Людовик XIV, или Комедия жизни

— Вот вздор! Да она чрезвычайно понравится, в особенности королю, потому что в этой комедии, точно в зеркале, отражаются все его чувства.

— Вы шутите, Миньяр!

— Нисколько!

— Это для меня величайшая загадка!..

— Я бы вам объяснил ее, да боюсь, что вы, пожалуй, выдадите меня!

— Неужто вы сомневаетесь в моей честности?

— Ну так слушайте! Герцогиня Орлеанская — самое могущественное лицо при дворе, хотя этого почти никто не знает. Все остальные, не исключая прелестной Лавальер, представляют для короля только «Несносные». В Эрасте и Орфизе вы, сами того не подозревая, представили самого короля и герцогиню Орлеанскую. Но будьте осторожны, Мольер, это опасная тайна.

Мольер с изумлением смотрел на художника.

— Да! Это драгоценнейшее открытие, — вскричал он. — Вы увидите, что благодаря ему или я сделаюсь любимцем короля или попаду в величайшую немилость.

К вечеру все общество собралось в громадную бальную залу, занимавшую середину всего здания. Хрустальные люстры горели тысячью огней, роскошные экзотические растения распространяли самое тонкое благоухание. Из раскрытых окон виднелся тенистый парк, освещенный серебристым светом луны. Наконец появились Людовик XIV под руку с королевой Терезией и за ним все члены королевского семейства. Барон Фуке подал королю афишу спектакля, напечатанную на атласе, и вдруг по мановению руки хозяина одна из стен залы мгновенно раздвинулась и глазам изумленных зрителей представился прелестный театр. Оркестр Люлли сыграл увертюру. Занавес взвился. Сцена представляла прелестный сад, устроенный из настоящих деревьев и кустов, на которых колыхались фантастические гирлянды живых цветов. Там и сям журчали фонтаны, отражая в своей пенящейся влаге бесчисленные огни.

На сцену влетела золотая колесница, на которой восседал Лагранж в одежде Плутона. Под нежный аккомпанемент арфы он прочел дифирамб в честь короля Франции. Потом из-за деревьев появился транспарант с именем короля, поддерживаемый крылатыми гениями и освещенный бриллиантовым огнем. Король остался очень доволен.

— Кому пришла эта счастливая мысль сделать декорации из живых деревьев? — спросил король.

— Осмеливаюсь приписать ее себе, — отвечал барон.

— А мы предполагали, что вы мастер только на денежные выдумки. Приятный сюрприз для нас! Прикажите начинать комедию!

Пьеса началась. Обстановка была так роскошна, какой никогда и не видели на придворной сцене.

Роль Эраста исполнял сам Мольер. Он, точно чудом, превратился в самого изящного придворного и с таким искусством подражал тону и манерам аристократов того времени, что король пришел в восторг и начал даже аплодировать. Арманда же представляла восхитительный образчик самой утонченной кокетки. Но лучше всего удались различные типы «Несносных». Они были так живы, рельефны и естественны, что в каждом новом лице публика узнавала кого-нибудь из своих знакомых.

Комедия имела громадный успех, актеров вызывали несчетное число раз.

— Мы чрезвычайно довольны этой комедией, — сказал король, — мы убеждаемся, что Мольер действительно необыкновенный талант. Монсеньор, — обратился он к герцогу Орлеанскому, — проводите нашу супругу в залу, здесь становится свежо, а мы с герцогиней отправимся на сцену, чтобы осмотреть вблизи ее устройство.

С этими словами Людовик XIV подал руку Анне и, сделав знак Лавальер также следовать за ним, отправился на сцену, между тем как остальное общество перешло в бальную залу.

Но не все находились в таком счастливом расположении духа, как его величество. Девица Лавальер была чрезвычайно тревожна и рассеянна. Во время представления кто-то сунул ей в руку раздушенную записку, которую она не решилась бросить и в то же время не знала, куда и спрятать. Не менее были сконфужены де Гиш и Лорен, которые только было начали ухаживать за Армандой, как вдруг появился король.

— Что вы здесь делаете, господа? — вскричал король. — Если вы, Лорен, имеете такое пристрастие к сцене, то вам было бы приличнее поступить в труппу Мольера, чем служить при дворе.

