Аввакум в пещи огненной

озову, и везли ее в стужу на санях, и взывала она к народу, двумя перстами грозя, - и такой запомнил ее народ, и такой она вошла в наше сознание, навеки закрепленная на холсте кистью Сурикова. Морозову хотели сжечь, уже и сруб был приготовлен, "да бояре не потянули". В 1675 году, умирая от голода в темнице, Морозова просила стражника: "Помилуй мя, даждь ми калачика". Он же рече ей: "Ни, госпоже, боюся". Тогда попросила она его выстирать для нее сорочку - и он эту просьбу исполнил.

Так и умерла! А вскоре умер и царь Алексей Михайлович - на престол воссел его слабоумный сын Федор.

- Аввакума-распопа, заблудша в ереси, - велел он, - с его товарыщми в огонь ставить и в огне том жечь.

Был апрель 1682 года. Полярный океан задувал над юдолью Пустозерска широко и протяжно. Собрался на площади народ и снял шапки. Дрова подожгли замолчали все, только слышался треск жарких сучьев да шипение бересты.

Аввакум, стоя на костре, говорил народу, чтобы колоколов московских не слушали, а властям царским не покорялись.

- А коли покоритесь, - грозил он, - вовек погибнете, и городок ваш занесет песком до крыш самых.

Огонь охватил казнимых, и один из них (Лазарь или Епифаний - то неизвестно) закричал от страшной боли.

Аввакум наклонился к нему и стал увещевать:

- Боишься пещи сей? Дерзай, плюнь на нее.

Так и сгорел.

А через несколько дней после казни Аввакума на престол московский взошел малолетний царь Петр I, и на Руси начиналась совсем другая эпоха тоже жестокая, но с иными людьми, с иными проблемами.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В 1856 году Пустозерск посетил известный исследователь народного быта писатель С.В. Максимов. Пустозерск уже наполовину занесен песками, а другая половина города похилилась среди болотных кочек и непролазной грязи. Максимов поговорил со стариками, и один из них сказал ему:

- .Протопоп чуял, что быть-де мне во огни. И распорядок такой сделал: свои книги роздал! Народ пустозерский и стрельцы, кои приставлены были, советовали бежать, да Аввакум не согласился, милостей не принял, советов не слушался: велел себя жечь и вошел в пещь, будто в рай.

Здесь примечательна фраза, что перед казнью Аввакум "свои книги роздал" пустозерцам. Ведь его "Житие" не дошло до нас в подлиннике - оно известно лишь в списках-копиях.

Вся лучшая наша литература была заражена "аввакумовщиной".

Тургенев всю жизнь, даже за рубежом, не расставался с "Житием протопопа Аввакума", он говорил друзьям: "Вот книга! Каждому писателю надо ее изучать."

Лев Толстой в кругу семьи часто читал вслух "Житие".

В мыслях о судьбах родины Максим Горький не оставлял тяжких раздумий о протопопе Аввакуме, которого он относил к числу виднейших прогрессивных писателей мира.

Достоевский, Гончаров, Чернышевский, Лесков, Гаршин, Бунин, Леонов, Пришвин, Федин - никто не прошел равнодушно мимо писаний Аввакума. На Первом съезде советских писателей имя протопопа Аввакума упоминалось как имя писателя-бойца,