Комната № 13

— Я вас включил в список министров нового правительства. Вы будете министром юстиции.

— Вы знаете постановление Совета? — отвечал Керенский. — Новое правительство — буржуазное, и ни один из членов Совета не может входить в правительство. А я член Совета и из Совета уйти не могу.

И действительно, если бы Керенский ушел из Совета, все перестали бы ему верить.

— Ну, так как же? — спросил Милюков и хитро прищурился.

— Я сумею убедить Совет, — заторопился Керенский. — Я буду министром…

В четыре часа ночи на второе марта в комнате Временного Комитета Думы сидели Родзянко, Шульгин и Гучков. Все трое ненавидели революцию, все трое хотели спасти царский строй.

Родзянко и Шульгин были помещики, Гучков — управлял крупным торговым предприятием.

Вдруг Гучков подошел к двери и запер ее на ключ.

— Надо действовать тайно и быстро, — заговорил Гучков, понизив голос. — Никого не спрашивая, ни с кем не советуясь… Чтобы Совет но узнал… Царь должен отречься, иначе теперь нельзя. Но надо России нового государя. Около него надо собрать все, что возможно, для отпора революции. Я немедленно поеду к государю и привезу отречение в пользу наследника. Но мне бы хотелось, чтобы поехал еще кто-нибудь.

— Я поеду с вами, — сказал Шульгин.

В шестом часу утра они сели в автомобиль и, когда уже серел зимний рассвет, прибыли на Варшавский вокзал.

— Я — Гучков, член Государственной Думы, нам совершенно необходимо по важнейшему государственному делу ехать в Псков. Прикажите подать нам поезд.

— Слушаюсь, — сказал начальник станции.

Через двадцать минут к перрону подошел паровоз с одним вагоном. Паровоз запыхтел, короткий поезд тронулся; Гучков и Шульгин поехали спасать царский строй.

Кругом измена

А в это время в Таврическом дворце просыпались спавшие уже третью ночь на полу солдаты и рабочие. Просыпались, — свободные.

Сколько столетий прошло, сколько людей было расстреляно, повешено, засечено, прежде чем настал этот день.

Сколько людей было разорвано в клочки германскими снарядами, искалечено, убито болезнями и голодом, прежде чем оставшиеся в живых решили: так дальше нельзя.

Вот эти, сидевшие теперь в министерском павильоне под арестом, всю жизнь приказывали, а солдаты должны были отвечать — «Точно так», «никак нет».

А теперь сила была в них, они могли делать, что хотят.

Они победили и теперь не знали, что делать. Они готовы были итти за каждым, кто называл себя революционером. Они верили всем. Они верили членам Государственной Думы, верили Керенскому, верили заранее новому правительству.

А кругом них была измена. У них была сила, у врагов была хитрость. Временный Комитет Думы сговорился с генералом Ивановым.

Керенский придумывал как бы стать министром и остаться вождем революционеров. В самом Исполнительном Комитете были случайные, ненадежные люди.

А Шульгин и Гучков ехали тайно в Псков, чтобы дать России нового царя.

Царь уступает

А царский поезд в это время подходил к Пскову.

Когда придворные узнали, что поезд не пропускают к Царскому Селу, что Петроград во власти восставших, они всполошились.

Старый адмирал, друг царя, переходил из вагона в вагон и кричал:

— Все будем висеть на фонарях. У нас такая будет революция, какой еще нигде но было.

— Дождались, — говорили другие, — и как это случилось?

Остальные молчали, точно ехали на похороны.

Вечером царский поезд пришел в Псков. Платформа была пустынна и не освещена. К поезду подошел, шлепая галошами, сутулый седой генерал, командующий северным фронтом, Рузский.

Придворные окружили его и взволнованно спрашивали.

— Войска еще надежны! Вы нам поможете? Что теперь делать?

— Что теперь делать? — желчно сказал генерал Рузский: — сдаться на милость победителя.

