Меч Руса. Волхв

– Что ж, пусть слушает, – снова улыбнулся Мстислав, но в сердце у него все-таки продолжал шевелиться червячок недоверия, подгрызая хрупкие нити душевного покоя.

Да и какой тут покой может быть. Сколько раз льстивые и коварные византийцы обманывали русичей; клялись в дружбе, а сами печенегов насылали, да именно туда, где высмотрят их христиане-пособники самое слабое место. Сколько раз его пытались обмануть, рассчитывая на его молодость. Слуг его ближайших подкупить пытались. Да чего только не было.

И все-таки, глядя на ясноликого отрока, хотелось верить в хорошее, в то, что Правда всегда будет сильнее Кривды, что не предадут ни его самого, ни его Русь ни этот юнец, ни суровые гриди, стоящие рядом. Пусть алчные и продажные византийцы пытаются всех вокруг сделать такими же, как они сами, приучить и его людей к золоту, к ненасытной жажде этого золота. Но покуда есть русский меч, власть их золота так же призрачна, как и призрачен их темный и жестокий Бог.

Мстислав усилием воли отторгнул от себя последние остатки темных дум и, с облегчением улыбнувшись от души, от самого своего добрейшего сердца, позвал шустрого отрока:

– Иди-ка сюда, Ясуня, расскажи нам всем, что ты еще понял из этой битвы с чурбаном.

Слова про «битву с чурбаном» вызвали смешки среди других отроков. Им показалось, что князь смеется над юношей, и дух соперничества, которым, казалось, был напитан сам воздух воинской жизни дружинников, подсказывал им удобный случай хотя бы так, смехом уколоть своего ровесника. Сын боярина выступил вперед, но тут наконец-то и засмущался, покраснев от множества устремленных на него глаз и несмолкающих смешков товарищей.

– Так что ж ты молчишь? – князь дружески положил ладонь на тонкое, не набравшее еще мужской силы, плечо юноши. – Говори, не томи, что еще удумал. Все хотят знать твои ценные мысли об оружии, ну и вообще, может, ты чему старых воев и поучишь.

Теперь стоявшим вокруг отрокам стало окончательно ясно, что князь смеется над юнцом, и они радостно захохотали, подкалывая его всяк по-своему.

– Тихо вы, молодь, али дела у вас нет, – неожиданно строго оборвал их боярин, – дайте человеку сказать.

Отрок благодарно посмотрел на отца, и боярин, поймав его взгляд, слегка кивнул сыну, мол, не робей. Все-таки Лют Гориславич был необычайной, магической силы человек, ибо хватило лишь одного его короткого взгляда, чтобы юноша совершенно преобразился; гордо и смело поднял голову, с вызовом глядя на других отроков, и быстро заговорил:

– Думаю я, князь, что если сойдутся биться мечник и секирщик, то победит мечник – потому что меч проворней и вертче, хоть и бьет секира сильней.

А еще я думаю, – продолжал отважный отрок под одобрительное хмыканье гридей, – что надобно перековать все мечи на манер варяжских, дабы колоть можно было, а не только рубить.

– Ай да молодца, ай да умница, – радостно воскликнул князь, словно вот этих-то слов он и ждал с нетерпением, – сам давно уж об этом подумывал, но… – он ненадолго замолчал, усиливая воздействие своих слов, и продолжил: – Но не так тут все просто. Форма меча оттачивалась сотни лет, и каждый изгиб клинка не случаен. Так, закругленное острие не застрянет в дощатом доспехе, а подрубит ремешки крепления пластинок. Раньше были умельцы, ковавшие волнообразные клинки. Такой меч легко находил малейшую щель в доспехе. Тогда нашими врагами были византийцы, носившие чешуйчатые брони. Вот на эти-то брони и ковались наши мечи. Ну а сейчас у нас враг другой. Но… – князь опять остановился, подняв вверх указательный палец, – но варяжский меч тоже имеет много недостатков. Он короче русского, и с коня им рубиться неудобно, к тому же вся его тяжесть к крестовине, и из-за этого его рубящий удар очень слаб, и еще им нельзя сделать так. – Мстислав вынул свой меч и крутанул им Перунову мельницу. Потом представил, как силы Светлых Богов истекают с его ладони на острие меча, умножаясь с каждым оборотом стократно, и сделал легкое, едва заметное движение рукой. Сверкающий круг ударил по кольчуге, выбив сразу несколько рассеченных колец.

