Возвращение в эмиграцию. Книга вторая (СИ)

Через некоторое время Сергей Николаевич отодвинул котенка.

— Хватит с тебя, и так надулся, как барабан. Давай, Дымок, можно.

Тот со стоном, будто неделю не имел во рту даже маковой росинки, припал к еде, зачавкал, загремел миской.

Так начался еще один, похожий на сказку день, на виду Черного моря, на южном побережье Крыма.

Было решено первую его половину посвятить лимонам. Сергею Николаевичу непременно хотелось похвастать своими достижениями, да и время полива наступило. После обеда договорились идти на пляж, чтобы прямо с шоссе Алексей Алексеевич мог поймать попутную машину и отправиться домой, в Ялту.

Лимоны Арсеньеву понравились. Крепкие, ухоженные деревца стояли ровными шеренгами. Он прошел по рядам, и не обнаружил ни одного сухого листа, ни малейших признаков щитовки, главного врага цитрусовых.

— На будущий год собираются сто саженцев высадить, — задумчиво сказал Сергей Николаевич.

Арсеньев пожал плечами, и ничего не ответил.

— Эге, Сергей Николаевич, — неожиданно раздался знакомый голос, — я вижу, ты уже экскурсии на свои лимоны водишь! Сергей Николаевич и Арсеньев весело переглянулись.

Сверху, с бугра, по дороге спускался главный агроном. Как всегда, аккуратно отутюжен был его чесучовый костюм, сверкала под солнцем розовая лысина.

Павел Александрович степенно приблизился. По привычке никуда не торопиться, поздоровался с каждым. Потом завел руки за спину, пошевелил толстенькими пальцами и уставился на саженцы.

— Удивительно дело, — заговорил он, — вот ведь говорили, не будут расти. Растут. А почему растут? — потому что уход, — он разнял руки и доверительно коснулся пальцем груди Арсеньева, — а как он сопротивлялся, — не поворачивая головы, повел щелочкой хитрого глаза на Сергея Николаевича, — ей-богу, как красна девица. Я, говорит, хочу маляром быть, и точка! А мы с Петром Ивановичем (директор наш) ему: «Да на кой ляд тебе эта малярка, ишачиться тебе целыми днями, на кой ляд? С лимонами ты с утра до вечера на свежем воздухе, лимоны сами растут себе, а ты отдыхаешь». Нет, и все. «Не умею», — говорит. Я тогда ему: «А ты знаешь, Сергей Николаевич, как лимоны растут?» Он встрепенулся, мол, как? «Корнями вниз», — говорю. Обхохотались, честное слово. Но ты, Сергей Николаевич не обнадеживайся, на будущий год мы тебе отдыхать не дадим. Это пока. Пока сорок штук. А когда их будет сто сорок?

— Зима, — сказал Сергей Николаевич, — зима, вот главное беспокойство. Рогожкой их какой-нибудь, что ли, обмотать…

— Хе-хе, рогожкой. Как ты их обмотаешь, если они, собаки, вечнозеленые! Им и зимой для кроны свет нужен. А летом ведрами воды не натаскаешься. Придется помощника выделять. На будущую весну я имею в виду. Еще одна головная боль.

Павел Александрович рассеянно глянул по сторонам, надеясь увидеть неведомого помощника, сообщил, что у него масса дел на первом участке, попрощался и потопал под горку, ловко переставляя короткие ноги.

— Хороший мужик, — поглядел вслед агроному Сергей Николаевич.

Он вынул одно из другого принесенные с собой оцинкованные ведра и хотел идти за водой, но Арсеньев не позволил трудиться в одиночку. Они отправились вместе.

— Мужик он, может быть, и хороший, — сказал Алексей Алексеевич по пути к роднику, — но и он сыграл с вами в подкидного дурачка без одной масти.

— С чего вы взяли?

— Вольно или невольно, он не сказал главного. Вы даже не заметили. Сергей Николаевич, дорогой мой, вы не зря беспокоитесь о зиме. Ваши лимоны вымерзнут при первом же понижении температуры больше, чем на пять градусов ниже нуля. Что он, не знает об этом? Знает прекрасно, на то он и агроном. Знает, а хлопочет о помощниках и новых посадках. И на слете вашем говорили о будущих урожаях. Но, и это самое любопытное, никому не пришло в голову, встать и сказать, что выращивание лимонов в Крыму в открытом грунте есть вопиющая глупость.

