Башня высотой до неба

Закрыв рот и нос краем одежды, Убар двинулся дальше, спеша как можно быстрее проминуть это ужасное место. Устав удивляться, он не заметил, с каким спокойствием шли по дороге в город или из него местные жители, не проявляя никаких чувств при виде этого преддверия Преисподней.

У городских ворот Убару пришлось заплатить немалое мыто за право войти в город для себя и своих людей, причём, за рабов стражники с него потребовали столько же, сколько и за слуг. Оставить спутников на постоялом дворе ему тоже стоило недёшево.

Город удивил Убара малочисленностью населения. Народу на улицах было мало, главным образом, женщины и старики. Детей не было видно совсем. Городской базар был и вовсе пуст. Повсюду в поисках поживы рыскали бродячие псы.

— Мир тебе, уважаемый Шубад! — сказал он, войдя под вечер в лавку, которая была в одном из множества похожих друг на друга домов.

— И тебе мир, уважаемый! — ответил хозяин лавки, разглядывая пришельца, подслеповато прищурившись. — Назови своё имя, чтобы я мог упомянуть его в благодарственной молитве.

— Моё имя Убар. Имя моего отца Угурназир, моей матери — Кулаа.

— Что же привело тебя ко мне в это недоброе время? — спросил Шубад.

— Я привёл на продажу шестьдесят рабов.

— Дело это хорошее. Рабы сейчас нужны, — медленно произнёс Шубад, разглядывая гостя.

— Так купи их у меня! — воскликнул Убар.

— Не откажи мне в такой чести, раздели скудную трапезу, — сказал Шубад, словно не заметив нетерпения гостя.

Трапеза действительно была скудной: лепёшки, козий сыр, да сушёные фрукты.

— Ты не похож на черноголовых, — сказал Шубад, когда вечеря была окончена, — У нас лица круглые — у тебя вытянутое. И волосы у тебя не такие курчавые, как у нас.

— Я родом из Ашшура.

— А по-нашему говоришь правильно…

— Я, как и ты, торговый человек. С малолетства кочую в этих местах, в Кише, Ниппуре, Шуруппаке.

— Ты не торговый человек, — сказал Шубад, пригубив из глиняной чашки травяного отвара. — Когда я спросил твоё имя, ты его назвал. Но ты также назвал имена своего отца и матери, хотя я о них не спрашивал. Ты нетерпелив и прямодушен. Торговые люди такими не бывают.

— Кто же я, по-твоему? — спросил Убар, глядя через открытую дверь на виднеющуюся вдали пирамиду.

— У тебя крепкие плечи, как у всех, кто упражняется с оружием. Ты — аккадский лазутчик.

— Не боишься?..

— Ты шёл ко мне из Аккада не для того, чтобы горло перерезать.

— Почему ты решил?..

— Приветствуя, ты назвал меня по имени, хотя видишь впервые. Ты узнал его от Никануура. Когда он был начальником стражников при нашем Мескалам-дуге, он, бывало, покупал у меня женщин для себя и своих воинов.

— Пока ваш лугаль платить не перестал.

Собеседники вышли из дома и присели на порог. Они сидели, глядя на пирамиду, имевшую в лучах заходящего солнца цвет червонного золота.

— Пять лет назад, в день, когда он похоронил отца и стал лугалем, Мескалам-дуг сильно изменился, — сказал Шубад.

— Говорят, его душу забрал демон? — спросил Убар, понизив голос.

— Демон во плоти, — ответил Шубад.

— Не знал, что такие бывают.

— Есть один такой. Игихулем зовут.

— У нас говорят, тот демон хочет построить очень высокую башню.

— Башню высотой до небес.

— Но эта пирамида до неба не достанет. Ещё локтей сто и уже будет её вершина.

— Это ещё не башня, а только её основание. Саму башню строить он ещё не начал.

— Зачем она ему?

— Думаю, как и у всех демонов, у него интерес один — забирать у людей их души.

— У Мескалам-дуга забрал, у кого ещё?

— У многих. У жрецов, к примеру. Лугалю он внушил: с такой башней аккадцы, хурриты, луллубеи, касситы — все будут у его ног. А жрецы… тем просто пообещал самый большой храм на земле.

— Видел я, чего вам эта башня стоит — я про кладбище говорю. И в городе вашем запустение. Почему черноголовые терпят, почему не взбунтуются?

