Эрика

Девчонки, перешептываясь, вышли в коридор.

— Па–п–па, — сказала Эрика заикаясь, — садись. Ты, наверное, устал с дороги. Я чай поставлю. Но у меня нет сахара… У меня вообще ничего нет, — жалобно сказала она оправдываясь.

— Лучше открывай чемодан. Посмотри, что я тебе привез, — сказал отец.

— Туфельки! — закричала Эрика. — Платье! Шарфики! Кофточка! Какая красивая! О! И ботики! Пальто! Беретка! Духи! У меня никогда не было духов!

— Все тебе, доченька. Если бы мама тебя сейчас видела! Но она умерла. Ты так на нее похожа! — глаза у отца стали влажными. — Я тебе еще и денег привез. Немного, правда, 150 рублей.

— Но это очень много! — удивилась Эрика. — У меня стипендия 17 рублей в месяц.

— Примерь туфельки. Я рассчитывал, что у тебя мамин размер… — торопил отец дочь.

— Как раз. Какие красивые! Здесь ни у кого таких нет. Только у тети Адели…

— Что за тетя Адель?

— Жена нашего сапожника. Она такая красивая! Я хочу быть на нее похожей — Но отец занятый своими мыслями, спросил ее.

— Дочка, ты хоть немного помнишь маму?

Я не хочу об этом, — нахмурилась Эрика. — Посмотрела на свои вещи, улыбнулась и выдохнула: — Папа, это просто сон! Я такая счастливая!

Довольный тем, что смог принести дочери радость отец сказал ей:

— Я выйду, а ты переоденься. Здесь и нижнее белье есть, в другом отделе чемодана. Мне хочется увидеть все это на тебе. Пойду покурю. — Он был счастлив не менее дочери. И выйдя во двор закурил чтобы успокоиться.

Девушки, толкаясь в дверях, кинулись в комнату. Оттуда слышались только восхищенные возгласы. Эрика мылась в цинковом корыте, Вера поливала ей на спину из жестяной кружки. Эрика плескалась и смеялась. Наконец настала тишина.

— Можно войти! — раздался девичий голос, и отец вошел.

Перед ним стояла его юная Аделина, такая, как до войны, когда они познакомились, когда она была студенткой–первокурсницей. Лицо отца выражало попеременно то грусть, то радость.

— Но ведь очень красиво! — искренне сказала Майя, с недоумением глядя на отца Эрики.

— Прекрасно, — наконец произнес он дрожащим голосом. — Сможешь сейчас пройтись на каблучках?

— Сможет! — хором закричали за нее девушки.

— Тогда все идемте в ресторан. Сегодня у Эрики день рождения. Ей исполнилось семнадцать лет. Я поздравляю тебя, дочка. — И отец поцеловал дочь.

— А у меня по паспорту в апреле день рождения, — тихо сказала Эрика отцу, но он ее не расслышал.

После ресторана Эрика с отцом гуляла по аллеям парка. Она натерла ноги, но мужественно слушала отца. Отец рассказал, что его, как специалиста с высшим образованием, наконец стали использовать по назначению и у него теперь очень хорошая зарплата и даже ежемесячные премии. Правда, ему по–прежнему, как немцу, не совсем доверяют, но жить уже можно.

— Зарплату платят. А раньше немцы бесплатно на шахте работали. Знаешь ли ты, каково мужчине жить без средств, чувствовать, что он не в состоянии содержать детей? Я был этим раздавлен. Когда ты приехала ко мне, мне стыдно было глядеть тебе в глаза. Я ничего не мог… Моя жена тогда семью обеспечивала, а я бесправный был. Мог ли я, до войны ректор института, думать, что так низко упаду? Что значит — судьба… — невесело говорил отец, но потом выпрямился. — Но теперь я хозяин, приношу в дом много денег.

— А как же мачеха? Она разрешила тебе ко мне приехать? — спросила Эрика.

— Видишь ли, у нас с ней сложные отношения. Мы из разных слоев… Иногда она бывает невыносимая. Но придется до конца мучаться с ней. Она мне спасла жизнь, и у нас двое сыновей. В конце концов, я только сплю дома. Берусь за любую работу, мне интересно. Да и деньги нужны. У меня дочь красавица. И я постараюсь, чтобы в общежитии ты не долго жила. Что–нибудь придумаю. Ты тогда не обиделась на меня?

— Конечно же нет. А знаешь, я тебя видела во сне, и эти вещи тоже. А по документам я Ирина Рен.

— Как?! — поразился отец.

