Приключения Жихаря

– Это где же ты наши имена слышал. Бедный Монах? – озадачился Жихарь.

– Так полагается говорить при встрече с незнакомыми людьми, – отвечал Лю Седьмой. И добавил: – Таланты ваши выше неба и глубже моря!

– Оно так! – согласился Жихарь. – Но об этом пока мало кто знает.

– В пути нам чаще встречались призраки и чудовища, нежели люди, склонные к распространению слухов, – добавил Яр–Тур.

Жихарь развязал заплечный мешок, достал подорожные гостинцы, настряпанные руками многочисленных возлюбленных. Лю Седьмой тоже полез в котомку, где было немало чудес.

– Разве такое едят? – испугался Жихарь.

– Кушанье называется «Битва тигра с драконом», – улыбнулся Лю Седьмой.

– Боюсь, что битва эта и в животе продолжится. А нет ли лучше вина?

Лю Седьмой немедленно вытащил глиняный жбан.

– Когда великий мудрец занимается незначительным делом, он им тяготится и невольно тянется к вину, – оказал Бедный Монах.

– Да ты хороший человек, правильный! – обрадовался богатырь.

Вино было непривычное, но крепкое. Оно быстро исторгло из побратимов их нехитрые сиротские истории, которые Лю Седьмой выслушал со вниманием и почтением.

– Воистину схожи судьбы великих людей! – объявил он. – Некогда в провинции Шао–дябань жила супружеская пара, неустанно возделывавшая рисовые поля и молившая небо о ниспослании наследника в течение пятидесяти лет. Небо вняло их просьбам, и вот однажды на исходе правления под девизом «Целомудрие и животноводство» почтенный земледелец вышел на рассвете из своей скромной хижины, чтобы в очередной раз сжечь свиток с прошением Госпоже Великой Бабушке. На самом пороге своего жилища он увидел повитого желтым императорским шелком ребенка. У младенца не было ни головы, ни рук, ни ног, ни глаз, ни ушей, ни прочих отверстий, что, несомненно, указывало на его божественное происхождение…

– Эй, погоди! Как же дед догадался, что это младенец, а не беглый Колобок?

– Так ведь молили–то о младенце!

– А ты здесь при чем?

– Я и был тем самым божественным ребенком.

Жихарь и Яр–Тур с недоверием осмотрели сотрапезника: вроде все на месте…

– Причитания моих приемных родителей настолько растрогали Небо, что оттуда спустился Гао Железное Око с теслом и буравом в руках. Он придал моей бесформенной сущности надлежащие очертания, и тогда почтенные старики увидели, что тело мое поросло рыжей шерстью, а зрачки квадратные…

Жихарь обхватил голову Лю Седьмого руками, а Яр–Тур пальцами расширил узкие глазки.

– Все верно – зеница словно игральная кость! – вздохнул Жихарь и отпустил голову рассказчика.

– Прошло три года, – продолжал Бедный Монах, – и я изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Видя такую выдающуюся ученость, жители деревни собрали денег и отправили меня в столицу сдавать экзамен на звание чиновника. Уже тогда знал я наизусть восемьдесят три особенности и сто сорок четыре исключения, безошибочно излагал «Книгу о ненаписанном», сложил стихотворение «Пробираясь сквозь заросли конопли, забиваю косяк в ожидании друга»…

– Вы владеете искусством стихосложения?! – воскликнул пораженный Принц.

– С помощью скромных способностей достиг небесного совершенства, – поклонился Лю. – Среди титулов, которые стяжал недостойный, есть и звание Полководца Литературных Достижений.

– Тогда сказывай! – велел Жихарь. Лю Седьмой вскинул особым образом руки и возгласил:

Под горою Мышань Расцвела конопля молодая.

Дикий гусь пролетел, Устремляясь печально на Юг.

У заставы Хунань Я в беседке стоюу, ожидая, Не приедет ли с Запада Верный испытанный друг.

Мы бы выпили чашу Вина чужедальнего Юга И забили косяк Из пыльцы молодой конопли.

Но дорога пуста.

Ни врага там не видно, ни друга.

Только гусь одинокий И стонет, и плачет вдали!

Некоторое время восхищенные побратимы молчали, сопереживая гусю. Лю Седьмой осторожно спросил, поняли его друзья или нет.

– Конечно, добрый сэр Лю! Язык поэзии понятен во всем мире!

– Славная какая Чайная Страна! – похвалил незнакомую землю Жихарь. – У вас в одночасье и конопля цветет, и гуси на зиму улетают – здорово живете!

Только я одно не понял: какой такой косяк ты мечтал забить и куда?

– В глубокой древности, – распевно сказал Бедный Монах, – ни один мудрец или поэт не мог миновать конопляного поля, чтобы не забить косяк–другой.

Ныне обычай этот утрачен, ибо забыта самая его сущность. Некоторые пробовали, правда, прибивать мешочки с конопляной пыльцой к дверным косякам, но из этого ничего не вышло.

– Может быть, имелся в виду косяк гусей? – спросил Яр–Тур.

– Нет, – вздохнул чайнец. – Стихи слагают лишь про одинокого гуся.

– Да пусть себе летит, – отмахнулся Жихарь. – Ты рассказывай, что дальше–то было.

– В учении я преуспел и вскорости обогнал великовозрастных юношей. Особенно сдружился я со студентом У Дэ, приохотившим меня к вот этому рисовому вину.

В пятилетнем возрасте я уже мог перепить прославленных полководцев. А старший товарищ мой не уберегся. Когда он лежал возле винной лавки, забывшись мечтательным сном, двое студентов из числа неуспевающих учинили над ним жестокую насмешку: на лбу нарисовали древесного краба, совокупляющегося с уездным начальником из Циндао, а за каждое ухо воткнули пучок перьев… Когда злосчастный У Дэ проснулся, отчаянию его не было предела. Не в силах перенести позора и желая наказать обидчиков, он повесился невдалеке от их жилища…

– Вот так наказал, – усмехнулся Жихарь. – Я бы таких друзей самих напоил до полусмерти да утащил отсыпаться на погост – то–то было бы им страху среди ночи…

– Студент У Дэ поступил согласно велениям Неба, – развел руками Лю Седьмой.

– Тогда я по малолетству этого не понимал, вот и пришел в такой сильный гнев, что позеленел и на три дня потерял сознание.

– Но вы, надеюсь, разочлись с обидчиками? – забеспокоился Принц.

– Не хотелось мне убивать живых людей, но пришлось! – воскликнул Бедный Монах. – Духом я тогда был очень силен, но телом слишком слаб: ел по зернышку, ходил лишь при попутном ветре…

– Маленький, да еще пьяный, – улыбнулся богатырь.

– И тогда я пошел к Совершенномудрому Шэну и начал рьяно, будто в поисках потерянного сына, бить во все неподвижные и переносные барабаны. Учитель Шэн вышел и спросил о моей беде, а потом предложил три меча на выбор.

Первый звался Закаленный При Свете Дня, был он совершенно невидим, и тело не ощущало его удара. Имя второго звучало как Закаленный В Сумерки – его и увидеть можно было только в сумерках, и для врага он также был безвреден.

Третий меч носил имя Закаленный Во Тьме. При свете дня видна его тень, блеска не видно; ночью он блестит, но не видна форма. Коснувшись тела, рассекает его с треском, но рана сразу же заживает, остается лишь боль, и к лезвию кровь не пристает.

– Толку от такого меча!

– Слушай дальше. Взяв меч, я отправился к старшему из обидчиков, которого звали Вэй Черное Яйцо. Он валялся под окном пьяный. Я трижды разрубил его от шеи до поясницы, но Черное Яйцо не проснулся, и я поспешил уйти. Но у ворот встретил его дружка, Гуна, Мешающего Бежать, и трижды рассек его, будто воздух. Гун засмеялся: «Чего это ты машешься, маленький Лю??? Я, тяжко вздыхая, пошел к себе.

Проснувшись, Черное Яйцо стал пенять своему приятелю, что оставил его, пьяного, без одеяла: заболело горло, заломило поясницу. То же самое почувствовал и Гун, Мешающий Бежать. Он догадался, что маленький Лю сокрушил их обоих, но было поздно. К вечеру злодеи скончались в страшных мучениях.

– Для беззащитного ребенка такое оружие в самый раз, – сказал Яр–Тур. – Но пристало ли использовать его мужчине и воину?

Они с Бедным Монахом затеяли спор – что воину пристало, а что наоборот, и Жихарь успел задремать.

– Жаль, сэр брат, что прослушали вы рассказ доброго сэра Лю о его вере, именуемой Дзынь! О, какой удивительной дорогой пошли любомудры Чайной Страны! Они усматривают во всем лишь два начала: Сунь и Вынь, первое из которых обозначает совершенную наполненность, а второе – совершенную же пустоту… Непостижимо!