Честь воеводы. Алексей Басманов

   — Вяжите его!

Карп прыгнул на князя, сбил его с ног, заломил руки за спину. Другой воин тут же стянул их сыромятным ремнём. Когда князя вывели из опочивальни, Фёдор велел воинам найти крытый возок. И вскоре пара лошадей подкатила возок, воины упрятали в него князя и повезли в Кремль.

В великокняжеском дворце в этот вечер никто не ложился спать. Придворные и сама княгиня Елена ждали, когда приведут заговорщиков. Случилось сие по внушению Ипата. Сначала жажда увидеть своих врагов проснулась в Елене и конюшем Овчине, потом и в пятилетием великом князе. Чародей не сказал им ни слова, лишь глазами поиграл возле них да что-то пошептал. Когда ожидание затянулось, Елена обратилась к Ивану Овчине:

   — Любый, ты выйди, посмотри, может, кого уже изловили.

Князь ушёл, и вскоре перед княгиней предстали братья Семён и Иван Бельские. Они были покорны, в глазах затаился страх, на лицах — следы побоев.

   — Зачем вы вздумали бунтовать? Вы хотите власти? Разве мало её у вас в вотчинах?

Братья стояли, низко опустив головы, молчали.

   — Матушка, их надо батожками, и они заговорят, — подал голос великий князь, за спиной которого стоял его кормилец Ипат.

   — Они того заслужили, государь, — ответила Ивану мать и приказала: — Уведите их в пыточную.

Лишь только увели Бельских, в палату втащили бушующего и непокорного князя Ивана Ляцкого. Он бился в руках стражей, матерно ругался. И первым обвинил его в бунте малолетний Иван.

   — Он мне противится! Мне! — закричал великий князь. — Бить его батожками да покруче!

Фёдор Колычев с воинами появился в Кремле последним. Иван дремал в кресле. Елена с Овчиной мирно беседовали. Ипат сидел возле печи, тоже дремал. Когда Фёдор доложил, что князь Глинский доставлен во дворец, Иван Овчина сказал Елене:

   — Матушка великая княгиня, может быть, сего изменника сразу в Тайнинскую башню отправить?

   — Нет, Иван Фёдорович, хочу посмотреть дядюшке в глаза, — отозвалась Елена. — Вели его привести.

Услышав от конюшего Овчины повеление великой княгини, Фёдор с облегчением подумал: «Будет прощён!» Он развязал князю руки и вместе с Карпом повёл его в палату. Князь Михаил расправил плечи, гордо вскинул голову и предстал перед племянницей и великим князем Иваном с гневом на лице и глазами, сверкающими злым огнём. Увидев Ипата, он поспешил к нему и, ткнув пальцем в грудь, крикнул:

   — Вот главный злодей нашей беды! Он очаровал тебя колдовством, Елена, и ты нас отвергла!

Ипат попытался обуздать ярость литвина, ожёг его властным взглядом. Но нашла коса на камень: взгляд чёрных глаз Глинского оказался не менее силён, чем у Ипата. Они долго буравили зрачками друг друга. И всё, может быть, кончилось миром, если бы князь Михаил не метнул свой дикий взор на полусонного Ивана. Он встрепенулся и закричал испуганным голосом:

   — Матушка, обереги меня!

Елена подбежала к сыну и заслонила его от Глинского.

   — Чем ты напуган, родимый? — спросила она.

   — Он уколол меня, мне больно. У него глаза колючие! Я не хочу их видеть больше! — Иван заплакал.

Елена повернулась к Овчине и властно произнесла:

   — Иван Фёдорович, уведи его. Да именем великого князя лиши колючих глаз. Упрячешь его в камору, в коей сидел. — И Елена с ненавистью посмотрела на дядю.

Ноги у князя Михаила подкосились, он упал на колени и взмолился:

   — Ленушка, пощади! Не я ли твой радетель?!

Великая княгиня словно не слышала его мольбы, жёстко приказала Ивану Овчине:

   — Да убери же его, конюший!

Овчина сделал знак Карпу, тот подбежал к нему, они подхватили князя под руки и поволокли из палаты. Конюший тут же распорядился:

   — Колычев, отправь заговорщика в Тайницкую башню. Да жди меня!

Он вернулся в палату, подошёл близко к Елене, попросил:

   — Повтори, что сказала во гневе: должно ли ослепить твоего дядю?!