— Ну, так сказала директор детского дома. Нельзя, чтобы у комсомолки была приставка «фон» — это нехорошо. И чтобы люди не думали, что я немка, мне дали имя Ирина. Это Эрика, только по–русски. Знаешь, как узнали, что я немка, на меня тетки напали в бане, обзывали «фашистка». Они хотели меня побить. Я еле убежала от них. Папа, мне так плохо, так страшно было одной.

— Господи! И ребенка не щадят! — воскликнул отец и прижал дочь к себе. Так они сидели на скамье обнявшись и молчали. Наконец отец сказал:

— Мне уже на поезд пора, дочка. Я теперь чаще приезжать буду.

Уже на вокзале он спохватился:

— Да! Чуть не забыл. Я же тебе еще часики золотые купил в подарок. Вот они. Здесь золото недорогое. — Он достал из кармана и надел Эрике на запястье маленькие часики. Эрика приставила их к уху и запрыгала от восторга.

Фридрих фон Рен был счастлив угодить дочери. Он сказал:

— Это с премиальных денег. Даша о них не знает и думает, что я о тебе забыл. А братья твои хорошо учатся. Способные мальчики. Я как–нибудь привезу их, — пообещал он, расставаясь с дочерью.

Эрика вернулась в общежитие. Девушки ждали ее. Они еще были возбуждены, восхищались ее отцом и вещами Эрики.

— Жаль, ничего на меня не лезет, а то бы я у тебя попросила что–нибудь надеть, — жалела Майя.

Вера сказала:

— А хочешь, я его отобью у твоей мачехи, ну, разлучу их? Она какая — толстая, худая?

— Она злая, — сказала Эрика.

— Ну вот, а я красивая, молодая и добрая.

Все засмеялись.

— Нет. Отец ее не бросит. Она ему жизнь спасла, и у них двое детей. Папа будет с ней мучаться до конца жизни, — уверенно повторила Эрика слова отца.

— Такой красивый, как вроде и не немец, — жалела Вера и тут увидела часы на руке у Эрики. Снова начались общие восторги. Девушки не могли даже мечтать о таком богатстве, которое свалилось на Эрику. Родители их были очень бедны и жили в селах.

* * *

Снова наступила осень и, наконец, приехала из детского дома Инна с квадратными глазами от ощущения свободы, от того, что будет жить рядом с Эрикой. Пораженная переменами, происшедшими с подругой, говорила:

— Какая ты, красивая стала! Взрослая… Какие вещи! — Она чуть не плакала от зависти.

— Не зови меня старым именем. Никто не должен знать, что я немка. И надо скрывать, что мы с тобой из приюта и живем в общежитии. Здесь всех, кто живет в общежитии, называют грязными словами, — говорила наставительно Эрика.

— Хорошо, — соглашалась подружка. — Я буду тебя звать Ириной.

И когда Майя вышла замуж и кровать освободилась, Инна перебралась к Эрике. Однажды они столкнулись с Риммой.

— Это моя подруга. Я тебе говорила, что она похожа на тебя? Вот, посмотри сама! — сказала торжествующе Эрика, — как две капли воды!

— Ну и что? Мало ли кто похож на меня? И мне это вовсе не нравится, — презрительно посмотрела на Инну Римма, — и вдруг спросила, повернувшись к Эрике: — Что ты там о ней говорила? Она собирает материалы о героях? Вот пусть зайдет ко мне в комитет комсомола завтра после занятий, со своими материалами. Впрочем, на днях приедет живой герой гражданской и отечественной войны, мой родной дядя, брат по матери дядя Толя. У него вся грудь в орденах и медалях. Его сюда направили заведующим хозяйственной частью фабрики и секретарем партийной организации. Я тебя с ним познакомлю, — и добавила: — Только не подходи ко мне на улице. Ты сама по себе, а я сама по себе, чтобы нас не путали. Оглядела Эрику с ног до головы. «Разрядилась», — сказала она презрительно и пошла своей дорогой.

Римма ушла, а Эрика предложила подруге:

— А хочешь, сегодня вечером, назло ей, когда она будет здесь с мальчишками стоять, мы пройдем мимо них, нарядные, и утрем ей нос? Я дам тебе свое платье и туфли.

— Давай, — согласилась Инна, не веря своему счастью, что Эрика даст ей свое платье.

Вечером они тщательно собирались, но больше с духом. Нужно было, как всегда, пройти сквозь строй парней и ревнивых девчонок.

Они с Инной вышли во двор общежития. И тут наступила полная тишина. Инна вся съежилась, а Эрика, наоборот, прошла, уверенная, что все у нее отлично. Проплыли лица, как в медленной киносъемке: восхищенный взгляд Жени, злой, расстроенный Риммы. Кто–то присвистнул, и тут же Эрика услышала голос Жени: «Заткнись, болван!»