Ричард Львиное Сердце

Она откинула назад свое длинное покрывало и открыла свое прекрасное лицо. Она расстегнула свою куртку и оголила грудь, которую поднесла к жадно ищущему ротику малютки. Непринужденность движения, склоненная головка, бессознательность придавали такую же красоту её поступку, как и её прелестям. Фульк забурчал от удовольствия, а Жанна, подняв глаза, заметила, что Старец уставился на неё своими сверкающими глазами. Но это не особенно её смутило. Она подумала:

«Если про него говорят правду, так ему не раз приходилось видеть мать с малюткой».

Может, видел, а может, и нет: его поступок можно истолковать двояко.

Посмотрев минуты три, он приказал одному старому ассасину (не Эль-Сафи) пройти по зале к выходу.

Тот возвестил:

— Таково слово Старца из Муссы, Повелителя ассасинов. Скажи шейху назареян, что придет и уйдет маркиз де Монферрат, и как он уйдет, уж больше не возвратится! Пусть уйдет с миром и сам шейх, да поскорей, чтобы я не раскаялся и не приказал вдруг его казнить. Что же касается этой красавицы, пусть она остается здесь с моими женщинами и, в виде выкупа, будет мне послушной женой.

Аббат, как громом пораженный, воздел руки к небу, простонав:

— О, мешок грехов! О, плавильные огарки! О, несказанная жертва!

Но Жанна остановила его с грустной улыбкой.

— Полноте, господин аббат! Есть ли на свете жертва, которая была бы слишком велика для короля Ричарда? — тихонько упрекнула она его. — Ступайте, отец мой. Я справлюсь отлично, я ничего не боюсь. Только сделайте всё, что я вам скажу. Поцелуйте за меня руку моему повелителю Ричарду, когда увидите его, да попросите его вспомнить, какие клятвы мы дали друг другу в Фонтевро, когда он принял Крест, и ещё в Кагоре при вознесении святых Даров. А госпоже моей, королеве Беранжере, скажите так: «С этого дня Жанна — жена другого и больше не стоит между королем и её брачным ложем, как и никогда она не стояла, Бог свидетель!» Поцелуйте же меня, отец мой, и молитесь за меня усердно!

Аббат Милó пишет, что он так и сделал. Он прибавляет, что припомнил тот день, когда в часовне Темной Башни впервые поцеловал бедную девушку, думавшую, что она убедила своего возлюбленного растоптать ногами её сердце.

В эту минуту большой темнокожий мужчина, старшина евнухов, подошел к ней и рукой дотронулся до её плеча.

— Куда, друг мой? — спросила Жанна.

Он только показал ей дорогу: это был глухонемой.

— Веди меня, я пойду за тобой! — промолвила Жанна и вышла вслед за ним.

Вышла, не оглядываясь, не опуская головы, а, напротив, высоко держа её, словно шла на доброе дело. Шла она долго вслед за темнокожим по извилистым ходам и переходам, и вступила в сад, засаженный апельсинными деревьями; а за ним они остановились у больших бронзовых дверей. Там стояли ещё два темнокожих с саблями наголо. Евнух два раза ударил по притолоке. Дверь отворилась изнутри, и они вошли. Их встретила старушка вся в черном. Ей передал Жанну евнух и, почтительно поклонившись, вышел вон. Бронзовые двери закрылись за ним.

А потом… После ванны Жанну облекли в неслыханно пышные одежды. И невольники повели её в обитель Блаженства. Там, посреди женщин с отекшими глазами, Жанна уселась чинно и принялась кормить своего ребенка.

Глава VIII

ПРИХОД И УХОД МАРКИЗА

Маркиз Монферрат роскошнейшим образом обставил свое путешествие из Акры в Сидон, со свитой, на шести галерах. Впрочем, должно быть, и этого было ему мало: в Сидоне он взял с собой свою любимую жену с её женщинами, евнухами и янычарами. Его сопровождали в Триполи уже целых двенадцать кораблей. Оттуда он отправился по алепской дороге в Рыцарский Карак, а два дня спустя — дальше, к великому подъему на Мон-Ферран. С ним двигалась вся блестящая компания — все его эсквайры и рыцари в златотканых одеждах с алыми чепраками на мулах и носилками для женщин, с поэтами и скоморохами, со своим попом, турками и наложницами.