Вздох восхищения прошелестел среди отроков, как морской ветер в весеннем лесу – весело, легко и восторженно.

Князь остановил вращение клинка и посмотрел на своего юного собеседника:

– Как видишь, старый добрый русский меч тоже неплохо пробивает кольчугу.

Отрок хотел было что-то ответить, но, наткнувшись глазами на взгляд отца, передумал.

– Но ты все равно молодец – соображаешь, – договаривал князь, внимательно глядя на Ясуню, словно пытаясь угадать в нем будущего воина.

«Если не убьют в первой же битве, будет боярин хороший и воевода дельный», – вдруг подумалось ему.

Первая битва была обязательным и, наверное, самым страшным испытанием каждого юноши Древней Руси. Каждый должен был стать воином, и не было иного пути в то суровое время, ибо как сказано в книге Велеса: «Быть может, мы и погибнем, но мы не имеем иных ворот к жизни». В первой битве определялась судьба отрока и было видно, есть ли ему благословение небес, ведут ли его русские Боги и великие пращуры через поле смерти или нет. Берегли русичи своих детей; ставили их позади опытных воинов, но разве может человек все предвидеть, разве дано ему знать, куда завтра ударит стрела вражья и кто уронит меч от смертельной раны. А то взыграет кровь молодецкая в горячке боя, захочет отрок удаль свою показать, кинется на врагов вперед старых воев, да тут и сложит свою голову.

Князь вложил в ножны клинок, все еще поющий печальным и чистым голосом благородной стали, потревоженной хорошим ударом о сталь, и повернулся к боярину с шутливой укоризной:

– Что ж ты такого молодца прячешь, мал, говоришь… а он, видишь, мал, да удал. В общем, приводи его завтра же; пусть роту дает, а мы его в отроки посвятим и жалованье положим хорошее. Пусть служит честь по чести.

И, уже вновь поворачиваясь к Ясуне, добавил:

– А хорош у тебя сынок, Лют Гориславич, ох хорош! Ладный будет воин.

– Старался, – буркнул боярин, довольно ухмыляясь в седые усы.

– Ну а ты что скажешь, – вдруг строго заговорил Мстислав с юношей, – хочешь служить?

Отрок вновь стрельнул глазами в сторону отца и быстро ответил:

– Почту за честь.

– А что ж ты все на отца оглядываешься, – князь хитро прищурился, не меняя серьезного тона, – как служить начнешь, то только на меня оглядываться будешь.

Чуть было остывшие щеки отрока опять полыхнули румянцем смущения.

– С мечом-то ты сам все удумал или отец подсказал? – придерживая отрока за плечи двумя руками, как хрупкую бесценную вещь, продолжал Мстислав, еще раз внимательно вглядываясь в своего юного собеседника.

– Мы с отцом давно уже об этом дома спорили, – слегка замявшись, отвечал Ясуня, – а тут как раз и спор Ставра с Боричем вышел кстати.

– И на чем же стоял Лют Гориславич? – князь с интересом посмотрел на боярина.

– На секире; он ею как мечом вертит, а щит варяжский с одного удара до умбона ^[58]прорубает.

– Так это что ж выходит? – улыбнулся Мстислав. – Спор наш еще не решен, стало быть? Ведь будь вместо Ставра сам боярин Лют, то одолела бы секира меч. Так, что ли?

Все молчали; старые вояки прокручивали в памяти тысячи виденных кровавых боев, мудро взвешивая все плюсы и минусы каждого оружия, а молодь просто исчерпала свой запас знаний и опыта и больше не решалась выступать.

– Вот что, други мои, – князь обвел дружинников суровым внимательным взглядом, – ждут нас великие битвы, верю в вас и знаю, что одолеете вы врага любым оружием, но мало вас и большую рать нам без смердов не сдюжить. Но, позвав смердов на рать, мы должны дать им победу, а не смерть. А вот это будет сильно зависеть от того, что мы дадим им в руки; какое оружие. Коли степь пойдет войной, то мало нас будет, слишком мало, даже с ратниками-смердами, а потому надо, чтоб каждый такой ратник одолел двоих, а на вас, дружину мою, по десятку каждому хватит. Иначе нельзя. Иначе сгинем мы все, и дети наши, и жены наши. И потому нам сейчас решать надо, что будут ковать наши кузни, чем мы побьем врагов наших с наименьшей для себя кровью.