Герцогиня Орлеанская громко рассмеялась и бросила торжествующий взгляд на озадаченного придворного.

Между тем Мольер был в самом печальном настроении. Видя, как его комедия понравилась публике, он возымел надежду, что король призовет его к себе и выскажет свою благодарность, но этого не случилось. Кроме того, легкомысленное поведение Арманды и нахальство ее обожателей приводили его в отчаяние. Измученный физически и душевно, он выбрал самое уединенное местечко и прилег под деревом.

— Мольер! Мольер! — закричали несколько голосов. Мольер поспешил выйти из своего убежища.

— Куда это вы спрятались? — раздался голос барона Фуке. — Его величество желают…

В эту минуту показался сам король.

— Что это, любезнейший, разве после триумфа можно иметь такое удрученное лицо? — ласково сказал король.

— Ваше величество! — отвечал Мольер с глубокими поклонами. — Мой триумф будет тогда только полон, когда я заслужу милостивое одобрение моего короля и благосклонность благороднейшей и прекраснейшей из всех женщин Франции!

С последними словами он обратился к Анне.

— Если вам недоставало только похвалы и внимания герцогини, то с нынешнего дня вы будете совершенно удовлетворены с этой стороны. Но нам хотелось бы выказать одобрение вашему таланту чем-нибудь более существенным, нежели просто похвалой. Скажите нам откровенно ваши заветные желания — и мы будем рады исполнить их.

Король протянул Мольеру руку.

Поэт преклонил колени и благоговейно прижал к губам протянутую руку.

— Могу ли я высказать две просьбы?

— Говорите!

— Первая моя просьба — иметь свободный доступ к вашему величеству! Милостивое слово, сказанное вами, будет окрылять мою фантазию, давать жизнь вдохновению и ограждать от козней моих врагов! Второе желание — чтобы ваше величество соизволили издать приказ, запрещающий лицам, не принадлежащим к театру, право входа за кулисы!..

— Кажется, шевалье Лорен и герцог де Гиш больше всего беспокоят вас? — улыбнулась герцогиня.

— Ваши желания, Мольер, будут исполнены, — сказал король. — Но, может быть, у вас есть еще какая-нибудь другая просьба об улучшении вашего положения?

— Нет, сир, с материальной стороны я вполне обеспечен моим трудом, а то, в чем я нуждаюсь, может дать один только Бог!..

— Что же это?

— Душевное спокойствие!

— Да, это великое благо! — задумчиво прошептал король.

— И никто не обладает им, сир! Едва ли найдется человек, который бы не имел своих закулисных страданий!..

— Что вы под этим разумеете?

— В этой печальной комедии жизни каждому из нас, как самому великому, так и самому ничтожному, судьба дает известную роль. В добросовестном исполнении ее заключается наша обязанность, честь, слава! В то время, когда мы на мировой сцене удачно играем свою роль и заслуживаем одобрение толпы, кому приходит в голову заглянуть в душу актера, посмотреть, что происходит за кулисами? Кто знает, какие страдания он испытывает? Кто видит, как разрывается его наболевшее сердце, когда он с веселой улыбкой отвечает на одобрение публики? Вот что я называю закулисными страданиями. Нет человека, которому они были бы совершенно чужды! Разве только вам, сир.

Король был взволнован. Он крепко сжал руку герцогини.

— Вы глубокий мыслитель, Мольер, теперь нам понятно, почему Конти так полюбил вас! Вы можете приходить к нам, когда вздумаете, мы уверены, что ваше общество будет благодетельно действовать на нас, потому что, — король приблизился к уху Мольера, — и мы имеем свои закулисные страдания… Мы полагаем, что вам как философу и поэту было бы приятно после дневных трудов уединиться в каком-нибудь загородном домике среди живописной местности, где бы ничто и никто не тревожил вас. Не так ли?

— Да, государь!

— Так потрудитесь выбрать в окрестностях Парижа местечко по вашему вкусу и укажите его Кольберу. Он купит его для вас.

— Государь!.. — Мольер не мог продолжать, глаза его были полны слез.