Сын Аракчеева - враг Аракчеева

д рясой, а монастырь Юрьевский славился тюремными порядками. В такое-то чистилище и угодил Шумский, где "как опытный мастер скандального дела он постарался расположить в свою пользу многих иноков". Затем, когда большая часть монахов была на его стороне, Шумский затеял бунт... До Фотил дошел замысел Шумского: разбежаться что есть сил и повиснуть на бороде архимандрита, не отпуская ее до тех пор, пока Фотий не облегчит режима в обители. Страх был велик! Фотий нажаловался Аракчееву, а тот переправил "сынка" в монастырь Савво-Вишерский, где настоятелем был Малиновский, человек начитанный и умный, но пьяница первой руки. Вскоре настало в монастыре такое согласие - наливает отец настоятель рюмочку, но не пьет:

- А где послушник Мишель? Без него скушно...

Наливает в келье рюмочку Шумский и тоже не пьет:

- Где этот зверь настоятель? Чего не тащится в гости?..

Кончилась эта монастырская идиллия тем, что однажды Малиновский с Шумским клубком выкатились в церковь из кельи - к вящему соблазну черноризников и черносхимников, взыскующих жизни праведной в затворении от мира грешного.

К чести Малиновского надо сказать, что он виновных не искал, а графу Аракчееву доложил честно:

- Лукавый попутал - оба мы хороши были!..

В апреле 1834 года, воскликнув "О проклятая смерть'", граф Аракчеев умер, а Шумский бежал из монастыря. Долго его потом не видели. Наконец объявился: заросший бородой, в армяке мужичьем, с плетью в руке, он служил ямщиком на дальних трактах. Если полиция вмешивалась в его действия и желала "маленько поучить", Михаил Андреевич распахивал на себе армяк, а под ним сверкали боевые офицерские ордена:

- Дворянин, как видите! Сечь меня, увы, нельзя...

Вскоре он снова пропал и обнаружился в Соловецком монастыре, куда был водворен по высочайшему повелению "без права выезда оттуда". Бежать с острова невозможно, но Шумский все же бежал и вдругорядь появился на пороге полковника А. К. Гриббе:

- Здравствуй, друг! Помнишь ты меня в мундире флигельадъютанта, а теперь полюбуйся, каков я в мужицкой рубахе.

Эх, жаль, что потерял ямскую шляпу с павлиньим пером... Уж такое красивое было перышко! Кто я? Теперь я беглец, бродяга.

Ушел тайным образом, от самого Белого моря питался христовым именем . Где копейку дадут, где хлебца отломят... Вот и возвратился я на родимое пепелище, в свои пенаты... Один!

Совсем один...

Гриббе из своего гардероба мог дать ему только дворянскую фуражку с красным околышем, но Шумский отверг ее:

- Не смеши ты меня, полковник! Каков же я станусь - при бороде и армяке с дворянской фуражкой на голове... Прощай, брат! Вряд ли мы когда свидимся. Пойду по Руси странничать...

"С тех пор я ничего уже не слышал о Шумском, - писал в 1875 году полковник в отставке А. К. Гриббе, - и не знаю, жив ли он теперь или давно погиб где-нибудь на большой дороге".

Между тем Шумский снова попался властям, которые вернули его в стены Соловецкой обители. Сохранилось его письмо от 1838 года к императору