Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

   - Ох, тошно-тошнёхонько!

Не помнил, кто сопроводил в спальню, как лёг на ложе.

Приснилось страшное: будто живот ему пронзил мечом Гаврюшка Трудник. Взор помутился от вида раны, а ещё более от выпавших наружу собственных кишок. Проснулся весь в поту. Припомнил: видел схожий сон, когда бежали всей семьёй от Тохтамыша. Только в тот раз маленького князя язвил копьём татарин. Мамка Домникея изъяснила: такой сон предсказывает плохое окончание гостеваний, отъезд по причине ссоры с хозяином, которому сие во многом повредит и огорчит его. Хозйин однозначно - Юрий Святославич. Отъезд - в Москву из опостылевшего в один день Смоленска.

Слуга-рязанец подал умыться. Князь освежился, облачившись, вышел в переход и сразу же столкнулся с Карачуриным. Оружничий сиял:

   - Вчера нашёл лишь к ночи твою милость. Не стал будить. Сейчас бежал сказать: к нам гость пожаловал!

   - Откуда? Кто? - оживился князь.

   - Боярин Галицкий. Твой бывший дядька. Ждёт в сенях.

Как кстати! Ум не верит, очи видят, - он! Объятьям не было конца.

   - Задушишь, господин! - стонал Борис.

Всеведущий и вездесущий сразу же пустился рассказывать. Чуть свет прибыл из Москвы с дружиной. Княгиня настояла догнать мужа, подкрепить вооружёнными людьми, при боевой беде помочь, а при успехе поскорее возвратить домой. Сердце её страдает по любимом день я ночь.

   - Как Анастасия живёт-может? - не терпелось узнать Юрию.

Борис весело кивал:

   - Солнце в дому матушка наша, не нарадуемся!

   - А ещё новости? - тормошил князь.

Боярин почесал в затылке:

   - Братец твой Андрей Дмитрич оженился у князя Александра Патрикеевича Стародубского, взял за себя дочь его отроковицу Аграфену.

   - Отроковицу? - удивился Юрий.

   - Тринадцатый годок пошёл княжне, - сказал Борис. - И княжичу-то лишь осьмнадцать. Мог бы погодить.

   - Любовь годить не хочет, - вспомнил свои муки князь.

   - Дядья твои по матери, - продолжил рассказ боярин, - Василий с Симеоном Суздальские, бросили свои ордынские скитания и примирились с государем. Первый взял из заключения жену с детьми и удалился в Вятку. Второй сел в Городце.

Юрий перекрестился:

   - Слава Богу, окончание семейной смуты!

Побеседовали всласть, но торопливо. Решили тут же отправляться восвояси. Князь не захотел даже проститься с тестем. Пошёл к Олегу. В спальне - нет, у сына - нет. Застал за утренней трапезой, начал раскланиваться.

   - Вот уж не отпущу голодного! - взял за руку старик.

Упрямо усадил за стол. Пришлось отведать курицу на вертеле, поздравствоваться кубком мёду.

   - А нам ведь по пути, - предложил Юрий ехать вместе.

Трапеза подошла к концу. Руки великого рязанца легли на плечи молодого свойственника:

   - Не по пути, друг мой, уже не по пути. Себя ругаю, что вернул Смоленск упырю-зятю. Однако же не возвращаться пустым. Войду в литовские окраины, пощекочу мечом врага-Витовта. Вернусь домой с добычей. Тебе, Юря, могу дать охрану, какую ни попросишь. И поклонись от меня свату на Москве.

Молодой князь от охраны отказался, ибо Галицкий привёл две сотни конных и оружных. Попрощались душевно.

   - С тестем обошёлся без прощания? - лукаво подмигнул Олег.

Юрий попытался быть весёлым:

   - Встречу Святославича в Москве, когда вернётся просить брата-государя возвратить ему Смоленск, вновь отнятый Витовтом.

Тут долгой жизнью ученный и переученный рязанец посмеялся вдоволь:

   - После вчерашней крови литвину раз плюнуть отобрать у вурдалака город. Только не поможет возвратить его твой брат Василий. Ой, не поможет, помяни меня!

На том и расстались. Час спустя Юрий уже мчался на Москву. По одну сторону крутящий залихватские усы Борис, по другую оружничий Асай, забавно напевающий родную песенку, унылую, как степь, писклявую, как комариный зуд, прерывистую от толчков встречного ветра.

Юрий усвоил: мудрый, под стать волку, Олег насквозь видит и его, второстепенного князя Звенигородского, и старшего брата государя Василия, и Юрия Смоленского. Хотя касательно последнего Олег позорно проморгал вчерашнее, обмишулился в любимом зяте. Привык видеть в нём изгнанника, не самовластца. Юрий казнился: зря не внял осторожному Василию, нырнул головой в омут. Что же сказать Настеньке?