Сергей Николаевич ничего не ответил. Молча зачерпнул ведром пронизанную солнцем прозрачную воду.

С грустью поливал он обреченные деревца. Столько сил потрачено, столько волнений — приживутся, не приживутся. Неужели померзнут? А вдруг — нет!

Он не стал спорить с Арсеньевым, вздохнул и сказал:

— Поживем — увидим.

К обеду они вернулись на электростанцию. Середину двора заливало солнце, поэтому из комнаты под акацию напротив двери вынесли стол. Чтобы он не качался, Сергей Николаевич подложил под одну ножку плоский камень. Наталья Александровна стала накрывать. Расставила тарелки, нарезала хлеб. Закусив от усердия губу, Ника раскладывала ложки и вилки. Ей хотелось произвести впечатление маминой помощницы. Поймала иронический взгляд отца, сдвинула брови. Очень даже хорошо был понятен его намек на то, что так не всегда бывает.

После обеда Нику отправили немного поспать. Пришлось смириться. Не могла же она начать капризничать в присутствии Алексея Алексеевича. Но все равно было жаль даром потраченного времени в разгар роскошного летнего дня.

Ника лежала на своей кровати в глубине комнаты, щурилась на светлый дверной проем, прислушивалась к негромким голосам. Глаза ее стали потихоньку слипаться, уже готова была она погрузиться на самое донышко сладкого дневного сна.

Она очнулась, будто ее толкнули. На пороге показался Сергей Николаевич. Одним, не человеческим, звериным каким-то прыжком он пересек комнату, сорвал Нику с кровати, и в следующий миг оба оказались во дворе.

Ника бросилась к маме. Та схватила ее, прижала к груди.

— Ничего, ничего, ничего, — быстро повторяла Наталья Александровна, — ничего страшного. Это был слабый толчок. Это было маленькое землетрясение.

— Какое землетрясение? — округлила глаза Ника.

— Разве ты ничего не почувствовала? Ведь папа тебя спасал.

— Почувствовала, — насупилась она. — Очень хорошо почувствовала. И вовсе он меня не спасал, а просто тащил из комнаты.

Она страшно обиделась на папу. Пока он ее тащил, землетрясение кончилось.

Прибежала Верочка. Глаза круглые, руки прижаты к груди.

— Ой, мамочки мои, как я перепугалась. Стою, мою посуду, а оно, как грохнет! Как тряханет!

Следом шел Алеша-электрик, уговаривал жену:

— Да все уже кончилось, все в порядке, не наводи панику!

И, правда, все кончилось. Светило солнце, синело море. В листве безмятежно перекликались воробьи. Под руку Ники подставлял голову Дымок, вежливо вертел хвостом, требуя ласки. Со стороны ближнего виноградника донесся высокий женский голос.

— Нюра! Нюра! Нюра!

В стороне отозвались.

— Ау!

— Тебя тряхануло?

— Тряхануло. А тебя?

— Меня тоже тряхануло. Спроси Женю, ее тряхануло?

Нюра принялась выкликать Женю.

— Женя! Женя!

Эта отозвалась вовсе издалека, еле слышно было.

— Чего тебе?

— Тебя тряхануло?

— А ты как думала? Одну тебя, что ли?

Во дворе засмеялись, даже Верочка не выдержала, расхохоталась. Правда, немного нервно.

Сергей Николаевич бросил взгляд на стену дома.

— Смотрите!

Над их дверью, по белой штукатурке, образовалась черная змейка неширокой, но длинной трещины.

Долго собираться на пляж не пришлось. Наталья Александровна подхватила приготовленную сумку, закрыла дверь. Мужчины с Никой ушли вперед. Переполох с землетрясением кончился.

Перед уходом все посмотрели на Верочку. Та с горестным видом сидела у стола под палящим солнцем. Алеша виновато топтался возле нее, уговаривал войти в дом.

— Так и будешь сидеть, да? Жарко же, идем домой.

— Боюсь.

— Да все уже, больше ничего не будет.

— Не будет, не будет, — подтвердила Наталья Александровна, — а если боитесь, идемте с нами на пляж.

Возможно, Верочка ухватилась бы за это предложение, но чтобы идти на море, ей необходимо было совершить омовение, навести красоту и нарядиться в крепдешиновое платье.

— Пускай я еще немного здесь посижу, — прошептала она. Вы идите.

По морю шла невысокая веселая волна.