Царев город

— К тремстам подходит. Но бродяги идут и идут.

— Аббас сказал, что ты и сейчас на русских пойдешь Почему? Ведь ты русский.

— Мне более идти некуда. Меня царская плаха ждет

— А люди?

— Они тоже кругом в грехах. И перед царем, и перед помещиком, а иные перед Тайным приказом. Пойдут со мной.

— Поучить бы их воевать, да времени нет.

— Стоит ли, великий мурза? Саблей махать они все умеют, а уж дубиной крушить в своей бродяжьей жизни вот как научились. А что в бою надобно делать, так это ты укажешь. Ты, говорят, наимудрейший нуратдин¹⁶.

' — Это верно,—мурза расправил плечи, выпятил грудь.— Мои воины говорят: танец в руках барабанщика, битва в руках Аталыка. Вот как говорят! А твои черемисы, Ярандай, воевать умеют?

— Они, великий, все как есть охотники. Стрелы пускают сильно, метко, копье, однако, тоже кидают ловко. Да и бунтуют не первый раз.

— Как твое имя, атаман?

— Илья.

— Говорят, раньше ты кузнецом был. А кузнец по-нашему — демерджи. Я так и буду тебя звать.

— Пусть так.

— Бик якши! Не позднее, чем через трое суток, мои воины скрестят сабли с русскими. От моих разведчиков стало известно — через Волгу переправился передовой полк царя. Ведет его князь Гага, и воинов в нем две тысячи с половиной- Идут они на Топкаев илем, хотят город там строить. Пусть идут. Дороги тяжелы, они до места две ночевки будут делать. На одной я их спящими всех прирежу. Ты, Демерджи, со мной пойдешь.

— Пеших тоже брать? У меня ныне сто конных, остальные пешие.

— Возьмешь десяток конных. Пусть они посмотрят на нашу силу, на нашу храбрость. Пусть увидят молнии наших сабель, которые засверкают в ночи! И ты, Ярандай. собери со всех илемов по человеку, пусть и они расскажут черемисам, как могуча моя рать, как неотвратимы ее удары. Впереди у нас много битв. На место передового полка царь пошлет другие полки — может быть, всю зиму придется драться. У вас, — мурза посмотрел на Ярандая и

атамана, — есть полдня и ночь. Завтра на рассвете выступаем. Идите.

— Позволь сказать, могучий, — из-за занавески вышел Аббас.

— Говори.

— Ты, атаман, не вздумай свое мудрое решение отравить ядом глупости. О налете никому не говори. Найдутся такие — русских упредить могут.

— Как?! Они же пешие...

— Но девяносто лошадей останутся!

— Ладно! — мурза поднял руку. — Ярандай пошлет гонцов по илемам, а ты, Аббас, поедешь с атаманом. Поставь коней под охрану, с людей глаз не спускай, чтоб ни один с места не вышел.

Через час Аббас и атаман были в лагере. Сотник сразу же приказал сгрудить всех лошадей к одной коновязи, пересчитать и строго охранять. Илья пошел выбирать десяток ватажников для похода. Еще в пути он придумал, как упредить передовой полк. Аббас знал о всех лошадях, которые были приданы ватаге, но он никогда не видел Еш-кину кобылу. Она стояла отдельно от всех лошадей, в загородке рядом с лосихой- Если бы с Ильей приехал Ярандай, он об этой кобыле непременно бы вспомнил. Кого послать? Ни Андрейка, ни Дениска кокшайскую дорогу не найдут. Другие ватажники тем паче. И выходило одно: надо послать Настю. Она в тех местах бывала и пути знает. Конечно, затея была рискованной. Настю могли встретить ногайские разъезды, но Илья подумал — бог милостив. Он незаметно заскочил в землянку. Настя готовила обед. Айвика забавлялась с Настёнкой. Отсылать ее из землянки было неудобно, и Илья рассказал им о замысле мурзы.

— Как хошь суди, дочка, а окромя тебя посылать некого. Как стемнеет, седлай кобылу и скачи. Наших непременно надо упредить.

— Настька не поедет! — грубо сказала Айвика.

— Почему?

— Я поеду. Дорог она не знает, на коне ездит плохо, к русским приедет, когда им могилу копать надо будет. И другое пойми: сиротка' горластая, она без Насти так орать будет, что не только Аббас, сам мурза услышит. И спросят: где твоя дочь? А про меня спросят, скажешь: «Наверно, в свой илем к отцу убежала».

И выходило, что Айвика права. Вечером, как только стемнело, она тихо вывела кобылу на дорогу, вскочила в седло и поскакала в сторону Кокшаги.

