Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

И в эту минуту государь вдруг обернулся к ней с каким-то вопросом. Глаза его отнюдь не горели желанием.

   — Что? — растерянно переспросила Кученей, забыв, что говорит не по-русски.

   — Ты не слышишь? О чём задумалась?

Красавица едва нашлась что ответить, мол, от сидения в душной комнате разболелась голова, вот-вот упадёт. Иван Васильевич недовольно поморщился:

   — Я говорил, что надо поехать на богомолье вместе с детьми... Голова болит? Пойди приляг, лекаря пришлю.

Всё очарование милого семейного вечера было разрушено. Опустив царевичей с колен, государь отправился в свою опочивальню, а царица в свою, зло кусая губы. Вот ещё не хватало, ехать куда-то с царевичами! Они будут по вечерам приставать к отцу с глупыми вопросами, а она сидеть и ждать, когда же супруг соблаговолит прийти к ней! И что за радость вот так жить? Куда лучше развлечения, пусть и жестокие. Особенно жестокие!

На забаву — бой безоружных людей с медведями — царевичи идти не захотели, а вот государыня отправилась с предвкушением занятного зрелища. Младший царевич Фёдор мал, чтобы что-то понимать, но делает всё как старший. Иван попросил оставить их с мамками дома, и Федя за ним. Государь только плечами пожал: что ж, не время им жестокости смотреть, пусть лучше погуляют в саду. Да и царице будет спокойней.

Нынешней жене не к сердцу пришлись царевичи, глядит на бедных косо, никогда не приласкает... Не может простить, что муж нет-нет да и назовёт её невзначай Настей. Конечно, обидно это, но и она понять должна, тринадцать лет и многих детей из памяти не выкинешь. Неласкова Мария, скорее даже злобна. Не раз сам Иван Васильевич замечал, как презрительно кривятся губы царицы, стоит попасться ей на глаза пасынкам. Фёдор, тот мал пока, понимает плохо, а Иван уже всё заметил. Однажды прокрался к отцу в опочивальню, бросился перед ним на колени, стал молить, чтоб прогнал проклятую мачеху! Иван Васильевич был в ужасе:

   — Что ты, Ваня? Можно ли так говорить, она жена моя!

   — Прогони... она злая... прогони... — исступлённо шептал царевич. Пришлось государю кликнуть его мамку, но едва начал выговаривать, чтобы получше следила за мальчиком, как и та чуть не в слёзы:

   — Государь-батюшка, не вели казнить, вели слово сказать!

   — Говори, — поморщился Иван Васильевич.

Мамка, бухнувшаяся перед тем на колени, подобрала подол своего сарафана и шустро подползла ближе к царю, запричитала быстро-быстро, чтобы не успел остановить:

   — Государь, ежели невозможно царевичей от царицы нынешней оградить, то вели нам с ними куда отъехать и жить от неё подалее...

Иван Васильевич оторопел, он слышал, что Мария недолюбливает пасынков, но не думал, что настолько. Нахмурил брови:

   — Что, так не милы они царице?

Мамка, видно, боясь сказать что нелестное о Марии, заюлила, запричитала:

   — Да пусть уж она сама по себе... Ты нас отпусти, чтоб царевичам ежедневно слёзы не лить...

Царь махнул рукой:

   — Поди! Подумаю...

Мамка едва не уползла на коленях, таща за собой царевича Ивана. Тот упирался и кричал, что не хочет уезжать от отца, пусть лучше проклятая мачеха сгинет! В открытую дверь Иван Васильевич заметил младшего Федю, тот стоял, испуганно глядя на брата и прижав худенькие ручки к груди.

По сердцу резануло: сам он осиротел из-за смерти и отца, и матери, а его дети при живом отце точно сироты! Каково им будет знать, что отец живёт во дворце с красивой мачехой, а их отправил вон подальше, чтобы не мешали?! Смогут ли понять и простить? Да и кто смог бы? Детские обиды самые сильные и живучие, им сроку нет.

Но и отправить вон красавицу-жену государь тоже не мог. Решил поговорить с Кученей, должна же она понять, что пасынков надо привечать не меньше мужа, если хочет оставаться царицей.

