Царев город

— Камень ломать близко есть где?

— Чего не ведаю, того не скажу. А для кирпича глины много.

— На Санчурин-озерцо ходил? — спросил Ноготков.

— Был. Там тоже крепостишку воздвигнуть можно.

— А на Яран-реке?

— Не успел.

— Не беда,—заметил Годунов.—Нам бы сперва за одно место зацепиться.

— Теперь тебе, князь Иван Андреич, слово, — царица

кивнула в сторону Ноготкова. Воевода вытянул из-под карты план порода, начал обстоятельно: ^

— Назовем сей острог Царев город на Кокшаге. Если матушка-государыня соизволит...

— Пусть будет так. Говори далее.

— По сему чертежу судя, город наш будет шестиуголен, обнесен рвом и завалом глубиною до четырех сажен, чтя их с вершины завала до донной зачисти. Стены бревенчаты, на каменном подкладе. Со стороны реки стены сосно-вы, с юга дубовы, столбцы березовы. Трое малых ворот еловые и пихтовые с обшивкою. Наугольные башни глухие бои с них пушечный, пищальный и лучной. Наверху башен шалаши караульные, на них караул несводный.

— Какая обшивка ворот? — спросил Шеховской. — Ежели они еловые, то поджечь их стрелой сущий пустяк

— Обшивка тонкого железа, гвозди кованые, трехугловые. Будут ворота главные. Одни из дуба, без обшивки. Над ними двухъярусная башенка с вестовым колоколом, а на челе ее крест резной березовый. Земляные накаты с пушками через сто сажен, к пушкам каменные ядра. На бревнотах, где стрельцы стоят, — запас свинца и зелья. Пушек затинных на всю крепость пять, по угловым башням и на главной же. У стрельцов пищали семипяденпые, а також короткие, ручные. На щитах луки с саадаками, а в них мелкоточеные стрелы в большом достатке. Ров округ острога залить водою до злвалов. Вот тут,— воевода ткнул перстом в середину чертежа, — дом воеводской, рядом дьяков три домы, прикащичьи. Рядом кабак, супротив его, вот здесь, приказная изба. Потом пойдут дворы стрельцов слуг, а далее около стен людские черные избы.

— Кабак ты, княже, поставил, а храм где, храм?! — воскликнул Иов.

— Храм покамест деревянный, немудрой, в одну маковку, на самом высоком месте. Крышу сладим из драни, выложим узорами, и будет зело лепно.

— Храмов надо бы два, — заметил Ешка. — Один для русских, другой для новокрещен, сиречь инородцев. Вме-стях молиться воеводы и дьяки не захотят, А черемис следует к молениям приобщать.

*— Истинно! — владыка встал, метнул взгляд на Ногот-кова. — Отчего храм немудрой и деревянный? Мы утверждаемся там не на год, не на два, а на века. Храм надобен сразу же каменный!

— Мы так и мыслили, но царский казначей...

— Государева казна, владыка, не бездонный кладезь,— сказал Деменша. — Ведомо ли вам, воеводы и бояре, что на город и так заверстано но большой статье тридцать две шши, 16 алшн да хлеба, ржи и овса восемь гыщ четей

— Деменша верно говорит, — вступил в спор голова приказа Васильчиков. — На первое время ратники и в деревянной церквушке помолятся, чай, веры оттого у них не убудет. А потом уж...

— Сия крепость в изначале град божий, а потом уж царев, — не унимался Иов. — Посему храм ставить следует в первую голову. Может, для инородцев церкву повременим, а главный храм сразу из камня!

— Ты бы сам, владыка, мошной тряхнул да выда^ на богоугодное дело тысчонок пять али десять. — Годунов глянул на Иова насмешливо. — Тогда бы мы и на собор замахнулись. А то...

— Ты, Борис, глазами меня не гложи. Уж от тебя-то таких слов слушать не приведи господь. Ты-то лервый знаешь, что от крепостишек волжских, кои без лепных храмов да монастырей живут, толку мало. А что касаемо патриаршей казны, то из нее на монастырь в кокшацких землях я не пять тысчонок выдам, а все пятьдесят. И сия божья обитель удержит инородцев в радении государю покрепче, чем твой острог.

Борис пожал плечами, перевел взгляд на Ирину.

— Говори, матушка-царица. Твое последнее слово.

