Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич

После обмена взаимными приветствиями на турецком языке в духе восточной вежливости Тевфик-бей спросил Макеева:

   — Вам известно содержание посланного ранее письма Осман-паши?

   — Да, его содержание мне известно от великого князя.

   — Вы прибыли вместе с великим князем или только сегодня?

   — Нет, вместе с великим князем. И он приказал мне переговорить с самим Осман-пашой. А потому при всём моём уважении к вам я прошу позволения видеться и говорить с самим пашой.

   — Будьте добры сами это написать паше, потому что он приказал мне говорить с вами.

Макеев написал Осман-паше записку по-турецки, с которой адъютант Тевфик-бея ускакал в близкую Плевну. Через полчаса другой адъютант привёз ответ. Осман-паша очень извинялся, что по нездоровью не может прибыть на встречу, и просил передать всё, что нужно, Тевфик-бею.

Теперь о дальнейших переговорах не могло быть и речи. Поэтому драгоман вместе с юнкером Татищевым ограничились в беседе с Тевфик-беем только вопросом об уборке тел убитых, обосновывая такую просьбу санитарной необходимостью для обеих сторон.

Тевфик-бей возразил русской стороне:

   — Допустить вас убирать трупы у наших редутов — значит дать вам возможности осмотреть вблизи наши укрепления.

Макеев ответил:

   — Уборкой будут заниматься не офицеры и солдаты, а санитары. В соответствии с известными вам международными правилами.

На это Тевфик-бей ответил целой речью, тонкой и умной:

   — Я не дипломат, буду говорить вполне откровенно. Мне странно, что вы поднимаете этот вопрос теперь, а не три недели тому назад, когда всё было бы понятнее. Ваши мёртвые гораздо ближе к нашим укреплениям, чем к вашим: если мы допустим вас до уборки, то позволим вблизи разглядывать и наши укрепления, и всё, что у нас делается. Скажите по совести: разве вы позволили бы это на нашем месте?

   — Думаю, что да. Эпидемия, если она возникнет, будет одинаково грозить и нам, и вам. А потом, уважаемый Тевфик-бей, есть законы войны, не нами установленные.

   — Вы нажимаете на санитарные соображения, и я вполне вам сочувствую. Но по этим соображениям нет надобности непременно убирать свои трупы.

   — А что в таком случае вы предлагаете?

   — Я вот что предложу, и не только на этот раз, но и на будущее время: условимся назначать дни и часы для уборки и погребения тел, прекращая на это время огонь. И пусть обе стороны убирают и хоронят в своём районе, и своих, и чужих. Мы готовы даже хоронить ваших убитых по обряду вашей веры: вам стоит только прислать для этого болгарского священника.

   — Я вполне одобряю ваше предложение, но сам не могу изъявить согласия. Я должен доложить великому князю.

   — Мы подождём ответа. Дайте только знать, и мы примем парламентёра с таким же удовольствием, с каким принимаем теперь вас.

   — Хорошо, я передам это великому князю. Отчего вы не приняли румынского парламентёра от князя Карла?

Тевфик-бей ответил с притворным удивлением:

   — Какие румыны? Мы таких не знаем. Слышали, что к вам зачем-то пристроились молдаване и валахи, но нам до них дела нет. Мы с вами воюем и от вас всегда примем любого, кого бы вы нам ни прислали...

Когда драгоман Макеев вернулся в Ставку главнокомандующего и доложил о поездке на переговоры, великий князь подвёл её итоги такими словами:

   — Переговоры состоялись, а секретная цель вашей миссии, уважаемый Николай Дмитриевич, обратилась в мыльный пузырь. Добраться до Осман-паши опять не удалось.

В конце сентября на болгарской территории наступили сильные холода. Даже в войлочных кибитках и утеплённых палатках днём температура составляла 4—6 градусов тепла, а ночью около нуля. Но так было только на равнине. В горах шли снегопады и трещали морозы.

В армейскую штаб-квартиру от Радецкого, с Шипки, приехал начальник его штаба генерал-майор Дмитриевский. Он доложил главнокомандующему безрадостную, хоть и героическую, жизнь русских войск, оборонявших Шипкинский перевал:

   — Положение там незавидное, ваше высочество. Тёплой одежды нет, шаровары уже в лохмотьях, сапоги расползлись. Люди просто замерзают.

