Под знаком змеи.Клеопатра

Императоров, консулов, префектов, сатрапов и клиентальных правителей здесь можно было встретить почти каждый день, но египетская царица — это было что-то необычное. А может быть, дело было также в том, что все знали: этот алтарь возведен на деньги города, стало быть, и на те, которые получены от налогов. Поэтому каждый хотел взглянуть на подарок, в котором он также принял участие.

Антоний опустился на колени перед статуей, на пьедестале которой была сделана надпись: «Своему божественному предку с уважением и благодарностью от Марка Антония, имп.».

Вечером мы отпраздновали это событие в узком кругу. Ирас, желая подразнить Алекса, позаботилась, чтобы император узнал, кому пришла в голову идея этого подарка. Да, Алекс уже снова был тут. Он был для нашего общества тем же, чем соль для бульона: никто особенно не любил его, но все ему благоволили.

Антоний выразил мне особую благодарность, подмигнул и сказал:

— У меня есть еще кое-что специально для тебя, Олимп, или, если хочешь, Гиппократ. Тем самым я выполню наконец обещание, на которое ты, вероятно, рассчитывал, а я забыл о нем.

Он протянул мне медную дощечку и я прочел: «Олимп, называемый Гиппократом, личный врач Ее Величества царицы Египта, с этого момента и до окончания парфянской кампании назначается главным врачом всего римского войска в звании трибуна с соответствующим жалованьем. Все другие врачи, участвующие в этом походе, должны подчиняться главному врачу Олимпу, называемому Гиппократом.

Дано в Антиохии в пятый год правления императора Марка Антония».

Голова моя гудела, как потревоженный улей, а язык стал сухим, как старый пергамент.

— Похоже, он не рад, — язвительно заметил наблюдавший за мной Алекс.

— Вероятно, он проглотил язык от радости, — сказала Клеопатра, и это прозвучало не особенно иронично.

Мне пришлось откашляться и дважды попытаться ответить, прежде чем язык наконец меня послушался.

— Это большая честь, награда, которую я очень ценю…

Я считал, что здесь не обошлось без интриг со стороны

Алекса, которого потом сочли чуть ли не предателем и который потерял всякое влияние при дворе. Неужели это он напомнил императору о его тогдашнем обещании? Может быть, он переменил тактику и решил удалить меня от двора, чтобы вновь завоевать расположение Ирас? Возможно, у меня и возникло такое подозрение, но позже я узнал, что оно совершенно безосновательно. Антоний, солдат душой и телом, просто не мог представить себе, что кто-то может не оценить высокой чести служить в римской армии, да еще в звании, которое он учредил специально для меня. Действительно, в римских легионах на было врачей. Правда, время от времени их сопровождали какие-нибудь военные лекари, но это зависело скорее от желания и приказаний легата легиона. Вот уже несколько лет весь мир говорил о парфянском походе — последнем большом сражении, предстоящем римскому войску, перед тем как добиться окончательного — как тогда полагали — мира.

В Риме многие порицали императора за то, что он- все откладывал кампанию, которую давно уже мог победоносно завершить. Его нерешительность приписывали пагубному влиянию «египтянки», и многие друзья Антония советовали ему порвать с ней. Я знаю это от него самого, и он всегда подчеркивал, что медлил вовсе не из-за Клеопатры, а просто выжидал удобного момента, чтобы быть уверенным в победе. И такой момент наконец наступил.

Правивший до этого парфянский царь Ород — его сын был побежден и казнен римлянами — отрекся от престола. Его преемник Фраат начал с того, что убил своего двадцатидевятилетнего брата, чтобы устранить других претендентов на трон. Его отец, старый царь, не одобрил такого в ответ на что этот милый сын приказал убить также и его. Многие парфяне были возмущены этим и покинули страну. Среди них был также Монес, один из самых влиятельных вождей племен.

Однако вернемся к тому празднику, который Антоний устроил для своих друзей в честь освящения алтаря Гераклу.

