Возвращение в эмиграцию. Книга вторая (СИ)

— Это еще что за зверь? — настороженно спросил Сергей Николаевич.

— О, это брат, потрясающая штука… Ты осенью вот такие здоровенные одуванчики видел? — Пал Саныч растопырил короткие пальцы, округлил и показал размер с детскую голову.

— Ну, видел.

— Если стебель сломать, молочко протечет. Советские ученые пришли к выводу, что это молочко есть чистый каучук. Принято решение сеять кок-сагыз. Ясно?

— Шутите, — недоверчиво косился Сергей Николаевич.

— Отнюдь, — кольнул его торжествующим взглядом Пал Саныч, — поступило распоряжение засеять кок-сагызом по всему Крыму (слава Богу, не у нас, а в степном районе) сто гектаров плодородных земель. Каучуковая независимость, это вам шуточки, нет?

В глазах главного агронома плясали, грозили вот-вот выскочить веселые чертенята. Сергей Николаевич так и не понял, серьезно он говорит или пускает шпильки по своему обыкновению. Веселый человек был Павел Александрович.

«Да черт с ними, — думал Сергей Николаевич, — цитрусы, так цитрусы. Пока на кок-сагыз не отправили. Все равно деваться некуда».

И он дал согласие перейти на новую работу.

В тот же день Тася повела Сергея Николаевича смотреть комнату. Они поднялись к электростанции. Было тихо, дремотно возле белого здания, замеченного Натальей Александровной в первое утро ее пребывания в Крыму. Движок не работал, казалось, здесь нет ни души. Но Тася поднялась на крыльцо, постучала в дверь, и на пороге появился электрик Алеша, некогда претерпевший необычайное приключение в бане. Застенчиво улыбнулся, спохватился и пожал протянутую руку Сергея Николаевича. Выслушал от Таси распоряжение директора и повел их показывать свои владения.

Как и в старом доме на четвертом участке, здесь было три отдельных входа. Два в жилые комнаты, третий — в машинный зал. На ничем не огороженном просторном дворе стоял вбитый в землю широкий стол со скамейками. Отсюда открывался вид на необъятный простор моря.

На задворках стоял пустой крольчатник, дальше бассейн. В него сливались мазутные отходы электростанции.

Комната Сергею Николаевичу понравилась, большая, светлая. Вызывал сомнение движок за стеной.

— Как насчет шума? — спросил он.

Алеша пожал плечами.

— Шуметь, конечно, шумит. Но вы быстро привыкнете, и не будете замечать.

Стали готовиться к переезду. За зиму на четвертом участке были освоены новые гектары под виноград. Плантации придвинулись почти вплотную к старому дому, к ним подвели дорогу. Директор выделил машину, вещи погрузили, трогательно простились с соседями — поехали. На пригорке стояли Таня и Вера и долго махали маленькими ладошками, навсегда прощались со своей младшей подружкой.

Машину подбрасывало на ухабах, вещи расползались по всему кузову. Ника сидела возле кабины на чем-то мягком. На каждом подскоке весело смеялась и прижимала к себе испуганного Дымка. Раздвигалась, перемещалась панорама гор. На солнце невозможно было смотреть, с безоблачного неба лился спокойный живительный свет.

Пока разгружались, заносили вещи, некогда было осматриваться. Машина ушла — спохватились. Пропал Дымок.

Бросились искать, кричали, звали, Ника громче всех:

— Дымок! Дымок! — отчаянно со слезами в голосе.

Дымок не отзывался.

Алеша огорченно хмурился, ему было неприятно, что с новыми соседями в первый момент приезда случилась такая беда.

И все-таки щеночка нашла Ника. Она догадалась побежать вокруг дома, и услышала задыхающийся, едва слышный плач. Плач раздавался из зловонного, наполненного почти до краев бассейна.

У самого борта его, барахтаясь из последних сил, весь облепленный черной жижей, тонул, погибал Дымок.

На крик Ники примчались все, не только Алеша, но даже жена его Верочка, маленькая, с пышными золотыми волосами, с вечно выпадающими из прически шпильками.

Алеша опустил в мазут большую, как лопата пятерню и вытащил утопленника. Верочка всплеснула руками и побежала за старой рогожей.