В девять часов вечера первого марта генерал Рузский вошел в вагон царя. Они сели за стол друг против друга. На столе была разложена военная карта. Но генерал Рузский закрыл рукой карту и стал говорить о событиях в Петрограде.

Генерал Рузский говорил долго. Он рассказал о том, что делается в Петрограде. Он рассказал о том, что все полки в городе перешли на сторону восставших.

— Надо назначить новых министров, ответственных перед Государственной Думой.

— Я ответствен перед богом, — сказал царь, — и не могу уступить власть.

Тогда Рузский стал говорить о том, что не один Петроград восстал, восстала вся Россия. В Москве войска переходят на сторону народа. В Кронштадте беспорядки и нельзя принять мер к усмирению: нет ни одной надежной части. Балтийский флот подчинился Временному Комитету Думы.

— А войска на фронте? — спросил царь.

— Если послать полки с фронта, они перейдут на сторону восставших, — сказал Рузский. — Генерал Алексеев считает единственным выходом назначение министров, которым доверяет Дума.

Царь встал и подошел к окну вагона. Он посмотрел в окно, потом опять сел и сказал вялым безразличным голосом:

— Телеграфируйте Родзянке, что он назначается председателем Совета Министров. Пусть он назначит остальных министров.

Рузский вышел и сказал встречному офицеру: — Прикажите телеграфисту вызвать по прямому проводу Родзянку.

Совет

В Таврическом дворце двадцать седьмого февраля открылось собрание выборных от рабочих и солдат — Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. И с тех пор непрерывно шли заседания-митинги.

Совет выбрал Исполнительный комитет, туда прошли в большинстве меньшевики и эсеры. Исполком решал дела, а в Совете говорились речи.

Сначала в зале были стулья, но потом, когда увидели, что места не хватает, стулья вынесли. Рабочие и солдаты стоя слушали речи. Одни за другим взбирались на табуретку солдаты. «Мы от Волынского полка», — начинали одни. «Мы Преображенского полка», — начинали другие. И все восклицали в конце речи: «Клянемся защищать революцию!»

Председатель стоял на столе, держа в руке колокольчик. У окна сидел один из членов Исполкома и писал под диктовку столпившихся вокруг него солдат:

Приказ № 1 по армии и флоту:

«Всем ротам, батальонам, эскадронам, батареям и другим частям немедленно выбрать солдатские и матросские комитеты;

— выбрать по одному представителю от роты в Совет;

— подчиняться в государственных делах только своим комитетам и Совету;

— приказы Государственной Думы исполнять только тогда, если они не противоречат приказам Совета;

— сдать оружие солдатским комитетам и не выдавать его офицерам;

— отменить вставание во фронт и отдачу чести вне службы;

— отменить титулы — благородие, превосходительство и другие, а также обращение на „ты“».

Этот приказ был опубликован первого марта. И сразу Государственная Дума, офицеры и генералы переполошились.

— Совет разрушает армию! — кричали все в один голос. И, в самом деле — приказ разрушал старую армию: он делал солдат свободными гражданами.

С тех пор солдаты стали доверять только Совету.

Керенский

Исполком Совета решил: солдаты и рабочие не подготовлены и поэтому не могут взять власть. Пусть правительство будет буржуазное, никто из членов Совета не должен входить в него.

— А вдруг рабочие и солдаты не согласятся отдать власть буржуазии? — спросил один из членов Исполкома.

— А вы, главное, подольше говорите, — советовали ему его друзья, — говорите два часа подряд. Солдаты и рабочие устанут и согласятся на все.

Докладчик говорил очень долго. Совет согласился, что надо отдать власть буржуазии.

Вдруг на конце зала взобрался на стул Керенский.

— Товарищи, — закричал он. — Верите ли вы мне?

Все, конечно, отвечали, что верят.

— Товарищи, — закричал еще громче Керенский, — я говорю от глубины сердца. Мне важнее всего, чтобы вы мне верили. Я готов вот здесь перед вами сейчас умереть!