Меншиков

18 октября Меншиков написал Дарье Михайловне: «Сего числа имеют кушать у меня его царское величество и королевское величество, понеже ныне воспоминание бывшей под Калишем виктории».

«На этом пиру, — записано было в «Походном Юрнале», — король прусский пожаловал князю орден Черного Орла, а государь обменялся с королем шпагами: государь отдал ту, которая была при нем во время полтавской баталии, а король снял с себя шпагу, украшенную бриллиантами».

23 октября Петр направился из Мариенвердера сухим путем к Риге, куда к этому времени уже подтянулась вся сорокатысячная армия Шереметева.

Меншиков выехал к своим войскам в Польшу. Перед отъездом Петр наказал ему ревностно оберегать интересы России, «примечать за всеми действиями и даже за самыми намерениями, буде то можно, короля польского».

— Раз обожглись, — говорил, — теперь нужно держать ухо востро. Понимаешь?

— Как не понять, — улыбался Данилыч. — Уж кого–кого, а этого союзника я малость знаю, мин херр!

Условились и о торжественном въезде в Москву, по случаю полтавской победы: как все будет готово в Москве, Петр сообщит из Питера: «Выезжай!» — тогда не мешкая ему, Данилычу, нужно будет катить из Польши в Коломенское. Там Петр наметил собрать и свои войска, и пленных шведов, и трофеи полтавские.

На случай внезапного вторжения шведов в польские земли в качестве меры предосторожности было решено: войска Меншикова расположить на зимних квартирах вдоль венгерской границы.

Прибыв к Риге, Петр произвел тщательную рекогносцировку местности вокруг крепости и 4 ноября известил Меншикова о том, что собственноручно пустил в Ригу три бомбы, чем «сему проклятому месту сим отмщения начало учинил».

Распорядившись оставить 7000 войска осаждать Ригу до весны, а остальные части расположить по квартирам в Ливонии и Курляндии, Петр уехал в Санкт–Петербург.

Вместе с Меншиковым в Польше находился царевич Алексей. Петр пожелал, чтобы его сын объехал Германию, ознакомился с тем, «что знать должно наследному принцу», и заодно присмотрел бы там себе по душе невесту из германских принцесс.

Меншиков выписал Алексею паспорт на имя «господина российского, графа Михайлова», растолковал свите царевича: князю Трубецкому, графу Головкину, гофмейстеру барону Гизену, какую им в этом вояже линию вести и план содержать, согласно выраженной на сей счет воле монаршей, какую осторожность в речах и поступках иметь и все прочее. Хотел было сам проводить царевича до польской границы, но тут из Санкт–Петербурга было получено срочное распоряжение государя: князю Александру Даниловичу немедля ехать в Москву. Мешкать с отбытием не приходилось, и князь поскакал.

21

Петр прибыл в Коломенское 12 декабря. В это время из всех ближних городов свозили туда пленных шведов, трофеи — пушки, знамена. В слободах за Серпуховскими Воротами приводились в порядок гвардейские полки Семеновский, Преображенский; разбирались пленные, раздавались полкам трофеи; чистились, чинились, смазывались полковые пушки, обозы.

Меншиков прискакал в Коломенское 15 декабря. Торжественный въезд в Москву был назначен на 18 декабря.

Белокаменная еще с конца ноября начала готовиться к встрече победителей. Было построено семь триумфальных ворот, изукрашенных золотом, эмблематическими картинами, покрытыми надписями, восхваляющими заслуги государя, «величайшего силы свейские в конец истребителя».

18 декабря у Серпуховских ворот загремели пушки и барабаны, затрубили, зарокотали трубы, зазвенели литавры, а с колоколен всех московских «сорока сороков» полился торжественный звон.

Но вдруг — все замолкло!..

Государь получил известие из Преображенского, что Екатерина Алексеевна родила дочь. Это была Елизавета Петровна, будущая императрица.

Торжественный въезд в Москву был отложен до следующего дня. Петр отправился в Успенский собор; после благодарственного молебна поспешил в Преображенское, сердечно поздравил дорогую Катеринушку с новорожденной, и снова ударили пушки, на этот раз в Преображенском, малиновым перезвоном залились бесчисленные московские колокольни. Народ допоздна толпился на улицах, площадях, любовался «торжественными вратами», выставленными картинами, украшениями. Особенно красовались ворота, построенные именитым купцом Строгановым, да еще при дворе князя Меншикова. Кремль изукрашен был картинами, а со стороны Москвы–реки большими гирляндами.

