Над бездной

— Далеко живешь?

— Очень близко, не больше пяти миль, только отец никуда меня не пускает, кроме дома Кая Сервилия, у которого живет Люцилла.

— Превосходная девушка! — заметила Марция.

— Она мне вас хвалила; Кай Сервилий также.

— Люцилла, конечно, скучает в деревне, — сказала Клелия.

— Она говорит, что ей скучно, только грустной я ее никогда не видела.

— Она умеет приноровиться ко всяким обстоятельствам; это высоконравственная, умная особа; она несколько резва; отец прозвал ее «неукротимой». Неукротимая и в мужья себе выбрала неукротимого, — это в порядке вещей… интересно знать, кто из них кого укротит!

— Разве вам известно, что она просватана? — спросила Аврелия, твердо помнившая приказ отца — не говорить о его отношениях к Люцилле.

— Разумеется, известно; Лентул никогда не удерживает своего языка, а Фламиний его друг.

— Фламиний?

— Да, Квинкций Фламиний, известный собиратель редкостей, жених Люциллы.

— Клелия! — вскричала Аврелия, пораженная этими словами, — ведь Люцилла просватана за… за другого… у нас, в деревне.

— За кого же? Фламиний для нее самая подходящая партия.

— Я не могу этого сказать, батюшка запретил мне об этом говорить; у Люциллы есть другой жених в деревне.

— Полно, душа моя!.. она, может быть, вскружила голову своею красотою какому-нибудь провинциальному скучающему Адонису, но, верь мне, что никогда не пойдет за провинциала, она слишком горда и умна, чтоб сделать такую глупость! — возразила Клелия с усмешкой.

— А ты видела Фламиния, он, конечно, не бывает у вас, потому что ему грозят печальные календы [26]. Люцилла сделает доброе дело, если выручит его, тем более, что с ее твердым характером можно жить с таким легкомысленным человеком. Она ему не будет давать много денег, потому что сама живет очень умеренно, — сказала Марция.

— Я считала до сих пор Люциллу за девушку в высшей степени беспорядочную, увидев же здешнюю роскошь, сознаюсь, что Люцилла еще слишком скромно отделала свои комнаты. Что же этот Фламиний, — красавец? — спросила Аврелия.

— Говорят, что очень недурен, — ответила Клелия, — но мы его не принимаем; я его когда-то видела у Семпронии, жены твоего брата; он там прежде бывал… но я не помню его лица. Здесь так много видишь народа каждый день, что постоянно забываешь лица и перемешиваешь имена.

— Ведь ты, конечно, переоденешься к обеду в траур, — сказала Марция, — мы переоденемся, потому что кто-нибудь явится в гости.

— Разве это не траур на мне? — удивилась Аврелия.

— Это траур старомодный; теперь темный цвет носят в знак траура только мужчины, а у женщин принято надевать белое платье.

— Но я в белом хожу ежедневно дома; какой же это траур?..

— Я не знаю, как у вас принято в провинции, но у нас белое платье носят не иначе, как с разноцветными полосами или вышивками; без этого, гладкое, означает траур.

— Что же мне теперь делать?! — воскликнула Аврелия, — у меня только и есть это одно платье!

— Ты ехала в нем всю дорогу?

— Да.

— Оно, я думаю, насквозь пропылилось… фи!.. Купи себе новое.

— У меня нет денег, а отец не даст.

— Купи в долг.

— Он прибьет меня палкой больнее, чем Барилла.

— А кто такой Барилл?

— Его невольник-чтец.

— Что за варварские нравы у вас! — сказала Клелия презрительно, — отец бьет свою дочь!.. Наш отец никогда не бьет и рабов.

— Сервилий также не бьет; батюшка смеется над ним за это.

— Ни один порядочный человек этого не делает; это водится только у простонародья да на фабриках.

Если человек провинится, его можно послать в тюрьму или наказать штрафом. Все наши главные рабы очень богаты и горды; они не допустят себя до такого бесчестия.

— Как же они работают, нельзя же в одно время торговать и дрова колоть.

