Держава (том третий)

— Э–э–х, жаль, меня там не было, — взмахнул саблей Кондратьева Кусков. — Всех бы порубил на куски, — с завистью глянул на застрелившего боевика Глеба.

Тот на реплику друга не обратил внимания, думая о Натали, и не зная, как помочь ей перенести обрушившееся горе.

— Сейчас, господа, три эскадрона полка направятся в сад «Аквариум», где происходит многотысячный митинг, в помощь полиции. Действовать по обстановке, и лучше не рубить, а бить шашкой по головам бунтовщиков плашмя.

Но бить никого не пришлось. Большинство присутствовавших там дружинников, перемахнув через невысокий забор, благополучно, не открывая пальбы, скрылись. А гимназисты, студенты и рабочая молодёжь, весело зубоскаля с кавалеристами, разошлись подобру–поздорову.

Вечером следующего дня четыре эскадрона полка под командой подполковника Рахманинова, расположились у четырёхэтажного дома Фидлера, в котором находилось реальное училище.

— Господа кавалеристы, по нашим сведениям здесь собралось около двухсот боевиков, прикрывающихся ничего не подозревающими студентами и даже глупенькими гимназистками с гимназистами. Романтики дома не хватает, сюда добирать пришли, — объяснил драгунам полицейский чин. — А этот либерал Фидлер их ещё и подначивает рассказами о светлом будущем без царя–батюшки, обещая молочные реки с кисельными берегами и по учёбе одни пятёрки…

— Нам сообщили, что артиллерию ждут. Бандюги разбегутся, как вчера в «Аквариуме», а глупая молодёжь пострадает, — разволновался Меньшиков. — Следует поговорить с ними и предложить покинуть здание.

Корнета Соколовского князь оставил руководить эскадроном, а сам с Рубановым и Кусковым прошёл в вестибюль, куда их беспрепятственно пустили безоружные студенты.

— Уютненько тут у вас, господа, — полюбовался опрокинутыми и наваленными одна на другую партами и скамейками.

— Червонец, что ли, искали? — улыбнулся Рубанов, с интересом разглядывая двух гимназисток.

— Сударыни, мамы вас не отругают за столь позднюю учёбу? — засмеялся Кусков, подумав, что не прочь бы познакомиться с миловидной гимназисточкой.

— Мы сёстры милосердия, а вы — сатрапы, — не слишком уверенно произнесла одна из них, тоже с интересом поглядывая на стройных подтянутых военных.

— Дамы, поднимитесь на четвёртый этаж, — грубым прокуренным голосом крикнул с пролёта лестницы бородач с маузером в руках.

— Папаша, может, наоборот, к нам спустишься? — стал зубоскалить Глеб. — Отдашь свою пушку и сдашься.

— Сдаваться не собираемся и будем бороться до последней капли крови.

— Вы, товарищи бунтовщики, можете бороться до какой угодно капли, но женщинам предлагаю уйти, — серьёзным тоном произнёс Меньшиков. — Что всё хихикаете, как гимназистки?! — попенял своим офицерам. — Вы парламентёры и находитесь на боевом задании, а не на балу в Дворянском собрании. — Дамам предлагаю покинуть этот дом, — обратился непосредственно к юным гимназисткам.

— Нет, нам и здесь хорошо, — засмеялись они, постепенно поднимаясь по лестнице вверх.

Меньшиков хотел было пойти за девушками, но бородач, злобно выругавшись, остановил его:

— Ещё один шаг и зачну без предупреждения палить, — предупредил он, с ненавистью глядя на офицера.

За его спиной встали, спустившись на подмогу, ещё два боевика.

— Вас же могут убить! — остановившись, крикнул девушкам.

— Не могут! Потому как мы в санитарном отряде. Нас не имеют права убивать, — со смехом ответили те, не понимая, насколько всё нешуточно.

— Ваше сиятельство, артиллеристы прибыли, — доложил вбежавший в вестибюль Соколовский, с интересом оглядываясь вокруг. — Вон оно что! С дамами общаетесь, а я там мёрзну, — подмигнул гимназисткам.

— Ещё один зубоскал прибыл, — нахмурившись, потопал вниз Меньшиков. — Не верят, что могут стрелять… Думают, будет как вчера в «Аквариуме». Пожурят и отпустят. Не революция, а сплошной карнавал и веселье. Даю вам четверть часа на размышление, — сурово оглядел спустившегося в вестибюль бородача с маузером.