Не вовремя затеял царь этот разговор. Уж очень хороша была в тот вечер государыня. Чёрные блестящие волосы рассыпались вокруг головы, обрамляя бледное лицо с большими глазами... Молодая упругая грудь вздымалась, предчувствуя горячие ласки мужа... До царевичей ли было тому? Но Иван Васильевич всё же попробовал выговорить:

   — Мария, что царевичи снова обижены? Ты бы с ними поласковей, сироты всё же...

Великоватый нос царицы, морщась, съехал набок, красивое лицо исказила гримаса досады и пренебрежения, сразу испортив его. Иван Васильевич уже заметил, что стоило Марии разозлиться, она становится не просто некрасивой, а уродливой, жестокость превращала красавицу в демоницу. Государю стало не по себе, но хитрая черкешенка уже поняла свою оплошность, попыталась улыбнуться:

   — Это мамки зря наговаривают! Уж как я с царевичами ласкова, так никто не ласков...

Голос ворковал, а глаза источали злость. От этой двуличности у царя пробежал мороз по коже. В глубине души он понял, что не будет счастлив с этим злым чудовищем. Но его взор уже упёрся в красивую грудь, которую царица намеренно оголила перед мужем. Царевичи были забыты до поры, а неприятный разговор отложен. Иван Васильевич с головой окунулся в объятья молодой черкешенки.

Иван с изумлением и даже недоверием смотрел на жену. Глаза её блестели, ноздри крупного орлиного носа возбуждённо раздувались, казалось, она впитывает вид людских страданий. И не похоже, чтобы царица притворялась, во всяком случае, даже не заметила пристального взгляда мужа. Государь подумал об Анастасии, и ему стало не по себе. Добрая и ласковая умершая жена никогда бы не смогла смотреть на чьи-то мучения. Иван почувствовал неизбывные горечь и тоску, которые испытывал всякий раз, вспоминая любимую Настеньку.

Новая царица любит жестокие развлечения, какие не все мужчины выносят. Нравится ей смотреть, как медведи людей рвут. Вот и теперь в ладоши хлопала, увидев, что огромный зверь добрался до беззащитного мужика и сгрёб того в охапку. Бедолага не выдержал, окрестности огласил нечеловеческий вопль человека, вмиг оставшегося без волос и кожи на голове.

Государь такое видывал не раз, надоело. И мысли сами по себе ушли далеко в юность. Чуть посидел молча, уставившись вдаль, но немного погодя его взгляд снова вернулся к молодой жене.

Та, казалось, забыла о присутствии рядом мужа, Кученей всё так же упивалась видом казни. Иван тоже глянул. Живо вспомнились собственные издевательства над людьми в молодости. А ведь и он давил зазевавшихся конём, травил медведем и собаками, подпаливал бороды... Перестал, потому что Анастасия была бы против? Да, конечно. А ещё противный поп без конца всё о душе твердил.

Воспоминание о Сильвестре привело Ивана в ярость, кулаки сжались, глаза побелели. Знавшие царя ещё в юности сразу бы поняли, что это не сулит ничего хорошего, но рядом не оказалось никого способного остановить, успокоить эту ярость. Царица Анастасия умерла, поп с его страшилками Божьей кары был в Кирилло-Белозерском монастыре, а бояре, что рядом, готовы снять шкуры с собственных жён и детей, только бы угодить государю. И Иван принялся разглядывать картину казни, посте пенно приходя в такое же возбуждение, которое было у жены.

Марии очень нравилось наблюдать людские мучения, а у Ивана такое пристрастие было ещё с детства. Почему бы не доставить удовольствие и жёнушке, а заодно и вспомнить былое себе? Виновных найти несложно всегда. И царь находил...

Кровь стала литься на московских площадях рекой. Пытки и казни уже никого не удивляли. Содрогнулась не только Москва, вся Русь почувствовала на себе тяжёлую царскую длань, немало жизней загубил Иван Васильевич ещё до введения страшной опричнины...

Слуги притихли, забившись в углы, — государь бушевал. Не желая попасть под его тяжёлую руку, все кто мог, попрятались.

   — Кому верить могу? Кому?! — Иван едва не потрясал кулаками, глаза его метали молнии, голос хрипел. Только что принесли известие, что в Литву бежал Вишневецкий. Тот самый Дмитрий, что не так давно помог отбить наступление Девлет-Гирея. Неужто всё это время действовал по наущению проклятого Сигизмунда? Этот вопрос не давал покоя Ивану. Если так, то польскому королю впору посмеяться над московским царём.