Unknown

Но кто же, кто?! Шарло терялся в догадках! Танги дю Шастель? Нет. О рыцаре даже не думалось, поскольку, в юношеском своём понимании, Шарло считал, что влюбиться можно только сразу, под воздействием первых минут узнавания, когда всё ново и всё поражает, но никак не после долгих лет тесного общения. Однако, сколько он ни перебирал в уме личностей, достойных матушкиного внимания, ни на ком так и не смог остановиться.

Оставалось перебрать недостойных…

Тут, наконец, слащавая баллада закончилась. Все стали требовать «шансон де жест»²⁷, но мадам Иоланда вдруг часто замахала венецианским веером и встала…

– Вам письмо, сударь, – услышал Шарло голос Филиппа де Руа над самым ухом.

Он не успел ещё обернуться, как заметил взгляд матери.

В первый момент показалось, что вся эта нежность обращена к нему. Но взгляд скользил мимо, и, обернувшись на де Руа, Шарло сначала замер, а потом почувствовал, как внутри закипает бешенство.

Так вот он – покоритель неприступной твердыни!

Как легко всё определилось, стоило напасть на верный путь!

Так это ОН?! Этот ничтожный красавчик, умеющий ловко сострить и выскочить в подходящую минуту с каким-нибудь уместным замечанием, нужной вещью, или просто с улыбочкой, от которой млеют все и вся – от кухарки до… О, Господи! А его новые доспехи! И перстень на пальце! И радость матери при известии, что в Реймсе с ней останется именно Шарло со всеми своими дворянами – или, говоря иначе, красавчик Филипп!

Обида была так же сильна, как и негодование! Шарло почти вырвал письмо из пальцев де Руа, не отводя от красивого лица белых от злости глаз.

– Это от его светлости, герцога Рене, – улыбнулся тот и стрельнул глазами в сторону герцогини.

– Давайте устроим танцы! – тут же полетел по залу её звонкий голос.

Шарло он показался отвратительным. Захотелось сказать или сделать что-то грубое. Но, вместо этого, трясущиеся от злости пальцы развернули письмо.

«Любезный брат, – размашисто, наспех, писал Рене, – в Шато-Тьери наш Шарль договорился с Бургундцем о сдаче Парижа не позднее начала августа с прекращением до исполнения сего срока всех военных действий! Трудно поверить, что договор вступит когда-нибудь в силу, но он заключен, тем не менее. Если у вас ещё не было гонца с известием, постарайся убедить матушку вернуться ко двору. Судя по письму нашего преданного мессира Лю Шастель, там творятся нехорошие дела! Я тоже приеду, как только супруга разродится. А коли случится такое, что матушка снова начнёт ссылаться на хвори, поезжай сам и, слушая во всём мессира Дю Шастель, дожидайся меня…»

Рука с треском смяла письмо.

Чёрта с два тут были какие-нибудь гонцы! Любезный друг и почти брат Шарль договаривается с кем угодно, только уже не с ними! Да и зачем королю анжуйское семейство, если та, которую он считал матерью и первой советчицей, сама устранилась ото всех дел?!

Тяжёлым взором Шарло обвел зал, в центре которого несколько пар уже кланялись друг другу под игривые переборы лютни.

– Вы позволите, сударь, составить пару её светлости?

Де Руа всё ещё улыбался, ничуть не сомневаясь в согласии Шарло.

«Вот она – причина всех бед! – молотом застучала в голове обида. – Сегодня же отошлю его прочь, а вдогонку отправлю пару наёмных убийц, чтобы избавиться наверняка! Хотя, с де Руа какой спрос? Не прояви сама герцогиня этой постыдной слабости, красавчик Филипп мог до крови расшибить себе лоб, кланяясь ей, но ничего бы не добился! Зачем же брать на свою душу грех ради полного ничтожества и оставлять безнаказанным подлинного виновника всех наших бедствий?! Нет! Если уж кого и наказывать, то только её! Ту, которая всё моё будущее поставила под удар ради своей любовной прихоти! Ей хочется танцевать? Ради Бога! Мешать не стану. Но и себе мешать не дам… Как там пишет Рене? Постараться вернуть матушку ко двору? О, да! Я постараюсь! Но, прежде всего, верну себе собственное положение!..»

