чем убьют всех, а если всех не убьют, то его тем более, ибо он так и называл себя:

— Счастливчик Кот. — Но все равно боялся, что Камергерша не успеет со своими невидимыми полосатыми захватить этот танк с тыла, ибо:

— Бока танка — это тоже его тыл, в который его можно беспрепятственно трахнуть. Сначала задумывалось, что Камергерша пойдет с правого фланга, но — как обычно это бывает — решила, что справа — это от них, а Котовский считал — тоже естественно — от нас, от Трои. Поэтому. Поэтому все время смотрел вправо, и очень удивился, когда увидел отряд, но:

— Не тот! — ахнул он. И для того, чтобы успокоиться, решил:

— Продолжу пока эту атаку в лоб. Сонька поняла так:

— Не боится гад, потому что знает:

— Я здесь. — Ох, любовничек. А с другой стороны: зачем брезговать, вдруг в Царицыне меня больше никто не узнает, и тогда могут поставить к стенке. А спрашивается:

— За что? — За то, чтобы была за Белых? Так не по своей воле, а тока по жребию проклятому. Тем более, Белые, наоборот, кажется, в Царицыне. Вер-на! Тогда зачем я туда еду? Я же ж Красная энд Грин. В общем:

— Красно-зеленая — полосатая. — И добавила: стерва полосатая.

И тут, нечаянно развернув танк право увидела она отряд полосатых на огнедышащих конях. Вид:

— Ужасающий!

— И командир у них, — сказала Сонька, как будто рассказывала кому-то страшный сон, — с которым я где-то встречалась, и самое главное:

— Не при благоприятных для меня обстоятельствах.

— Камергерша, падла! — ахнула она, и даже выпустила один рычаг так что танк сделал весьма приличный зигзаг удачи. Ибо Врангель с пристани, точнее, в данном случае с Зиккурата Крепости Царицын, как раз сделал два предупредительных выстрела, третий — Вилка. Ибо не мог он допустить столкновения танка со своей любимой. Но сам понимал:

— Дал этот предупредительный залп преждевременно.

— Что? — спросила, подбежав Коллонтай.

— Я грю: калибр не тот, танк не возьмет, — ответил Врангель, — зря стрелял.

— То есть, как зря, а где этот специалист по спариванию, по, точнее, по спаррингу?

— Вот как раз ушла на пару с Котовским в контратаку на красных.

— Сколько раз вам говорить, полковник:

— Мы — это и есть зеленые, или красные — без разницы.

— Прошу прощенья — не могу привыкнуть.

— Зато я — сог-лас-на-я-я Я!

— С чем и с кем?

— И с тем, и другим. Пойдем, у меня есть отдельный кабинет.

— Я женат.

— Тем лучше. Как говорила моя подруга Щепкина-Куперник после перевода первых трех пьес Вилли Шекспи:

— А теперь все вместе.

— Я никогда не смогу этому научиться.

— Никто не просит тебя учиться. Я сама тебя научу. Согласны, генерал?

— Генерал или все-таки полковник?

— Прошу прощенья: генерал-полковник.

Котовский понял, что:

— Эта маркитантская повозка совсем не похожа на полосатую конницу Камергерши Ольги. Однако в ней есть что-то ужасное. Как-то: