Георгий Седов

— Хочу. Мне надо выучиться, чтоб капитаном стать.

Антонина Михайловна улыбнулась.

— Что же, если будешь хорошо учиться, станешь кем хочешь. Ученому везде дорога. Отец твой дома?

— Нет, он поехал на работу в Ростов.

Антонина Михайловна погладила мальчика по голове и сказала:

— Хорошо, поговорю с твоей матерью. А когда вернется отец, скажешь мне, я и с ним потолкую.

Отец вернулся на этот раз неожиданно. В Ростове работа кончилась, плотников рассчитали, а на новую он не стал наниматься, чтобы не пропустить хода сельди.

Два дня Егорушка не мог выбрать свободной минутки, чтобы сказать Антонине Михайлевне о приезде отца. Пришлось помогать отцу в починке сетей, потом ездили в море — ставили их.

Утром на третий день он хотел было пойти к учительнице сразу после чая, но за чаем мать обратилась к отцу:

— Надо бы сыночку какие ни на есть чоботы справить, срамно в школу пойти босиком-то.

— Если срамно, пусть и не ходит, — ворчливо, но без сердца ответил отец. — Нам за казаками нечего тянуться. Не велик барин — походит осенью и босиком, а на зиму твои старые валенки для него починю, тебе все равно надо новые заводить. А на какие шиши — сам не знаю!

Яков поставил чашку на блюдечко вверх донышком, положил свой огрызочек сахара и встал.

Егорушка вспыхнул от счастья. Не ослышался ли он? Может, отец про что другое, не про школу сказал? Как только Яков с топором в руках закрыл за собою дверь, Егорушка бросился к матери, обхватил ее шею руками:

— Мамо, родная! Я в школу пойду? Учиться буду? Верно? Скажи!

Наталья Степановна повернула к свету возбужденное лицо Егорушки, сначала улыбнулась и вдруг, неожиданно для самой себя, всхлипнула.

— Мамо, мамо, что ты плачешь? Не пустил?

В уголках глаз матери показались две блестящие росинки. Одна упала на ухо Егорушке,

другую мать подобрала краем платка и открыла влажные глаза. Серые, еще молодые, они ласково глядели на сына. Преждевременные скорбные морщины у уголков рта стали расправляться, мать улыбнулась и заговорила ласково, как всегда в минуты волнений по-украински:

— Пустыв. Вин же тоби не ворог. А як я переказала ти ричи про науку, ще вела учительша Антонина Михайловна, то вин зовсим перечить не став.

— Що ж ты плачешь, мамо?

— Та що-сь, сынок, зажурылася. Думка пришла, що буде, як пидешь на чужу сторонку, зивьешь соби гниздо в чужим далеким краю, — и не побачу тебе вовик.

— Ни, мамо, не бийсь! Кажу тоби — вернусь до тебе капитаном. Буду плаваты аж до четвертого моря, буду вам с батькой помогаты та по-даруньки з самой заморской Африки возыты!

Наталья Степановна рассмеялась и, прижав сына к груди, поцеловала.

— Ах ты, мий капитану! Та ты… ж у мене золотко! Добре. Зробимо так. Понесу я яичок Левонтию Степановичу та попрошу щоб вин до головок от старых моих черевикив яки ни на есть голенища пришив. Та и будуть тоби чоботы до школы ходыты!

Глава III

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

Школа, в которую начал ходить Егорушка, была приписана к местной церкви и носила название церковно-приходской. Такие школы в конце прошлого столетия открывались по всей России. Подрастающее поколение должно было в этих школах получать воспитание в духе «самодержавия, православия и народности». Программа таких школ строилась на изучении «закона божия» и церковно-славянского языка. Другие предметы — русский язык, география, чистописание — считались второстепенными. Обязанность учить «закону божию» лежала на местном священнике, пению — на псаломщиках; остальным предметам обучал единственный учитель.

В Кривокосской школе преподавал учитель Степан Степанович Оксенов.

Степан Степанович был худ, ростом велик, его широкие плоские плечи были всегда приподняты, говорил он густым басом, но на уроках пения, подлаживаясь под ребячьи голоса, тянул ноты тоненьким, сдавленным тенорком. Ребята звали его в глаза «Спанспаныч», а между собой «Акхакаха» (учитель постоянно покашливал; из-за легких он и перевелся на берег моря, послушавшись совета врача).

Егорушка попался на глаза Степану Степановичу в первый же день. Забравшись в школу спозаранку, мальчик выбрал себе место впереди, на скамейке около одного из столиков, заменявших в этой бедной школе обычные парты.

— Ты что это — такой большущий уселся на самую переднюю парту? Из-за твоей спины другие ничего не увидят, — сказал учитель, рассаживая ребят по росту.

Егорушка, покраснев, переменился местами с Марусей Данильченко, маленькой девочкой, которая пришла поздно и заняла оставшееся место позади. Учитель спросил Егорушку, сколько ему лет, почему до сих пор не ходил в школу, и велел садиться.

Начался первый урок по русскому языку.

Степан Степанович преподавал очень странно. Показывая буквы, он писал их мелом на классной доске. Изобразив рядом две буквы «А», он пририсовывал сверху одной из них кружочек и две палочки. Получалось подобие бегущей девочки. Эту девочку Степан Степанович называл Анютой и писал это имя полностью, выделяя заглавную букву. При помощи таких же пририсовок «Б» у него превращалось в баклажан, «В» — в грудастую Варвару, «Г» — в Гаврюшку, «Д» — в дьякона со свечой и кадилом. Вероятно, у Степана Степановича не было настоящего педагогического образования, как и у большинства народных учителей того времени. Но ребята хорошо усваивали буквы по этой системе и довольно быстро подвигались в чтении и письме.

В часы школьных занятий Степан Степанович разрывался на части. Приходилось преподавать сразу в трех классах. Учитель задавал старшим задачу, писал второму классу фразу из прописей по чистописанию, а сам торопился к первоклассникам — объяснять буквы, сложение их в слова, грамматику. Засадив этих за письменную работу, шел к третьеклассникам дать новую работу, и так целый день. Устные предметы для старших преподавал в последние часы, когда малыши расходились по домам.

На уроки пения собирались все три класса вместе. Сначала пели с голоса детские песни: «Вот лягушка по дорожке скачет, вытянувши ножки», «Заинька, поскачи» и «Во поле березонька стояла», потом начинали петь по нотам церковные песнопения.

Степан Степанович привлекал к своей работе лучших учеников: поддержать в классе тишину и порядок, проверить работы, помочь отстающим. Егорушка Седов скоро оказался в роли помощника. А через полгода он диктовал своему классу вместо учителя и проверял тетради по арифметике.

Степан Степанович обратил внимание на способного ученика. Узнав о бедности седовской семьи, он выхлопотал освобождение отплаты за право учения.

Егорушка не заметил, как пролетела зима. К концу ее он оказался первым учеником и — на зависть другим ребятам — певчим в хоре при церкви.

В конце апреля начались в школе экзамены. На первом присутствовали протоиерей из станицы и попечитель школы, богатый казак.

Для Егорушки экзамены превратились в торжество. На все вопросы он ответил без запинки. Каждый раз, Когда кто-нибудь затруднялся ответить, Степан Степанович вызывал Седова. Учитель делал это не без умысла. Он хотел обратить внимание попечителя и властей на необыкновенные способности Егора и охоту его к ученью.

В самом деле, мальчик обнаруживал исключительные дарования. Все, что он прочитывал, оставалось в памяти навсегда. Рассеянность, казалось, вовсе была чужда этому ребенку. Способность сосредоточиваться была изумительной. Степан Степанович таких ребят еще не встречал.

В последний день экзаменов учитель устроил в школе маленький вечер. Еще на праздниках он обошел с подписным листом всех богатых казаков и купцов на хуторах и в станице. Собрал немного. Пришлось приложить трешницу из своего кармана. Выпросил у помещика на день новинку — граммофон.

На празднике ребята пели хором, слушали граммофон и играли в разные игры. Хорошие ученики получили награды. Анюта Бега — сатиновое платьице, Коля Попазанов — ситцевую рубаху. Лучшему ученику — Седову досталась и лучшая награда. Ему была подарена курточка из дешевого бархата и книжка «Путешествие Гулливера в страну лилипутов».