От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)

Услышав, что ее, как вновьприбывшую воспитанницу, отправляют в лазарет для медосмотра, София немало изумилась, а потом, взяв себя в руки, пошла туда. Доктор велел ей раздеться, чтоб посмотреть осанку, телосложение.

«И как я разденусь? Мне же руки теперь никому показывать нельзя», - подумала девушка.

- Господин доктор, я не могу, стесняюсь, - соврала София.

- Я врач, поэтому стесняться совершенно нечего, - настаивал доктор.

София была вынуждена раздеться. На руках были совсем свежие следы от кандалов, на теле растяжки от недавней беременности. Доктор посмотрел осанку и разрешил одеться.

- София Львовна, - вдруг услышала девушка и от неожиданности обернулась.

- Значит, я был прав. Собольникова София Львовна, государственная преступница, два месяца назад утонувшая в Неве.

- Вероятно, вы меня с кем-то спутали. Я Кожемякина Софья Ивановна.

- Софья, неужели вы всерьез полагаете, что по улицам ходит так много девиц со следами от кандалов на руках и недавно родивших? Хорошо, я никому не скажу то, что видел, но не могу гарантировать, что вас кто-то еще не узнает. Голос-то остался неизменным. Ступайте, - доктор задумался и продолжил, - Если кто-то когда-то будет вас спрашивать, что с руками, говорите, будто пару месяцев назад поддались унынию и решили вены порезать. Да, вариант не лучший, но правда еще хуже.

- Может быть, все-таки стоит бинтами прикрыть? – спросила София.

- Тем более, привлечете к себе внимание. Пришла в лазарет с голыми руками, ушла с бинтами. Со временем само заживет, вот только полоса вокруг кисти из черных точек останется. Это от машинного масла, уже ничего не поделать.

Подумав, что все равно доктор уже знает ее тайну, София решила спросить его о том, что уже давно волновало девушку.

- Доктор, раз вы уже все знаете, то посмотрите ногу, - сказала София и кратко рассказала все, что с ней произошло.

- Что я могу сказать, - начал врач, - Все у вас с ногой хорошо. Рана зажила, нагноения больше нет. Возможно, небольшой шрам останется, а, может быть, и бесследно пройдет со временем.

- Большое вам спасибо, - поблагодарила врача София и начала одеваться.

София вернулась в дортуар. Настроение у нее было плохое: если один человек ее узнал, где гарантия, что не узнают остальные и не вызовут полицию?

«Наверное, все-таки надо было в лесах прятаться. А то сиди здесь, как на пороховой бочке, не знаешь, в какой момент рванет», - подумала София.

С огорчением узнав, что их бывшей классной дамы, мадам Муратовой, больше нет в институте, а вместо нее работает Мария Игоревна Гуляева, которую девушка знала по революционным кружкам, София успокоилась – хоть какой-то близкий и знакомый человек будет в институте. Во время прогулки София решила подсушить свои раны на осеннем солнышке, как вдруг увидела, что мадам Гуляева увидела ее.

- Софья, - сказала она, взглянув на запястья девушки, - Живая. Решила в Смольном прятаться.

- Да, - ответила София, - Все именно так.

- Главное, перед мадам Пуф так же быстро не откройся, - сказала женщина и София поняла, что должна быть в несколько раз аккуратнее.

Переодеваясь вечером, София забыла о совете мадам Гуляевой и допустила такую ситуацию, что мадам Пуф увидела запястья девушки.

- Мадемуазель Кожемякина, что у вас с руками? – спросила мадам Пуф.

- Мадам Пуф, однажды, давным-давно по глупости я поддалась унынию и порезала вены, - ответила София, но увидела, что классная дама не уверена в правдивости слов девушки.

Шли дни. София не сказать, чтобы хотела учиться, но пустое времяпрепровождение ее раздражало. Девушка вспомнила Петропавловскую крепость, где она так же сидела без дела, и надеялась, что вскоре все изменится.

В один из дней София встретила в институте пепиньерку. Рыжие волосы и очки совершенно ничего не напоминали девушке, однако, ее лицо показалось Софии знакомым. Девушка долго присматривалась, пытаясь понять, кто это перед ней. Вдруг неожиданная мысль пришла в ее голову.