— Все мы знаем, — Ирина начала говорить спокойно, как и следует царице, — что крымская орда — жестокий бич в руках турок. Ныне сей бич поднят не на окраины наши, а бьет по спине державы. Те тысячи конников, о которых упреждал нас Мурат-Гирей, уж, видать, в черемисских пределах, а мы спорим о каких-то пяти тысчонках. Ежели в лесах заволжских пожар инородческий разольется, то потушить его во много крат дороже станет. Государь Федор Иванович повелел мне денег не жалеть. Посему храм на Кокшаге ставить каменный, а тот деревянный, который придумал князь воевода Иван Андреич, строить будем для инородцев. А ежели владыка на монастырь денег даст, куда как будет добро.

— Так и запишем, — Ноготков взял перо и рядом с маленькой церквушкой в одну маковку пририсовал храм.

— Настоятелем сего храма, матушка-царица, я мыслю послать отца Иоахима, как ты и советовала, — Иов поклонился Ирине.

— Добро. Утварь для храма готова?

— Иконописцы уже в деле. Образа будут на дереве в серебряных окладах, сосуды оловянные, серебряные, а для причастья един золотой. Свечи топленные из воска, литы тонко и толсто. Над алтарем буде икона Девы Мироносицы, паникадило медное, хоругви мастера изладят на месте.

— Посады и слободка будут?—спросил Гагин-Великий, обратясь к Ноготкову.

— Осадного жилья пока нет, слободку сделаем за _%ре-кой одну. Потому как покамест сидеть в осаде некому, и посадские жители не накоплены.

Решив кой-какие мелкие дела, советчики стали расходиться. Ешку митрополит взял с собой-. В сенях Ешка шепнул Иову:

— Позволь, владыка, словцо царице молвить?

Чуткая Ирина просьбу услышала, убавила шаг, сказала:

— Молви, подвижник.

— Государыня-матушка. В крепости городничий должон быть. Нельзя ли на это место Звягу Воейкова посадить. Человек он боголюбивый...

— И выпить не дурак, — добавил Васильчиков.

— На , выпивку вы все люты, — Ирина усмехнулась.— А Звяга человек расторопный, ему в городничих самое место. Ты уж, Григорий Борисович, отпусти его. Дьяков, я чаю, у тебя в достатке.

— И еще, матушка-царица, позволь слово молвить. Хоронится от царского гнева в тех местах русская добрая душа кузнец Илейка. А с ним человек сто народу. Они тоже убежали из разных мест либо от голодухи, либо от обид всяческих и бед. Их бы твоей царской волей простить да и приспособить для возведения крепости. А то они колотятся меж черемисами, татарами и нашими приставами. То и гляди недруги наши их к себе притянут...

— Когда же тот кузнец государю нашему нагрешить успел?

— Боже его упаси! Его вина перед покойным Иваном Васильевичем была, давний грех, лет, поди, десять тому.

— Так покойный государь все вины своим недругам простил.

— Он, может быть, и простил, а указ в Тайном приказе остался.

— Скажи русским людям, пусть идут к городу безбоязненно. Князь Иван Андреич!

— Я тут, государыня, — Ноготков подошел к царице.

— Слышал, что отец Иоахим спрашивал?

— От слова до слова.

— Мы с государем надумали в те дикие места переселять людей наших, а уж кои там обретаются, их и бог велел к делам государевым привечать. Тебе, я чаю, там кузнецы будут зело надобны?

— Как же, как же! Скажи, святой отец, тому Илейке, чтобы он немедля, как только я на Кокшаге сяду, ко мне приходил. Никому в обиду русских людей не дадим, так и скажи.

Перед летним Спасом во дворе Разрядного приказа собрались полки. Налегке выступал передовой полк князя

Гагина-Великого, Большая часть его ратников была уже на Волге. С нею Гагин-Великий стоял на вылазке в Сви-яжске. Места ему тут были зело знакомы, Гагин когда-то строил кокшайскую крепостишку и даже был там первым воеводой.

Над Москвой плескались колокольные звоны вослед пблку, уходившему в^#глухое Заволжье на возведение ново-городов, острогов, сторожек, дабы ставить там заслоны ногайцам, крымским ордам и султанским ратникам.

Воины с грустью смотрели на золоченые маковки церквей, крестились неистово: придется ли еще раз увидеть

родную златоглавую Москву?

Рыдали у стремени жены стрельцов, герли воспаленные очи концами черных платков. Махали пухлыми ручками воеводские супружницы, тонко скулили в свои вязаные оторочки на рукавах невесты молодых воинов.