Семья Берг

Павел случайно столкнулся с Мехлисом лицом к лицу в коридоре академии. Тот остановил его и заговорил с ним менторским тоном, свысока:

— А, Павел, ну как, все занимаешься своей историей? Помнишь, как я уговаривал тебя вступить в партию большевиков? Теперь ты с нами.

— Да, спасибо тебе, Лев Захарович, ты правильно уговаривал, а? — раньше Павел называл его просто Лева, но теперь не хотел допускать с ним никакой фамильярности и вообще подолгу разговаривать.

— Помнишь, я говорил тебе, что буду редактором «Правды»? Теперь товарищ Сталин доверил мне самое важное дело — Центральный печатный орган партии. Я обновлю «Правду», сделаю ее сталинским рупором. Брось свою историю, пойми — настоящую историю творим теперь мы. Приходи ко мне в штат, я сделаю тебя корреспондентом, станешь писать статьи по моему указанию. У меня большие планы: я ввожу в газету новый важный раздел — «Письма трудящихся товарищу Сталину». Ну, сам понимаешь, трудящиеся настоящих писем писать не умеют, вот мне и нужен человек, который писал бы за них. Ты бывший трудящийся, а теперь станешь корреспондентом «Правды». Это работа почетная и важная. Соглашаешься?

Павлу разговор был неприятен, он видел, что «обновленная „Правда“» все больше становится директивно-контрольной, карающей газетой. После увольнения Бухарина в ней больше не было места свободным обсуждениям, критика на ее страницах всегда оборачивалась арестом для людей любого положения: как только появлялась критическая заметка, критикуемый человек или даже группа людей исчезали. А предложение фальсифицировать «письма трудящихся» Павла и вовсе глубоко возмутило. Было время, когда он бы высказал Мехлису свое мнение, но теперь он сдержался — времена острых схваток прошли, молчание и умолчание стали лучшей тактикой и спорить с Мехлисом стало опасно.

— Спасибо, Лев Захарович, за твое доверие. Только какой же из меня корреспондент — сочинитель писем? Ты был комиссаром, умел говорить речи на митингах. Я помню, как один мужик сказал тебе, что не будет мировой революции. Ты тогда еще спросил, почему он так думает, а он ответил — потому что для этого евреев не хватит, сказал по-своему — «жидив». Ну я тогда за нас с тобой и за всех евреев обиделся и его сразу осадил.

— Не припомню, — Мехлис явно не хотел продолжать разговор о своем еврействе, он и раньше говорил, что он не еврей, а коммунист. — Ты подумай о моем предложении. Он посмотрел на Павла саркастически и испытующе:

— Не хочешь работать со мной, отказываешься?

Павел почувствовал недовольство и даже угрозу в его голосе. Ему хотелось сказать бывшему комиссару что-нибудь резкое, но… нет, опасно.

— Нет, не думай, я не отказываюсь, но действительно — не справлюсь я. Как быть корреспондентом, не понимаю. Ты же сам будешь жалеть, что взял меня на работу.

В тот же вечер Павел рассказал Семену и Августе о Мехлисе и о том, как мужик ответил ему, что для мировой революции «жидив не хватит». Добавил он и рассказ о сегодняшнем разговоре. Их очень развеселила история с мужиком; давясь от смеха и вытирая слезы, Семен сказал:

— Ох, насмешил ты нас. Вот именно. Если вдуматься, мужичок ведь, при всей его примитивности, был прав. Действительно, большевистскую революцию в 1917 году в Петрограде устроили в основном евреи во главе с Троцким. Да и в Германии революцию делали евреи во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург. Но хотя Троцкий до сих пор считает необходимым продолжать мировую революцию, все-таки энтузиастов-евреев для этого ему, пожалуй, не хватило бы.

Немного помолчав, Павел заметил:

— Ты понимаешь, Мехлис задумал искажать в «Правде» все, за что мы боролись. И только для того, чтобы угодить Сталину! Ты вот говорил мне о евреях — искателях счастья. Думаешь, еврей Мехлис — тоже искатель счастья? Евреи — нация очень многосторонняя. Если уж еврей берется играть роль, то делает это не как заурядный лицедей или жалкий комедиант, а как великий актер. Мехлис как раз и есть такой актер.