Немного овладев собой, я увидел сияющие лица друзей, которые готовы были порадоваться вместе со мной и которых смутил мой испуг. Я вновь обрел способность чувствовать. Меня затопила волна доброжелательности и дружеского расположения, и настроение мое еще больше изменилось от короткой речи, которую произнес император:

— Светлейшая царица! Мои дорогие друзья! В жизни отдельного человека, рода, племени, народа или государства возникают иногда трудности, которые можно разрешить, хорошенько все обдумав, или смягчить, пойдя на взаимные уступки. Противостояние с парфянами, к сожалению, не относится к таким. Когда царь Митридат продвинул границу своего государства на запад, он уготовил своим преемникам плохое наследство: споры с Римом. Если сталкиваются друг с другом два камушка, то более легкий отлетает в сторону, если два камня — то тот, что поменьше, откатывается, а если это две скалы, то меньшая из них под давлением большей разваливается на куски и превращается в пыль, которую развеивает потом ветер. Вы знаете, дорогие друзья, что я имею в виду. Скала парфянского царства преграждает нам, римлянам, путь на восток. И у нас не остается иного выбора — мы должны разрушить эту скалу. До сих пор победа всегда оставалась за нами, и сейчас, с парфянами, будет так же.

Антоний остановился, выпил вина и взглянул на меня.

— Сегодня мы поздравляем тебя, Олимп-Гиппократ, с тем, что ты избран, чтобы стать участником этой великой истории, ты запомнишь это на всю жизнь.

Он поднял бокал.

— За Рим, за Египет, за победу!

Все поднялись и выпили стоя. Только наша царица осталась сидеть, и по движению ее губ я понял, что она прошептала: «За Египет, за победу!» Или, может быть: «За Антония, за победу!»

Все в свитах Клеопатры и Антония были уверены, что римская армия победит. Да и в самой армии, как увидел я позднее, каждый солдат также был уверен в победе.

Спустя немного времени секретарь императора спросил, нет ли у меня каких-нибудь пожеланий в связи с моим новым назначением. «Только одно, — ответил я, — чтобы мой слуга Салмо мог сопровождать меня в качестве адъютанта». В каком звании? Во имя Ареса — что же я понимал тогда в римской армии и ее званиях? Я знал только, что милее — это простой солдат, что над ним стоят опций, центурий и трибун и все они подчиняются легату легиона.

Слегка поразмыслив, я дерзко ответил, что мое звание главного врача армии по своей исключительности можно сравнить разве что со званием императора, поскольку ему подчиняются все легионеры, а мне — все врачи в войске. Поэтому мой первый помощник должен быть, по крайней мере, в звании центуриона.

Секретарь даже рот открыл от удивления.

— Что-что? — пролепетал он наконец. — Ты сравниваешь себя с божественным императором? Себя, простого врача?

— Я личный врач ее царского величества, царицы Клеопатры из Египта, и главный врач римского войска. Если ты не хочешь окончить свою жизнь в каменоломнях или на галерах, я требую, чтобы ты извинился за «простого врача».

Сразу видно, как звание изменяет характер. До того, как мне вручили табличку с моим назначением, я вовсе не был таким самоуверенным.

Секретарь склонившись пробормотал что-то вроде: «Я должен спросить господина». Через два дня Салмо официально был назначен моим адъютантом в звании опция.

— Итак, римским офицером ты не стал, — хлопнул я его по плечу, — но опций — это все же помощник центуриона, так что ты выше простого легионера, что, конечно, отразится и на твоем жалованье.

Салмо с отвращением поморщился.

— Я уж надеялся, что навсегда распрощался с солдатской жизнью, а теперь ты снова втянул меня…

— Стоп, Салмо, стоп! Ты ведь сам хотел участвовать в кампании и просил замолвить за тебя словечко перед императором. Как старый солдат ты ведь должен знать, что штатские…

— Я вовсе не это имел в виду, господин, и, конечно, жалованье тоже мне не помешает. Надеюсь, мне не придется иметь дело с мечом, копьем, луком и стрелами. Когда нам надо начинать?