19 декабря от Серпуховских ворот началось невиданное до сего времени шествие победителей.

День выдался солнечный. И морозная, снежная зимушка, как по заказу, принарядила Москву в этот ясный денек; прикрыла белым пухом строения, заровняла дороги, побелила сверху изумрудные льдины — края темно–лиловых прорубей на реке, расшила серебряными узорами окна. На малолюдной, просторной окраине пахло остро, свежо, как пахнет обычно после любой метели.

Со звонким скрипом ехал обоз, артиллерия, и под копытами лошадей тонко визжал плотно укатанный снег; заливистым лаем надрывались, растревоженные необычным шумом и звоном, верткие остроухие собачонки, носившиеся вслед за мальчишками от ворот до ворот; ни к делу, ни к месту перекликались по дворам петухи.

Окна, что выходили на улицу, были в круглых проталинках: «обезножевшие» старики и чистые, строгие старушки, качавшие от дряхлости головами, торопливо дышали на стекла, сокрушаясь, что не могут выйти из дому, и терли, терли голубой бисер инея, пытаясь хоть одним глазком глянуть на диковинное шествие государевой рати. На пути следования войск иные хозяева выставляли столы с питьем и закуской.

Во главе торжественного шествия ехали на богато убранных лошадях двадцать четыре трубача и шесть литаврщиков, за ними следовал в конном строю гвардейский Семеновский полк с распущенными знаменами, обнаженными палашами, во главе со своим полковым командиром князем Голицыным, далее шли пленные шведы, взятые под Лесной, вслед за ними везли шведскую артиллерию, знамена и другие трофеи; потом гренадерская рота Преображенского полка, тоже в конном строю, за ней пленные шведы и трофеи, захваченные под Полтавой, между прочим и носилки Карла, на которых он был во время Полтавской баталии; за носилками шли гуськом, поодиночке, шведские генералы, а за ними прочие пленные, по четыре человека в ряд: всех рядов 5521, а в них 22 085 человек. За пленными ехал «сухопутный генерал–лейтенант, а на море — шаутбенахт» Петр Алексеевич. Он сидел верхом на том же коне, что был под ним во время полтавского боя, в том же мундире, в простреленной шляпе, с обнаженной шпагой в руке. С правой стороны от него ехал фельдмаршал князь Александр Данилович Меншиков, с левой — князь Василий Васильевич Долгорукий. За Петром на богато убранных лошадях, с распущенными знаменами, замыкая шествие, следовал Преображенский полк со своей артиллерией и обозом. Гром пушек с больверков и из Кремля сливался с колокольным звоном.

Такого торжества и народного ликования Москва не видела никогда.

На следующий день Петр, Шереметев и Меншиков поутру отправились на Царицын луг. Болото, между Москвой–рекой и обводной канавой. К этому времени там был отстроен дом, в котором их уже ожидал «князь–кесарь» Федор Юрьевич Ромодановский. Он сидел на троне под балдахином, окруженный знатнейшими царедворцами. Первым подошел к нему с рапортом фельдмаршал Шереметев.

«Божией милостью и вашего кесарского величества счастьем, — доложил он, — одержал я полную победу над шведским королем Карлом XII и разбил его армию».

Вслед за ним докладывал Меншиков.

«Божией милостью и вашего кесарского величества счастьем, — рапортовал князь, — взял я в плен ушедших с полтавского сражения под Переволочну генерала и рижского генерал–губернатора графа Левенгаупта, генерал–майоров Круза и Крейца, королевского камергера и других двора его служителей, штаб-, обер- и унтер–офицеров и рядовых 16 275 человек, не включая в сие число статских чинов служителей и жен».

Наконец подошел и сам Петр.

«Божией милостью и вашего кесарского величества счастьем, — чеканил государь, вытянувшись в струну, — двадцать восьмого сентября имел я жестокое сражение под Лесной с генералом Левенгауптом и одержал полную победу. А при Полтавской баталии сражался я с моим полком лично, быв в великом огне, и пленные генералы с их фельдмаршалом и с 22 085 человек войска шведского приведены в Москву, и полк мой состоит в добром здравии».