Алеша положил щенка на рогожу, все сели кругом на корточки, стали жалостно смотреть и ждать, что будет дальше.

Дымок завел глаза, дернул всеми четырьмя лапками, замер. Живот его был раздут, как аэростат. Сергей Николаевич глубоко вздохнул.

— Что? — крикнула Ника, — он умер? Да? Он не будет жить?

— Да подожди ты, — остановил отец ее готовые брызнуть слезы.

Дымок судорожно зевнул, и вдруг из всех его отверстий полилась вода.

К вечеру он отошел, пошатываясь, прошелся по двору и даже обнюхал пустой крольчатник. Но вид его был ужасен. Сколько ни обтирали его сухими тряпками, шерсть вся слиплась, издавала неописуемый аромат. Кое-как разобрав вещи, Наталья Александровна нагрела на примусе воду.

Пса купали всем семейством. Дымок смирно стоял в лохани, вздрагивал кожей и жмурился. Наталья Александровна шибко мылила собачью спину и приговаривала, что с одного раза отмыть его будет невозможно.

Дымка мыли все лето. Приходили на пляж, Наталья Александровна тащила его за шиворот на мелководье, натирала хозяйственным мылом. Дымок покорно стоял на задних лапах, передними обхватывал ее ногу выше колена и терпеливо сносил все неприятности процедуры. После мытья, свободный, боком кидался в воду и плыл за Сергеем Николаевичем, напряженно выставив над водой голову. Он вырос, окреп, стал походить на свою мать овчарку, хоть и был еще по-детски голенаст и несуразен.

Для цитрусовых посадок отвели участок земли, хорошо защищенный от всех ветров. Под настойчивое «давай-давай» главного агронома Сергей Николаевич и подручные рабочие довольно быстро выкопали траншеи. Работа каторжная, земля, как и везде, была камениста и тверда, несмотря на весну и влажность.

Траншеи приготовили, выкопали ямки. Главный агроном съездил на грузовике в Ялту, в Никитский Ботанический сад, привез саженцы. Сергей Николаевич и Наталья Александровна приступили к посадке.

В каждую ямку насыпали лопату навоза, навоз хорошенько смешивали с землей и заливали ведром воды. В полученную жижу Наталья Александровна опускала корни саженца. Делала это очень осторожно. Сергей Николаевич принимался со всех сторон присыпать корни землей. Затем он обкапывал только что посаженное растение, и расчищал лунку, а Наталья Александровна отправлялась на родник за водой.

Приносила воду, ставила ведра, стараясь не расплескать драгоценную прозрачную влагу, шла к прохладному месту в тени старого инжирного дерева. Там, приняв положенную порцию поцелуев от Дымка, добровольно взявшего на себя обязанности сторожа, отгибала край мокрой мешковины, доставала следующее деревце, и вся процедура начиналась с самого начала.

Они не погубили ни одного саженца, все, как один, прижились и расправили молодые глянцевые листочки. Пал Саныч изредка приходил на участок, жмурился, как кот, хлопал Сергея Николаевича по плечу, добродушно посмеивался.

— Вот, а вы, боялись. Черт его знает, может и будет от этой затеи какой-нибудь толк.

Сергей Николаевич удивленно поглядывал на главного агронома и никак не мог понять, что он подразумевает под неопределенным «может, будет». Саженцы ведь прижились.

Он сам и Наталья Александровна похудели, загорели под весенним солнцем. Уставали к вечеру, но за ночь успевали отоспаться, и утром вставали легкие, бодрые.

А Ника стала снова ходить в детский сад.

К шуму электростанции они привыкли. По летнему времени Алеша запускал движок на противоположном конце дома после восьми часов вечера. В этот час, когда с востока только начинала надвигаться густая синь, а на западе, над горами, таяли в зеленоватой вышине позлащенные снизу тонкие, вытянутые облака, они начинали ужинать за большим столом во дворе, на виду морского простора. В дом заходить не спешили, в иные дни засиживались до темноты, до времени появления в небе золотых капель созвездий и туманных скоплений Млечного Пути.

Маленькое семейство электрика оказалось симпатичным и ненавязчивым. Златокудрая Верочка признала старшинство за Натальей Александровной, бегала учиться у нее вязанию на спицах.