— Я знаю и другого похожего, Лазаря Когана. Его Сталин назначил начальником строительства Беломоро-Балтийского канала: там на стройке работают только заключенные и он расправляется с ними крайне жестоко, чтобы угодить «хозяину». Среди евреев есть всякие, есть и такие, кто обладает исключительной способностью не только к выживанию, но и к проникновению наверх в самых разных условиях. Вот и твой Мехлис такой. Так что бывают и такие «искатели счастья».

— Только такие вот Мехлисы и могут верить в величие личности Сталина, — с горечью подытожила Августа.

Лев Мехлис прекратил традицию демократической партийной газеты и ввел строгое правило публиковать только политически благонадежные статьи. С его приходом в «Правду» вся советская печать стала равняться на эту газету и окончательно перестала объективно отражать жизнь страны, в ней не стало разнообразия мнений, печать превратилась в средство чистой пропаганды.

Это было как раз то, чего добивался Сталин. Чтобы еще больше угодить «хозяину», Мехлис начал печатать одно за другим «письма трудящихся товарищу Сталину». Это были пространные обращения к вождю — от заводов, колхозов, интеллигенции, студентов. Все письма начинались с выражения верноподданических чувств, и всюду непомерно возвеличивался гений вождя. Мехлис изощрялся в изобретении помпезных обращений: «Великому учителю всех трудящихся», «Гениальному продолжателю дела Ленина», «Другу всего прогрессивного человечества». С тех пор эти обращения стали эталоном для публикаций во всех других газетах. А Мехлис приказал печатать несколько экземпляров газеты на специальной плотной бумаге — только для Сталина и его ближайшего окружения. Для них делали цветные фотографии, раскрашивая их вручную; особенно ярко раскрашивали красный флаг. Угодничество главного редактора нравилось Сталину, и он продвигал преданного ему Мехлиса на все более высокие позиции — при его общей нелюбви к евреям в тот период в нем еще не было выраженного антисемитизма.

Намеченным жертвам мехлисовская «Правда» присваивала клички «вредители», «саботажники» и «агенты международного империализма». Под эти определения подводили тысячи людей — от деревенских мужиков до высоких начальников в партийном аппарате.

Так появилась статья «Саботажники советского проектирования». В ней говорилось, что «некто инженер Виленский и инженер Семенов», которым доверили важный проект, на самом деле оказались вредителями и агентами американских капиталистов и даже привлекли к вредительской деятельности и других — следовал длинный перечень фамилий известных инженеров.

В тот день ранним утром — еще не рассвело — раздался стук в дверь квартиры Гинзбургов. Домработница Лена открыла и увидела на пороге маленькую женщину, с головой укутанную в деревенский платок. Она спросила:

— Авочка дома?

На стук вышла проснувшаяся Августа, которая была дома одна, потому что Семен уехал на магнитогорскую стройку. Женщина сняла платок — это оказалась напуганная Бася Марковна, жена Виленского.

— Я укуталась, чтобы по дороге меня не узнавали.

— Бася Марковна, что случилось?

— Авочка, беда — Соломона взяли ночью.

— Кто взял, почему?

— Авочка, они взяли. А потом перерыли всю квартиру, унесли много бумаг.

Она была в ужасном состоянии, дрожала, плакала.

— Я знала, знала, что так случится! Он сам виноват, потому что отказался проектировать этот дурацкий Беломорканал. Зачем он сказал тогда Молотову, что неправильно использовать для работы политических заключенных? Зачем?! Что теперь будет?..

Августа растерялась и просто не знала, что и как сделать для несчастной, совсем потерянной Баси Марковны.

— Дорогая моя, вы сядьте, побудьте у нас, будем думать и говорить. Может, все обойдется.

— Ах, Авочка, ничего не обойдется. Мне некогда сидеть, спасибо. Я должна бежать, бежать, бежать. Я даже не знаю — куда мне бежать. Надо еще сказать родственникам. Авочка, умоляю вас, если у вас есть что-то от Соломона — все, что он писал и дарил вам, — уничтожьте это. Потому что это может стать уликами против Сени и вас.