13

Князь проснулся в жениной спальне. Слюда в оконных ячейках рдела под взошедшим солнцем. Проспал! У Пречистой ранняя служба началась. В златоверхом тереме государь-братец поутренничал и заседает с боярами. Продрых Юрий Дмитрич, спелёнутый, как коконом, приятной теплотой своей жены. Который год супруги неразлучны после его похода на Смоленск. Анастасия снова на сносях. Первенец, названный Василием в честь брата, уже топает и произносит «тата». Теперь князь ждёт дочери, княгиня ещё одного сына. Второй наследник должен подкрепить первого, дабы род Юрия по мужской линии рос, цвёл и плодоносил. Мало ли какая выпадет судьба. Может быть, высшая? У Софьи же Витовтовой с мужским наследством нелады. Родился сын Данило, жил пять месяцев. Только что схоронен сын Семён, трёх месяцев не жил. А как в отцовом завещании прописано? «По грехам отымет Бог сына моего князя Василия (умрёт бездетным), а кто будет под тем сын мой (заведомо известно, - Юрий), ино тому сыну моему княж Васильев удел», то есть великое княжение. Такое рассуждение от своей милой половины Юрий, обуреваемый неистощимым страстным чувством, слышал довольно часто. Привык. Отвечал смехом: «Голубка с задатками орлицы!» Давно уже им надо спать отдельно по причине её тяжести.

Вчера случилось светопреставление. Средь бела дня с чистого неба обрушился на город неземной, вводящий в столбняк, грохот. Стало быть, Господь разгневался, ибо когда, по уверенью дедов, под ногами была тряска и шум шёл из-под земли, а не с небес, всеведы говорили: нечистый взъерепенился! За что же ныне Божий гнев? Предвестник худа? И так худого позади хоть отбавляй. Великий князь Рязанский Олег преставился. Пришлось заключать новый договор с его наследником. Шурин Фёдор обязался считать Василия Дмитрича «старшим братом», Юрия - себе ровней, следующих за ним - младшими. Коробила такая лестница! В ней второй по старшинству московский князь с рязанским подколенным - на одной ступеньке. Анастасия успокаивала: «Не казнись. Настанет твоё время, всё переиначишь». А каково Андрею и Петру? Стали младше рязанца! Зачем им такой «старший брат»? Путаницу сотворил Василий! Забыл при этом меньшего из меньших - Константина. Тот вырастет, кем станет для него Фёдор Рязанский? Ужели отцом?

Юрий вернулся мыслями к грому небесному. Вечером пришёл сосед Данила Чешко. Рассказал, что невиданные молнии, которые и в терему ослепили, предупреждая каждый громовой удар, многих людей на улицах побили. Одна попала в церковь, выстроенную, обихоженную матунькой, и несколько икон спалила. Боже правый! В Чудовом монастыре архимандрит и чернецы от страха пали на пол, целый час лежали обмерши. А на архимандритовом дворе от молнии погиб монах. После такого рассказа Анастасия побоялась спать одна. Юрий охотно возлёг с нею. От любимой, словно от цветка, исходил сладостный запах. Не притирания искусственные пахли, а сама, будто бы кто-то умастил елеем. Князя окунали в тёплое блаженство Анастасиины добрые токи: жена делилась с ним внутренней силой. Соприкасаясь, забывал всё, что могло тяготить разум.

Но чуть не каждый день рождает неприятности. Вот старец Олег умер. Вместе страдали душами в Смоленске и - нет Иваныча! А как сбылось его предсказание. Витовт дважды осаждал Смоленск. Бил бесполезно пушками, буравил неудачными подкопами. Не взял. Однако сторонники его росли. Взбешённый Святославич казнил скрытых врагов, а они множились. Казалось, отрубаемые головы чудесно могут прирастать к плечам. Было яснее ясного: не пушками возьмёт литвин твердыню, а изменой!

Юрий с государем-братом в жару пил охлаждённый квас в Набережных сенях, когда проворный челядинец возвестил прибытие великого князя Смоленского. Василий давно ждал, выслал по его просьбе опасную грамоту [62] братнему тестю. Святославич низко склонился перед ним, сухо кивнул одноименцу-зятю, ибо меж ними кошка пробежала со дня взятия Смоленска. Василий по обычаю поздравствовался, Юрию подал знак остаться при беседе, как знатоку смоленских дел. Святославич начал говорить: «Тебе, Василий, всё возможно. Витовт - твой родственник. Дружба у вас теперь. Помири, чтобы не обижал меня. Если же ни слёз моих, ни твоего дружеского совета не послушает, помоги силой, не отдавай на съедение. Хочешь, возьми город за себя. Лучше ты владей, а не поганая Литва!» Василий слушал, изредка кивал, потом пообещал: «Подумаю». Проводив гостя, сказал брату: «Ой, Гюрьга, неприятен мне этот человек! Сколь хороша у него дочь, и сколь у него с ней... ну-у-у... ничего общего!» Про себя Юрий согласился с братом, вслух же о Смоленске рассудил: «Город искони русский, да сейчас против могучего Витовта нам за него не устоять стеной». Василий изумлённо поднял бровь: «Иногда, Гюргий, в самых трудных рассуждениях ты прав!»