— Э-э-э, не всё так просто… Многие сами хотят эту башню построить. Они верят, что когда достанут неба, то сравняются с богами. Тогда исчезнут все горести и воцарится всеобщее счастье. Они эту башню знаешь, как прозвали? «Врата к богу».

— И много таких.

— Достаточно. А есть некоторые, кто считают самого Игихуля чем-то вроде бога. Те — всё время при нём. Каждое его слово слушают и другим передают. У этих он точно души забрал, зачаровал, без сомнения.

— Если его убить, чары исчезнут?

— Убить… Тело-то у него человечье, да тщедушное, к тому же… Но вот подступиться к нему… Возле него всегда человек есть, Булалум зовут. Огромный такой. Он ему и охранник, и слуга, и чуть ли не нянька. Однажды нашлись смельчаки, которые на Игихуля напасть решились, так он пятерых во мгновение ока положил. Двоим голыми руками головы оторвал.

— Тоже души лишился?

— Да нет, этот Игихулю служит добровольно. Тот ему жизнь спас.

— Может, Игихуль это делает ради богатства?

— Он нищ. Лугаль платит ему, как рабу — полмеры зерна в день. Говорят, он и того не съедает. Говорят, Булалум его насильно есть заставляет. Чем только и живёт… Воистину, лучшая пища для демона — человечьи души. А вот кто богатеет, так это Мескалам-дуг. Ему все платят: и мы, торговые люди, и угулы на строительстве. Да и ты, в город заходя, мыто платил?

— Очень большое!

— Это всё лугалю идёт. Якобы на постройку башни. Только врёт он, алчная тварь! Он недавно к своему дворцу новые кладовые пристроил. Из обожжённых кирпичей.

Стемнело. Пирамида, чуть освещённая багровым пламенем обжиговых печей, своим зловещим тёмным контуром закрывала звёзды. На Шубада и его гостя налетели полчища комаров, от которых им пришлось скрыться, войдя в дом и разведя огонь в очаге.

Налив из кувшина воды в медный сосуд, Шубад поставил его на огонь, чтобы приготовить ещё травяного отвара. Потом спросил:

— Сам-то ты зачем пожаловал? Никак демона нашего убить хочешь, чтобы он башню не построил, и Сеннаар не смог возвыситься над Аккадом?

— Одно время у нас того и хотели, — ответил Убар с улыбкой. — Говорили: построит Сеннаар башню высотой до небес, с неё будет всю нашу землю видеть, и сможет нас поработить.

— Правильно ли я понял — ваши помыслы переменились?

— Появились те, кто стал говорить другое, мол, такая башня, будь она построена, возвысит не только Сеннаар, но и всю нашу землю. Мы станем выше не только сирийцев, но и жителей самого Кемета, и даже людей с раскосыми глазами, живущих далеко на востоке. Они также говорят: велик тот, кто будет этой башней обладать.

— Не тот, кто построит, а тот, кто будет обладать… Только не построит Игихуль свою башню. Ты сам видел: это строительство подточило Сеннаар. Скоро мы все с голоду умрём…

— Не к лицу торговому человеку делать поспешные суждения.

— В чём же я не прав?

— Те люди говорят ещё и такое: Сеннаару надо помочь. Башня должна быть построена. А там поглядим…

— Удивительные вещи ты рассказываешь, Убар! — воскликнул Шубад и, спохватившись, поспешно снял с огня сосуд с водой, которая уже закипела.

— Я тебе больше скажу, — продолжал Убар. — Вскоре соберутся в Аккаде послы со всей нашей земли: от луллубеев, гутеев, хурритов, касситов, амореев [16], даже из Нима придут. Будет совет. На нём хотят заключить союз племён. Мысль такая: все вместе построим башню в Сеннааре и будем жить, без распри и войн. Башня же будет вечным знаком нашего союза. Только сначала на том совете я доложу сведения, что привезу отсюда.

— Союз это хорошо… — сказал Шубад, разливая напиток, и замолчал.

— Договаривай.

— Сколько бы муж женой вместе не прожили, всё равно главный среди них кто-то один.

— К чему ты клонишь?

— Главным и у зверей, и у людей становится тот, кто сильнее. Сильнее всех сейчас Аккадский царь. Не хочет ли он с помощью этой башни создать себе империю…

— Поживём — увидим, — усмехнулся Убар.