Лето нйнче выдалось дождливое. Не успел передовой полк переправиться через Волгу, заладили проливные дожди. Воевода Гагин-Великий спрашивал Ешку:

— Ты мне в минулый раз рассказывал, что в межречье берега болотисты есть, и дороги там трудны?

^г

— Сказывал.

— А если слева Кокшаги взять, то там до озера Таира дороги сухи?

— Сплошной песок, чуть ли не до места.

— Тогда дожди нам на пользу. Я так мыслю: враги наши басурмане о нашем появлении тут узнали и пойдут к нашему месту, где городу быть, враз с нами. Мы с этой стороны, они с той. Мы посуху, а им дороги, ты сказывал, сырые. Стало быть, нам недельку-другую тут следует посидеть, дожди переждать* Тогда сырые басурманские тропы совсем непроезжими будут. А мы, глядишь, воеводе крепостишку поможем починить.

— Сия мысль, княже, мудра, — сказал Ешка. — Однако подумай глубже. Нехристи окаянные могут раньше на нашу сухую дорогу выскочить.

— Только седни доглядчики вернулись — дороги на много верст пусты, не только ногайцев, конских следов не замечено.

— Смотри, княже, сам...

Десять дней ратники чинили стены кокшайской крепости, заменили старые ворота, укрепили башни, расчистили вокруг крепости рвы.

Потом дожди перестали, и полк тронулся в глубь лесов. Первую ночевку князь Гагин решил сделать на озере Таир,-другую — на реке Студенке. Первый день отдохнувшие воины шли легко. Князь оказался прав, песчаные дороги после дождей стали еще доступнее: песок осел, затвердел, идти по нему — не тонуть по колено. К Таиру пришли к полудню, здесь воевода решил сделать полку постирушку и помывку. Выставив вокруг дозоры, полк разделся, стирал исподнее бельишко, смывал потную грязь с телес, накопившуюся в тяжком походе. Летнее солнце высушило одежду, посвежевшие воины переоделись, поужинали и легли отдыхать. Дозорные не заметили ни одной живой души, и всем показалось, что неприятель еще далеко.

На землю опустилась черная ночь. На небе ни звездочки; непогодь, бушевавшая более недели, на ночь опоясывала землю низкими облаками. Холодный ветерок дует с озера, шумит камыш по берегам. Дозорные Терешка и Никишка после помывки задремали у дороги. Казалось, и

не спали совсем, все время, вроде, приглядывались и прислушивались к ночи, но как очутился перед ними всадник в беличьей нерусской шапке и с саблей, не заметили. А он склонился с седла, стукнул ножнами сабли по плечу, сказал бабьим голосом:

— Эй, сторож, караул проспал!

Пока Никишка протирал глаза, Терешка успел взвести курок и, не прицеливаясь, грохнул из пищали.

— Зачем стреляешь, дурак! Я с добром приехала. Спать на карауле не надо. Ногайцы близко. Зови воеводу.

Но его звать уж было не надо. Лагерь проснулся, всполошился, и на выстрел прибежал сотник с солдатами. Айвике скрутили руки за спину, повели к воеводе в шатер. Гагин, в длинной исподней рубахе, поднял свечу над головой:

— Кто такая? Откуда?

Айвика ответить не успела, в шатер вбежал Ешка, крикнул: —Айвика! —облапил ее, поцеловал в щеку.— Зачем ты здесь?

— От Илейки-кузнеца прискакала. Велел упредить: на другой ночевке на вас налетит мурза Аталык, а у вас, я видела, сторожа спят.

— Садись, рассказывай. Где Илья, где Топкай, где моя Палага? Как они? Это, Иван Васильевич, девка из того илема, куда мы следуем. Ей верить можно.

— Кобылу накормите, — сказала Айвика. —Она полные сутки скакала без отдыху. Я думала, упадет.

Князь кивнул головой сотнику. Тот вышел из шатра, вслед ему князь крикнул:

— И девке поесть пусть пошлют.

Хлебая холодный гороховый суп, Айвика начала рассказывать...

На рассвете полк двинулся дальше. Айвике дали свежего коня, она поехала вперед с ертаульной сотней. Места эти она знала хорошо, не раз охотилась. Двигались медленно и осторожно. К реке Студенке (по-черемисски она звалась Юшто) подошли на закате. Князь Иван Васильевич приказал лошадей оставить под седлами, воинам не раздеваться и не спать. В саженях сорока перед стоянкой воевода выставил всех пищальников, а *их у него было полтысячи, и приказал зарыться в две траншеи. Тысячу конников выслал на три версты вперед и приказал скрытно встать по обе стороны дороги, войско мурзы пропустить. Другую тысячу ратников отвел назад, в запас. Велено было до полночи жечь костры, ужинать, а после чтоб ни единого звука.