Целью маркиза было — произвести внушительное впечатление на Старца из Муссы, но вышло наоборот. Старца нелегко было тронуть: он привык ко всему такому. Пророку не напророчить, попа не удивить чудесами!

Поднявшись на вершину Мон-Феррана, он был встречен старым суровым шейхом, который преспокойно объявил ему, что он должен тут и остановиться. Маркиз разозлился, шейх держался степенно. Маркиз бушевал и поминал про свои рати.

— Смотрите-ка сюда, сударь мой! — проговорил шейх.

Горные зубцы были унизаны лучниками; в висячих лесах блистали копья; а между ними и небом угрюмо стояли ледяные вершины.

Маркиз почувствовал, что колени у него опускаются. Наутро он проснулся в целомудренном настроении, и переговоры были возобновлены на иную ногу. В заключение он просил, чтоб ему дозволили взять с собой хоть трех молодцов, без которых он не мог обойтись. Ему были необходимы: его духовник, его шут да цирюльник.

— Нет, это невозможно! — возразил шейх и прибавил: — Если они уж до такой степени нужны вам, можете покуда оставаться с ними на Мон-Ферране. Но в таком случае вы уж не можете рассчитывать на свидание с Повелителем ассасинов.

— Но, высокопочтенный господин мой, — возразил маркиз с дурно скрываемым нетерпением. — Ведь в этом вся цель моего путешествия.

— Так и было слышно, — заметил шейх. — Но это уж ваше дело. Я же могу со своей стороны сказать, что эти особы не могут быть необходимы при кратком свидании.

— Я могу уделить его величеству целую неделю, — проговорил маркие.

— Господин мой может уделить вам целый час, но считает, что и половины этого времени за глаза довольно.

— Друг мой! — сказал маркиз, широко раскрыв глаза. — Я избран в короли Иерусалима.

— Ничего про это дело мне не известно, — отвечал шейх. — Я думаю, нам лучше спуститься.

И они пошли только втроем: шейх, маркиз и Джафар-ибн-Мульк.

Когда они, наконец, достигли цветущей долины и вступили в третий из парадных покоев, их встретил глава евнухов и заявил, что его господин в гареме, а потому тревожить его невозможно. До сих пор маркиз всё расточал улыбки и восторги, но теперь его взяла страшная досада. Но делать было нечего. Поневоле пришлось ему ждать на голубом дворе часа три. Наконец его ввели в приемную залу, залитую молочным светом, и он чуть не упал в обморок от злости и смущения. Он был ослеплен; он, спотыкаясь, прошел по кроваво-красному ковру до трона и, едва держась на ногах, остановился с сомкнутым ртом, в то время как Повелитель ассасинов уставился на него до того прищуренными глазами, что трудно было даже поручиться, видит ли он его. Окружающие как колы, стояли на коленях.

— Что вам нужно от меня, маркиз Монсферрат? — Спросил старый владыка самым глухим голосом.

Маркиз набрался храбрости и сказал с достоинством:

— Прекрасный повелитель мой! Я хочу свести двух королей на дружественной почве, я ищу союза для общей доброй цели и ищу обмена выгодами и прочими подобными любезностями.

Все эти предложения были записаны на табличках и внимательно просмотрены Старцем из Муссы, который, наконец, сказал:

— Рассмотрим всё это по порядку. Каких же это королей вы хотите свести на дружественной почве?

— Вас, государь мой, и себя, — отвечал маркиз.

— Я не король, — отозвался Синан, — и не слыхал, чтобы вы были король.

— Меня избрали королем Иерусалима! — резко возразил маркиз.

Старец поднял свое морщинистое чело.

— Ну, дальше. Что это за общая добрая цель?

— Хе-хе! — просиял маркиз. — Это — справедливая кара. Я буду разить вашего врага, султана, через его друга, короля Ричарда.

Старец задумался.

— Ты сам нанесешь ему удар, маркиз? — спросил он наконец.

— Государь! Твой вопрос совершенно справедлив, — поспешил ответить Монферрат. Выходит так, что я не могу сам сразить короля Ричарда: мне до него не добраться. Я в этом сознаюсь — видишь, как я откровенен! Но вы, я уверен, можете сразить его. А этим, позвольте вам заметить, вы нанесёте смертельный удар Саладину, который его любит и заключает с ним договоры вам в ущерб и всему христианству на позор.