Инквизитор

— Он здесь?

— Да нет, отец мой. Он, наверное, в Святой палате?

— Насколько мне известно, нет.

— Но он должен быть там. Он всю ночь пробыл там.

— Всю ночь? — переспросил я, не подумав. Бедная женщина встревожилась еще больше

— Он… ему часто приходится работать по ночам, — залепетала она. — Он мне сам так сказал.

— Ага.

Тут я конечно же догадался, правда с опозданием, что делал по ночам Раймон. Он проводил ночи с блудницами, а потом лгал. Мысль о том, что Святая палата служила ему для этого предлогом, привела меня в негодование.

— Рикарда, — сказал я, не желая покрывать его, — вашего мужа не было в Палате, когда я уходил. Там оставался только брат Люций.

— Но…

— Если ваш муж не явился домой вчера вечером, то нужно искать других объяснений.

— Его похитили! С ним что-то случилось!

— Сомневаюсь.

— Ах, отец Бернар, что мне делать? Мария, что мне делать?

Марией звали кормилицу; она сидела у огня, прижимая к груди младенца, и была настолько же дородной, насколько Рикарда — иссохшей и сморщенной.

— Согрейте себе винца, домина [87] — посоветовала она хозяйке. — С ним ничего дурного не случится.

— Но он пропал!

— Нельзя пропасть в этом городе, — ответила кормилица, и мы переглянулись. Мария, хоть и изъяснялась в тягучей и ленивой манере, но соображала быстро.

— Отец Бернар, вы должны мне помочь, — взмолилась бедная жена. — Мы должны его найти.

— Я и пытаюсь его найти.

— Может быть, его убили еретики, как они убили отца Августина! Ой, отец мой, что же мне делать?

— Ничего, — твердо отвечал я. — Оставайтесь дома и ждите. А когда он явится, то устройте ему хорошую головомойку за его бесстыдное поведение. Он сидит где-нибудь за игрой и не помнит уже ни дня, ни ночи.

— Ох, да вы что! Он бы никогда так не сделал!

При виде Рикарды, залившейся слезами, мне стало не по себе, и я принялся уверять ее, что обязательно разыщу ее мужа.

С тем я и ушел, преследуемый чувством вины, поскольку я явился вестником такого несчастья, и в то же время надеясь, что Раймон ответит за свою дерзость. Утверждать, что он работает ночи напролет! Неслыханно!

Я решил, что мне нужно вернуться в Палату, объявить об исчезновении нотария и воспользоваться этой возможностью, чтобы установить местонахождение бумаг отца Августина, ибо я знал, что рабочий день Пьера Жюльена всегда начинается после заутрени. Однако на обратном пути, проходя через рыночную площадь, я увидал Роже Дескалькана, остановился и окликнул его. Он был вовлечен в какой-то спор о налогах, ведь торговые сборы порождали не меньший ропот, чем церковная десятина, но прервал свой спор с разгневанным торговцем сыром, когда увидел, что я его жду.

— Приветствую вас, отец мой, — сказал он. — Вы меня искали?

— Нет, — ответил я. — Но теперь, раз я вас нашел, я хочу кое-что с вами обсудить.

Кивнув, он отвел меня в сторону, и мы начали тихий разговор, пока вокруг нас блеяли овцы, покупатели вздорили с продавцами и бродячие торговцы выкрикивали цену на свой товар. Я сказал ему, что Раймон Донат исчез куда-то этой ночью — без вести пропал. Я поделился своим подозрением, что нотарий отсыпается после дебоша в постели какой-нибудь шлюхи. И я попросил, чтобы солдаты сенешаля, хорошо известные среди самых больших греховодников Лазе, поискали нотария, проходя по своим делам.

— Значит, его не было всю ночь? — задумчиво спросил сенешаль. — Да. Это повод для беспокойства.

— Да я не беспокоюсь. Ясно, что такое случалось и раньше. Он вообще может уже сидеть в Святой палате.

— Но может и валяться где-нибудь в навозной куче с перерезанным горлом.

Удивившись, я задумался над этим предположением. С чего бы такие мысли приходили в голову сенешалю?

— Потому что где шлюхи, там и воры, — отвечал он. — Ниже по реке, среди нищих и лодочников, есть люди, готовые перерезать вам глотку за пару башмаков.