   — Почему Радецкий не строит землянок для людей?

   — Землянок на скалах строить нельзя. Пробовали было, но ветер обрушивает строения на людей, заживо хоронит их. Пришлось отказаться от землянок.

   — Как санитарное состояние шипкинских полков?

   — Наверное, хуже и быть не может. Большая часть людей простывшая. Все почти поголовно хворают. Совсем здоровые на Шипке сегодня редкость.

   — А сам Радецкий как?

   — Слава Богу. Хворь никакая его не берёт. Шипка наполовину и держится его личным обаянием на людей.

   — Судя по вашим донесениям, потери имеются каждодневные?

   — Да, ваше высочество. Перестрелки идут с утра до вечера. Передышки там нет. Оттого и убитые, и раненые. Да ещё умершие от болезней, их всё больше на Шипке.

   — Что вам надо, чтобы держаться на перевале сколько будет нужно?

   — Полушубки, прочая тёплая одежда и подкрепления. Иначе...

   — Что иначе?

   — Иначе на Шипке долго держаться нельзя. Придётся её бросить из-за невозможности существования людей на этом перевале зимой, да ещё так высоко в горах.

   — Генерал, передайте Радецкому, что помощь будет. Мы сейчас изыскиваем такие возможности.

...Русские войска но известным причинам уйти с Шипкинского перевала на зимние квартиры не могли. Зато это смог сделать Сулейман-паша, который большую часть своей армии отвёл в Шейново. Туркам не пришлось терпеть те невзгоды, с которыми столкнулся их противник на заснеженных и обледенелых горных вершинах.

Они начались для защитников Шипки с проблем доставки на позиции горячей пищи. Её варили внизу в котлах, установленных на передках провиантских телег. Зачастую пища поступала в роты уже остывшая, почти замершая. В таких случаях на передовой питались одним мясом, запивая его водой. Участники тех событий вспоминали:

«В темноте, по скользким, крутым тропинкам, взбираясь на скалы, люди падали, опрокидывали пищу и даже теряли котелки. Со времени установившейся гололедицы прекратилась всякая возможность подвоза пищи, и поэтому с половины ноября было признано довольствовать людей консервами».

Генерал-лейтенант Радецкий не раз высказывал озабоченность бедственным положением войск на Шипкинской позиции. Так, в начале октября он докладывал Николаю Николаевичу-Старшему:

   — Ваше высочество, провиант у моего отряда на исходе и не пополняется.

   — Но у вашего отряда, Фёдор Фёдорович, как мне докладывают, большие склады в Тырнове и Габрове.

   — Склады действительно большие. Но на сегодня солдатских сухарей в них уже нет.

   — Армейскому интендантству будет приказано восполнить их в самые ближайшие дни.

   — Надо это сделать, ваше высочество, крайне срочно. В скором времени сообщение между этими городами и Шипкой может прекратиться совсем. Дороги — сплошной гололёд.

   — Сколько вам надо срочных запасов?

   — Как минимум двухмесячный запас в Габрово сухарей, крупы и спирту. Иначе Шипкинскому отряду угрожает самый настоящий голод.

   — Вы обращались в интендантство с этими вопросами?

   — Разумеется. И причём неоднократно. Но от моих просьб к интендантам склады в Габрово и Тырново полнее не стали.

   — Хорошо, Фёдор Фёдорович. Провиант для Шипкинской позиции будет доставлен в самые ближайшие дни. Что ещё у вас срочного?

   — Наступает зима. Болгары говорят про сильные метели и морозы. А у меня даже для часовых нет ни валенок, ни полушубков.

   — Запрос о них в Россию мною уже сделан. На армейские склады валенки и полушубки пока не поступали. Но обещаю, как они придут, Шипкинская позиция первая получит тёплую обувь и обмундирование...

Валенки и полушубки поступили в действующую Дунайскую армию лишь во вторую половину зимы. А на Шипку их доставили только ближе к весне. Да и то в таком количестве, что обеспечить тёплой одеждой и обувью все войска не смогли.