— Ах, какая ты наивная! — воскликнула Клелия, на этот раз громко засмеявшись, — у нас нет чернорабочих невольников; батюшке и маме никогда не справиться бы с ними; одни из наших рабов торгуют и платят нам за это право, а другие, как Биас, живут здесь в доме и ведут наше хозяйство, при помощи своих невольников. Нам до этого нет ни малейшего дела, пока мы не заметили неисправности с их стороны. Так у всех знатных людей. Мы имеем рабов и рабынь только непосредственно близких к нам, — которые нас моют, чешут, спят в наших комнатах, а судомоек, дровоколов, прачек и т. п. мы даже не видим и не знаем, сколько их здесь. Наш главный повар держит лучший ресторан в городе на половинных издержках с Биасом.

— Ах, как здесь хорошо! — вскричала Аврелия.

— Тебе нравится? — спросила Клелия.

— Очень!.. только я одного не пойму: как же вы не работаете? у нас и богатые работают, потому что скучно без дела: даже Люцилла иногда вышивает.

— Зачем же непременно шить или прясть? — мы поем, играем на лире, разговариваем с гостями, купаемся по три раза в день, пишем стихи и повести, посещаем цирк и театр, храмы, гостим по два, по три дня у подруг.

— А у нас все, все работают… Сервилий очень богат, а сам работает в поле и в саду.

— Добровольно, для развлечения, — ответила Клелия, — это случается и здесь; Лукулл сам стряпает со своими поварами, потому что гастрономия — его страсть. Днем он стряпает, а вечером пишет сочинения о выдуманных им кушаньях. Он хороший полководец, но знаменит, как повар.

Вдали на дорожке показался молодой человек; заметив его. Клелия выбежала из киоска.

— Лентул, — шепнула она, поздоровавшись с гостем, — у меня есть новая, живая игрушка: кузина из провинции; пойдем, я тебя с нею познакомлю. Она очень милая девушка, но удивительно простовата! Она сочла попугая за петуха… она ничего не видела… ей самые простые вещи незнакомы… мне все это очень забавно.

— Постараюсь помогать твоей забаве, прекрасная Клелия Аврелиана.

— Провинциалки, говорят, — очень влюбчивы… берегись, Лентул, она к тебе привяжется!

— А ты боишься потерять во мне твоего самого преданного поклонника?

— Оставь эти глупости!

Они вошли в киоск.

— Да осенят тебя боги своей милостью, священная служительница Весты, добродетельная Марция Аврелиана! — сказал Лентул с театральною напыщенностью трагика, отвешивая низкий поклон, — да горит, не угасая, вечный очаг государства, чистый огонь богини!

— Да будет так! — ответила Марция величаво.

— Садись и рассказывай новости! — приказала Клелия, — но прежде реши нам трудный вопрос… вот моя кузина, Аврелия, будьте знакомы!

— Очень рад.

Аврелия покраснела; в пришедшем она узнала обогнавшего ее повозку весельчака.

— Лентул, — продолжала Клелия, — кузина спросила, какой величины лебеди Венеры… она полагает, что они больше лошади… ты все это знаешь…

— О, да, — ответил молодой человек, — боги втрое выше нас ростом; это значит, что и их лебеди втрое больше…

— Лошади? Слышишь, Аврелия, втрое больше лошади!

Болтовня в этом роде продолжалась, через час Лентул был положительно другом Аврелии; он насказал ей тьму чудес, совершенных и богами и людьми; проповедовал о пользе ласкового обращения с рабами; превозносил доброту Нобильора, будто бы с ним знакомого; словом, попал в ее тон до такой степени, что она была вполне им очарована.

Сестры ушли переодеваться к обеду, оставив их вдвоем.

— Мы с тобой, кажется, раз виделись? — заговорила девушка, обрадовавшись этому случаю.

— Где? — спросил Лентул с искусственным недоумением.

— Дорогой; ты спрашивал о проезжем…

— Я многих о нем спрашивал, только, к сожалению, мне не удалось его нагнать.

— Ты потерял его из вида, вы разъехались? но здесь легко найдешь его.

— Здесь? ах, это очень трудно!.. город велик, а мой друг…

— Он твой друг?! — радостно вскричала Аврелия.

— А ты его знаешь?

— Я знаю только, что это несчастный, гонимый Роком, он сам так себя назвал, а. ты себя назвал счастливейшим… я жалею всех несчастных… скажи мне, что это за человек?