— Но я не думаю, чтобы Раймон стал искать развлечений в такой компании. Насколько мне известно, он предпочитал служанок и вдов.

— Шлюха есть шлюха. — Сенешаль хлопнул меня по спине. — Не волнуйтесь, отец Бернар, я достану его вам даже со дна реки. В этом городе никто от меня не скроется.

И с этими словами он вернулся к торговцу сыром и продолжил спор, взяв с меня обещание, что если Раймон уже в Палате, то я как можно скорее дам об этом знать какому-нибудь из гарнизонных солдат. И хотя он, казалось, держался вполне беспечно, вы не сочтете за странность, что его зловещие предположения смутили мой покой. По дороге в Палату я предавался печальным мыслям: я гадал, насколько вероятно, что Раймона и в самом деле убили, чтобы отобрать кошелек, и выбросили в реку. Или что, как служащего Святой палаты, его настигла та же судьба, что и отца Августина. Конечно, эти страхи были нелепы, ибо существовало более правдоподобное объяснение, — то самое, что я дал Роже с самого начала. И все же душа у меня болела.

Когда я пришел в Палату, дверь мне отворил сам Пьер Жюльен. Судя по его опухшей физиономии и синякам под глазами, он тоже провел бессонную ночь и теперь был вовсе не рад видеть меня. Прежде чем он начал гнать меня прочь, я спросил, на месте ли Раймон Донат.

— Нет, — ответил он, — а у меня назначен допрос. Я уже собирался отправить посыльного к нему домой.

— Там вы его не найдете, — перебил я. — Раймон отсутствовал всю ночь.

— Что?

— Его жена не видела его со вчерашнего утра. Я не видел его с обеда. — И то обстоятельство, что он должен был присутствовать в Палате, чтобы вести протокол допроса, весьма меня встревожило. Хотя он не впервые не ночевал дома, он впервые не явился к назначенному допросу. — Я подозреваю, что он, как обычно, посвятил ночь блудницам, и боюсь, как бы он не спутался с ворами. Конечно, это просто может быть следствие чрезмерных возлияний…

— Я должен идти, — объявил Пьер Жюльен.

Я все еще стоял на пороге, потому что он не давал мне войти, и едва не упал, когда он ринулся вперед.

— Пошлите за Дюраном Фогассе, — бросил он через плечо. — Скажите Понсу, что дознание отменяется.

— Но…

— Оставайтесь здесь до моего прихода.

С изумлением глядел я вслед его удаляющейся фигуре, не в состоянии объяснить себе его столь необычное поведение. Потом я сообразил, что его комната сейчас пуста, и отправился туда, чтобы произвести досмотр.

Как и следовало ожидать, бумаги отца Августина находились там, и среди них я нашел письмо епископа Памье. Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь! [88] Воистину, это было свидетельство милости Божией!

Я спрятал документ у себя в одеждах, подумав, что позднее, может быть, я его уничтожу. Затем, исполняя указание Пьера Жюльена, я отправился в тюрьму, где попросил Понса послать за Дюраном Фогассе. Я также сообщил ему об отсутствии Раймона. Мы оба согласились, что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба. Раймону, по мнению Понса, не следовало «совать свой фитилек в какие попало свечки».

— По-моему, — прибавил он, — коль скоро этот дурень соблазнял чужих жен, так уж не болтал бы об этом на каждом углу. Я всегда говорил, что с ним поквитаются.

— Вы не припомните, кого он соблазнил в последнее время?

— Если бы я помнил, я бы вам сказал. Мне недосуг слушать болтовню Раймона. Но писарь либо этот паренек, Дюран, должен знать.

Это была ценная подсказка. Однако когда я спросил брата Люция в скриптории, то он отвечал весьма расплывчато и бестолково. Женщины? Женщин было так много.

— А в последнее время? — настаивал я. — В последние несколько недель.

— О… — Несчастный каноник залился краской. — Отец мой, я стараюсь не слушать… это грешно.

— Да, конечно. Я понимаю. Да и наверняка прескучно. Но вы не запомнили каких-либо имен, брат? Или описаний?

— Они все, кажется, от природы похотливы, — пробормотал он, красный как рак. — С дородной… дородной грудью.