– Её светлость найдёт другую пару, – сиплым от негодования голосом процедил Шарло. – А вам, де Руа следует немедленно собирать вещи.

– Ваша милость меня куда-то отсылает?

– Моя милость едет сама. И вы со мной.

– Но приказ его величества… забота о здоровье её светлости…

Шарло резко обернулся.

– Вы разве не видите, сударь? Герцогиня танцует! Значит, она здорова… А я свободен! И я еду к королю!

«А вы извольте бежать за своей хворью, матушка! – подумал он, выходя из зала. – Так наверняка вернётесь… Ах, если бы вы оставались такой же разумной, как прежде! Я бы тогда ни за что не сделал того, что собираюсь. Но, увы, мадам, вы сами не оставили мне выбора!»

Монтеро

(7 августа 1429 года)

«Шарлю Валуа, дофину Вьенскому, в настоящее время беспричинно называющему себя королём²⁸…… Вы делаете попытки против короны и правления очень высокого, наиболее превосходного и известного принца Генриха, милостью Бога истинного и естественного сюзерена королевств Франции и Англии, обманывая простых людей сообщением, что вы прибываете, дабы дать мир и безопасность, которая – не факт, и при этом сие не может быть сделано средствами, каковые вы использовали, и теперь ещё пользуете, дабы совратить и оскорбить неосведомлённый народ, при помощи суеверных и омерзительных людей, типа женщины распутной и позорной жизни, и развратных манер, одетую в одежду мужчины, вместе с отступническим мятежным монахом, насколько мы были информированы, оба из которых, согласно святому Священному писанию, отвратительны Господу… Выберите поэтому, в означенной стране Бри, где мы находимся, и не очень далеко друг от друга, любое угодное место, дабы встретиться, и в установленный день, появитесь там с сей женщиной, отступническим монахом и всеми вашими клятвопреступными союзниками, и с такой силой, каковую вы сможете собрать, тогда мы будем, к удовольствию Господа, лично встречать Вас на названном месте, как представители моего сюзерена короля…»

Бэдфорд, сердито засопев, глянул через голову секретаря Ринеля на письмо, которое диктовал, и раздражённо передёрнул плечами. Накануне, с помощью супруги, весь этот текст он составил начерно, тщательно взвесив все оскорбления, чтобы не переборщить, но и не выглядеть смиренным. Однако, конечный результат всё равно не производил должного эффекта.

– Такое впечатление, что я его уговариваю… И это упоминание о монахе… Вы уверены, мадам, что оно необходимо?

Леди Анна, сидевшая возле окна с книгой, неторопливо подняла голову.

– То, что мы уравниваем их чудесную Деву с отступником отцом Ричардом, должно показать, не столько Шарлю, сколько его окружению и народу, что для нас в этой девице нет ничего исключительного. Чем меньше будем её выделять, чем низменнее будут те, с кем мы поставим её в один ряд, тем ничтожнее она сама станет казаться.

Бэдфорд поморщился.

– Ладно… Пусть.

Де Ринель поднял голову от письма.

– Если позволите, милорд… из Реймса утром пришло известие о том, что девица написала его жителям о своём непреклонном решении идти на Париж войском. Дескать, перемирие с герцогом Бургундским ей не нравится, и она просит не удивляться, если будет в столице ранее оговорённого срока.

Секретарь подтянул к себе мелко исписанную бумагу и прочитал:

– «… И я не знаю ещё буду ли соблюдать это перемирие, а если и буду, то только из-за чести Короля» – это из её письма.

Бэдфорд задумчиво потёр подбородок.

– Где сейчас этот её король?

– В Крепи, ваша светлость. Но, судя по тому, что сообщает нам герцог Филипп, поворачивать войско на Париж французы пока не собираются.

Бэдфорд шумно выдохнул.

«Пока… – подумалось ему. – Насколько хватит этого „пока“?»

– Думаю, нам следует подойти к Санлису, – вслух сказал он. – На тот случай, если их девка снова решит поступить по-своему. Эти французские победы должны прекратиться, иначе пошатнётся не только наша власть, но и наша вера. Заканчивайте письмо сами, Ринель. Но без особых любезностей. Я и так отписался слишком сдержанно.