«Неужели Эми?» - подумала она, подошла к пепиньерке и сказала:

- Мадемуазель, мы могли когда-то видеться?

Потом София еще раз внимательно посмотрела на нее, и вдруг поняла – это Эми.

- Мадемуазель Калинина, не хотите ли поговорить в тихом уголочке? – полушепотом сказала София, - Я ведь права, вы такая же мадемуазель Калинина, как я Кожемякина?

— Очень возможно, мадемуазель. Особенно тогда, когда я ваша пепиньерка, уважаемая выпускница, - услышала София в ответ.

«Неужели я обозналась?» - подумала девушка, однако последующие события заставили ее утвердиться в правоте своих слов. Вскоре она уже беседовала с Эмилианой.

- Жива, Эми, жива, - ответила София, обнимая подругу и вытирая слезы, - И даже в своем рассудке. Как начну вспоминать, как в Петропавловке крыша ехала, страшно становится. Так что не зря ты надеялась, я тоже верила, что еще когда-нибудь тебя смогу увидеть. А Смольный у нас нынче убежище для беглых преступников? – улыбнулась девушка, - Сказать по правде, не то, чтобы не думала, что на свободу попаду, но даже не догадывалась, что в живых останусь. Три месяца жила с мыслью, что скоро приговор приведут в исполнение, потом первая смена приговора, потом вторая, на пятнадцатилетнюю каторгу. Потом чудом сбежать удалось, добралась до Москвы, нашла паспорт на имя Софьи Кожемякиной, который делала давным-давно на всякий случай… Больше всего боюсь, что меня вычислят, поймут, кто я такая… Эми, ты же не знаешь новой детали моей биографии. Не представляю, как мне дальше жить с этим фактом. Отныне я мало того, что политическая, так еще и уголовница. Стыдно такое говорить, но это правда. Ты только не подумай, я никого не ограбила, не покалечила, - сказала девушка и пересказала случай с Аленой Колынцевой, - Как это у меня уже сколько раз было, я тебе, кстати, писала, мозг отключился и начала действовать неразумно. И теперь на мне еще полгода заключения за этот эпизод висит. Можно подумать, и без того мало мне сидеть… Я только прошу тебя, если хочешь – можешь осуждать меня за этот факт, но только не афишируй, что Собольникова еще и уголовницей с недавнего времени стала. Это же какой позор, слов нет, чтобы описать его.

София вздохнула, сделала небольшую паузу и продолжила:

- Да какая я героиня, иногда мне кажется, что зря все это затеяно было. Как сказала мать Алексея, и толку нет, и себе жизнь испортили. Меня в Петропавловке одно время таскали по допросам, пытались выяснить, кто заказчик убийства N. И я, не знаю почему, написала признание, что это я была заказчиком. Ну правда, я так посчитала, что инициатива же и от меня была. А тут, послушав то, что ты говоришь, полностью согласна с тем, что я песчинка во всем этом бархане.

София задумалась, припоминая:

- Кстати, мне анонимная записка же приходила, когда я в крепости была. С таким текстом, что я правильно поступила, написав признание, что надо было еще признаться и во взрыве кареты Анастасии Михайловны, и что камера и жандармы – не гарантия безопасности, если что. Знать бы, кто ее автор… А как бы я призналась в том, чего не совершала, тем более, что Анастасия Михайловна мне доброе дело сделала и мне искренне жаль ее.

Кстати, я это скрывала, но могу тебе признаться, я чуть было тоже руки на себя не наложила. Порвала простыню на ленты и стояла, думала, куда бы их зацепить. Даже не могу объяснить, почему на такое решилась. Все наложилось: и Феденьку забрали, и полгода за Алену дали, и будущего себе не видела… А потом, уже через пару дней, вспомнила тятеньку, подумала примерно то же, что и Мария пишет, что нельзя сдаваться, и поняла, что чуть было не совершила роковую ошибку. На пару минут позже зашел бы жандарм и все, не разговаривали бы мы сейчас.

В своих мыслях София будто бы перенеслась в тот самый день. София, стоящая посреди камеры, жандарм, вырывающий ленты из рук – все это в мгновение пронеслось у девушки в голове. Однако София постаралась как можно быстрее выбросить этим мысли из головы и дальше разговаривать с подругой, с которой она не виделась столько времени.