— Паф! — поднял оружие и, нацелившись в офицера, оскалился тот.

— Я ведь без шуток могу в лоб закатать, — на понятном боевику языке, негромко произнёс Соколовский.

— Я запомнил тебя. Посчитаемся ещё, — опустил маузер боевик.

— Ровно через четверть часа начнём обстрел здания, — предупредил его штабс–ротмистр, выходя со своими офицерами на улицу.

— Импозантные офицерики, — усевшись за партой на четвёртом этаже, зашептала одна гимназистка другой.

— Красавчики. Не то, что эти заводские дружинники, — поддержала её подруга, со страхом глянув на двух хмурых боевиков, что давеча спускались поддержать бородача.

— Да мы же сёстры милосердия. Вдруг и правда, начнут стрелять?.. Раненым помощь станем оказывать.

— Скажешь тоже — стрелять… Эти кавалеристы такие весёлые и добрые, — услышали где–то внизу звук сигнального рожка, который протрубил, с небольшими промежутками, три раза.

И вновь тишина… Прерываемая сиплыми голосами о чём–то споривших боевиков:

— Александр, ну зачем ты убил этого старика? Ведь он был безоружен.

— Он — бывший офицер и потому наш враг. Чего это ты, Василий, таким добреньким стал? Дочка его понравилась? Её жених нашего парня без раздумий уложил… Не нравишься ты мне что–то…

— Я не гимназистка, чтоб тебе нравиться. Они вон за партой сидят, ступай, полюбуйся. А стрелка того я вспомнил. Мой земляк. В детстве ещё с ним цапался. Вот его бы и ликвидировал.

— Некогда в боевой обстановке разбираться, кого ликвидировать. Кто попал на мушку — тому и каюк.

— А если бы женщина на тебя пошла?

— Так и ей бы каюк. Дворянка. Эксплуататорский класс.

— Мне страшно! И эти ещё, как змеи, шипят, — прижалась к подруге гимназистка, и тут же содрогнулась от оглушительного артиллерийского залпа.

— Пужают, — расколов окно, стал палить из своего маузера бородач. — Холостым зарядом бахнули. А вот я их — боевыми угощу.

Двое спорящих мужчин подбежали к окнам и тоже начали стрелять.

— Что вы делаете? — в ужасе закричали гимназистки, — там же люди, — и потеряли сознание от ещё одного залпа и брызнувших в помещение осколков стёкол.

Не прошло и минуты, как следующий залп разнёс сваленные перед дверью парты и покалечил людей.

Растерявшиеся студенты и гимназисты в панике пытались укрыться под партами, в страхе закрывая руками головы и в истерике вопя во всю глотку.

Бородач с двумя товарищами притащили пять жестяных коробок и, кхекая, швырнули их вниз, прислушавшись к трём глухим взрывам.

— Две бомбы не сработали, — сообщил он двум боевикам и пригнулся, услышав ещё один артиллерийский залп.

Но пушки на этот раз обстреливали третий этаж.

И вновь тишина.

— Артиллерию свою заряжают. Айда вниз, Василий, и хватит злиться из–за какого–то незнакомого старика, — потянул товарища за рукав Шотман, не удостоив взглядом забежавшего в класс Фидлера.

— Господа, сдавайтесь, а то они всех убьют, — трясясь всем телом, замер тот, увидев лежащих у покорёженной парты мёртвых гимназисток.

У одной была оторвана рука и нога, у другой разбита голова и разворочена грудь.

— Господи, господи, — зарыдал он, — я не думал, что будет так… Прошу вас, сдавайтесь…

— Иван Иванович, а шёл бы ты… отсюда, — покачивал перед его лицом маузером бородач. — Неровён час и убить могу… Как они моего брата, — скрипнул зубами и подойдя к окну, под которым лежало тело боевика, не целясь стал палить по солдатам.

Фидлер, в ужасе махая руками, словно ученик младшего класса, помчался вниз по лестнице и, оттолкнув старавшихся удержать его студентов, выскочил на улицу, где бросился к солдатам.

— Умоляю, солдатики, не стреляйте, там же молодые глупые люди. Лучше меня убейте, я это заслужил.

Силы его иссякли, и он опустил голову от навалившейся усталости, ужаса и тоски.

— Директор училища? — подошёл к нему полицейский чин, доставая из кобуры револьвер. — Сеятель доброго, умного, вечного, — выстрелил ему в ногу, спокойно глядя, как пожилой человек с болезненным стоном падает на землю.