Юность полководца

аклонясь к мясистому уху монаха:

- Ты, отче, раньше был воином и преславным воеводой. Не ты ли мне не раз сказывал, как в поле полевал, как бился с литовцами, и с булгарами, и с половцами, и даже на Волге и по морю Хвалынскому плавал?

- Было, все было, о господи! - вздыхал, кивая головой, старик.

- Есть тебе о чем вспомнить, есть что и записать, - сказал Александр. - А сейчас-то писать не о чем? Туга* одолела?

_______________

* Т у г а - скорбь, тоска.

- Вот что я записал:

- Да, верно, так и было! - сказал задумчиво Александр.

- А ты, князь, не кручинься, что распрелся* с новгородцами. Они же опять к тебе с поклоном придут.

_______________

* Р а с п р е л с я - рассорился.

- Перестань, отче! Разве твоя голова уже на плечах плохо держится? Ветром ее, что ли, качает?

- Прости, княжич, меня, скудоумного! В толк я не возьму, к чему ты речь клонишь. О какой туге говоришь?

- Проснись, отче Пафнутий! Сердце-то у тебя разве не русское? Или ты забыл, из какого корня вырос, из какого колодца воду пил? Не из рязанского ли?

Монах поежился, опустил глаза, снова поднял и прошептал:

- Верно сказал: из Рязани я родом!

- А где Рязань?

- Нет Рязани! Воронье только летает на яру, где стояла родная Рязань. Боже, помяни ее защитников, павших на стенах рязанских и буйные головы свои под ними сложивших!

Князь Александр заговорил с глубокой грустью:

- Была Русь привольная, многолюдная. Лежит она теперь придавленная, сиротливая. Свободно по ней ветер гуляет и ездят татарские баскаки, наши головы пересчитывают, сколько дани на кого наложить.

- Верно, княже, верно! Неужели ты дерзаешь так мыслить? - И старик перекрестился на икону, прошептав: - Боже милостивый, обереги княжича Александра от неверного шага!

- Помолчи, отче! Послушай мою кручину. Думаешь, я из Новгорода уехал без памяти, без домысла, чтобы у моего отца жеребцов объезжать? Сердце мое не вытерпело! Иные бояре новгородские родину забыли. А некоторые псковские бояре даже в кафтаны иноземные оделись, шапки набекрень сдвинули и на площади без стыда похаживают, словно гости заморские. А враг злобный, жадный напирает на нас отовсюду: и от свейских земель, и от немецких крепостей. И литовцы радуются, что Русь окровавленная лежит, в муках корчась, в голоде, разрухе и скорби. Враги замыслили навсегда стереть с земли нашу милую Русь, чтобы внуки наши забыли, какая была она и красная и пресветлая.

- Верно, княже, верно! - продолжал кивать седой головой монах и, подняв полу рясы, вытер щеки, по которым стекали слезы. Он вдруг выпрямился и пристально взглянул на Александра. - Неужто, княже, ты замыслил поднять меч на него... на татарина?

- Чуден ты, отче! Разве я к этому речь веду? Разве сохранилась на это сила в руках? Нынче хан татарский сильнее и свея, и немца, и литвина, и кого хошь. Он теперь до конца вселенной с победой пройдет.

- О господи! Когда же конец нашему долготерпению?

- Когда? Еще не скоро! Дай, господи, только