   — Должно. Такова воля великого князя, — ответила Елена и отвернулась от конюшего.

Он же посмотрел на Ивана. Взгляд его был печальным и осуждающим. Овчина хотел попросить о милости к престарелому князю, но передумал: понял, что милости не будет. Ушёл. А великий князь смотрел вслед конюшему так, как дети в его возрасте не смотрят. Это был жестокий взгляд. И было ясно, что великий князь не забудет осуждения Овчины. Пройдёт не так уж много времени, когда юный государь Иван повелит засадить конюшего Ивана Овчину в земляную сидельницу и уморить его там голодом.

Придя в пыточную, Овчина кликнул Колычева и сказал ему:

   — Позови дьяка Третьяка Ракова и передай волю великого князя. Да проследи, дабы исполнили точно.

Колычев не был робким человеком, но тут его взяла оторопь. Овчина толкал его на соучастие в казни. Но Фёдор одолел минутную слабость. «Ан нет, тому не бывать!» И тихо, но твёрдо ответил Ивану Овчине:

   — Боярин, тебе велено исполнять дело, ты и пекись!

   — Как смеешь перечить! Или сам рвёшься в руки катов, так есть за что! Сей миг крикну видоков!

   — Коль так, чини неправый суд и надо мной! Да поспешай!

Выговорив это, Фёдор покинул башню, прибежал на Соборную площадь, за нею у коновязи нашёл своего коня, взметнулся в седло и покинул Кремль. Он примчал на подворье братьев, разбудил их, сказал, что вынужден покинуть Москву и вернуться в Старицы. Братья все поняли, помогли ему собраться в путь, вместе с ним снарядили в дорогу Доната и двух воинов, кои пришли с Фёдором из Стариц, и проводили до ворот.

   — Берегись теперь, Федяша, как бы и в Старицах тебя не достали, — предупредил боярин Андрей.

   — Бог обережёт и помилует, — ответил Фёдор и расстался с братьями.

В этот час в Тайницкой башне Кремля князя Глинского привязали в столбу, палач взял с жаровни калёный железный прут и дважды ткнул князю в глаза, дабы не смущал больше своим острым взглядом маленького тирана. Михаил Глинский зашёлся в истошном крике и потерял сознание. Великий князь Иван в эту пору уже сладко спал. А его матушка, выросшая на руках князя Михаила Глинского, сидела с Иваном Овчиной и кормильцем Ипатом в трапезной и пила княжью медовуху в знак одоления заговорщиков. Елена была в хорошем расположении духа. А конюший Овчина сидел задумчивый. Он был озабочен поведением Фёдора Колычева. Хотелось конюшему наказать строптивого боярина, но что-то сдерживало его от этого побуждения. Над этим и маялся сей совестливый человек.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

НЕ ИДИ ВСТРЕЧЬ

Князь Иван Овчина-Телепнёв недолго терзался сомнениями по поводу дерзкого поступка Фёдора Колычева. Ему захотелось, сменив милость на гнев, наказать непокорного боярина. И он считал, что должен сделать это в назидание другим. Да, князь Иван знал, что род бояр Колычевых силён и знатен заслугами перед державой, корнями уходят в далёкое прошлое. В одной Боярской думе их из года в год заседало не меньше седмицы, а то и более. Были из них и председатели думы. А о службе во Дворцовом, в Посольском и в Разрядном приказах и говорить нечего: все Колычевы через них прошли. И всегда они служили исправно. А вот меньшой из них, Фёдор, дворцовую службу вёл неисправно, теперь же и норов неуёмный проявил. Так почему бы его не наказать?

И пока над князем Михаилом Глинским каты вершили в Пыточной башне расправу, князь Иван придумал, как привести ослушника Колычева в повиновение. А чтобы от государевой службы не увиливал, был исполнителен и послушен, князь Овчина нашёл ему такое дело, от которого он никак не мог бы отказаться, ежели не хотел попасть в немилость у самой великой княгини.

Еленой Глинской было уже решено выслать в глухие и губительные места мятежников бояр Ивана Ляцкого, братьев Семёна и Ивана Бельских и князя Ивана Воротынского. Вот и отправит он Фёдора Колычева повелением государыни гнать их по этапу в места отдалённые. Знал он, что на пути к тем гиблым местам погонщикам достаётся тягот не меньше, чем погоняемым.