Углич. Роман-хроника (СИ)

И Андрейка решился:

- А впрочем, батя, я бы хоть седни заимел семью.

- Да ну?! - удивился отец. - Может, и девку приглядел?

Андрейка опустил голову, лицо его стало пунцовым.

- Приглядел, однако. И на какую же красну девицу твои очи пали?

- На Полинку, батя, - подняв голову, выдохнул Андрейка.

- Это на какую Полинку? - насторожился Шарап.

- Златошвейку, что у Каменного ручья жила, а затем ее к себе приказчик Раков забрал.

- Губа не дура. Видел как-то ее в церкви. Этой девке цены нет, - молвил отец, но в его голосе никакой радости не было, напротив, загорелое, кованое лицо его стало озабоченно-насупленным.

Андрейка, заведомо зная, что нельзя расспрашивать отца о будущей невесте, все-таки не удержался и спросил:

- Вижу, не по душе тебе, отец, Полинка.

- Был бы счастлив видеть сию девку твоей женой. Одно худо - не по себе, сынок, сук рубишь. Раков - человек ухватливый. Он, чу, Полинку даже царице не отдал. Это одно.

Отец помолчал, а затем хмуро добавил:

- Недобрый слушок по Угличу прокатился. Но то еще бабка надвое сказала. Скажут с ноготок, а перескажут с локоток. Не всякой сплетне верить надо.

- Это ты о чем, батя? - забеспокоился Андрейка.

- Да пока ни о чем, сынок. Увериться надо.

Но работа у Андрейки после отцовских слов на ум не шла. Что за недобрый слушок, и что означают недосказанные слова отца, раздумывал Андрейка. То, что городовой приказчик переманил к себе сироту - златошвейку, ничего худого нет. Русин Егорыч, как человек оборотистый и предприимчивый, захотел руками Полинки преумножить свою мошну. Но сенных девушек, по людским разговорам, он ни чем не обижает. Хоть и скуповат, но кормит их вволю и новыми сарафанами по праздникам одаривает. И не прелюбодей: с женой живет в добром согласии… Тогда, что за слушок по Угличу прокатился? Может, его дружок Богдашка Неведров, медник и шандальный мастер, что-нибудь поведает.

Углич на всю Русь прославился своими настольными и настенными подсвечниками-шандалами, кои охотно разбирались купцами и развозились не только по русским городам, но и в заморские страны. Шандальные умельцы, дабы не потерять свою славу, искусно выделывали каждый подсвечник.

Богдашка Неведров жил в Кузнечной слободе, и по праву назывался кузнецом, ибо название «кузнец» было в описываемые времена обобщающим. Кузнецами называли вообще ремесленников, занимавшихся обработкой металла, и часто мастеров, изготовлявших весьма сложные и тонкие изделия.

На долю кузнецов выпадало немало мытарств. Большой заботой в Угличе (как и в других городах) было «бережение от огня». Имелась в виду противопожарная охрана города, что было очень важно для Углича, много раз страдавшего от пожаров.

«Бережением от огня» занималась Объезжая изба. В ее обязанности входило, прежде всего, осуществление «огневого дозора».

Особенно заботились о предохранительных мерах против пожаров в летнее время. Когда топили поварни и мыльни, всегда ставили кого-нибудь для «бережения».

На многих церковных колокольнях дежурили сторожа. Заметив где-либо признак пожара, сторож немешкотно поднимал тревогу; звонил в колокол особым звоном - «набатным всполохом».

Сторож ставился, как гласил наказ, также для того, «чтобы глядел во все стороны, где дым объявится и, приходя бы на Съезжий двор, сказывал», то есть осведомлял о каждой замеченной топке печи, о каждом разведении огня. Это требование касалось лета.

В помощь сторожам и дозорщикам Съезжей избы привлекались караульщики из населения. Неся дежурство по охране улиц, площадей, торговых рядов, они с наступлением темноты до утра стояли на крышах домов, непрестанно обозревая отведенные им участки. На караульщиков возлагалась также обязанность с особым интересом изобличать «зажигальщиков» - жителей, нарушавших запрет на разжигание огня.

«Бережение от огня» лежало тяжелым бременем на угличанах. Страх перед огнем отразился на самом облике Углича, определил порядок его застройки, внешний вид улиц.

Власти требовали, чтобы между строениями сохранялись по возможности большие промежутки. В городе деревянные постройки перемежались с огородами, реже садами, а чаще тянулись пустыри, заросшие крапивой и чертополохом.

С той же целью «бережения от огня» власти всячески боролись с захламленностью дворов.

Среди материалов объезжих изб сохранилось описание двора зажиточного человека, Никодима Сычева. Двор был завален дровами, лежащими «до верху палатных окон». Во дворе две избы и мыльня, на крышах их навален луб. Сычев поплатился за это. Как-то в мае у него затопили мыльню. Предусмотрительно приставили «малого» для бережения от огня, кой глядел, глядел, да и уснул. Между тем, от искры загорелся луб на крыше мыльни, откуда искры попали на луб избы. Огонь перекинулся также на дрова, и скоро вся усадьба Сычева была охвачена пламенем. Сгорела и вся улица.

Тогда углицкий князь отдал распоряжение, «чтоб отнюдь летом огня не было в домах». В господских хоромах, с их просторными дворами и всякими службами, такое правило соблюдать было сравнительно не трудно, а на каменные строения это распоряжение вообще не распространялось. В богатых домах лучиной не пользовались. Жгли свечи, употреблялось масло. В господских хоромах вместо простых фонарей пользовались прикрытыми дорогими изящными светильниками. А пищи в самом господском доме вообще не готовили, избегая угара и кухонной суеты. Для этого существовали выстроенные во дворах поварни, в ряде случаев каменные, дабы огонь не угрожал господскому дому.

Для трудового же люда «огневые» правила создавали немалые затруднения, вызывали ропот.

- Как же быть-то без огня? Хотя бы похлебку сварить надо, - сокрушался мастеровой.

- Поделай очаги во дворе, - отвечали начальные люди. - В огороде, на полых местах печи ставь.

- Легко сказать, на полых местах! Весь дворишко с гулькин нос. А огородишка не имеем, - убеждал мастеровой.

Начальные люди оставались глухи к этому ропоту, а того, кто не соблюдал правила, наказывали. Объезжий голова со своими подьячими, дозорщиками, караульщиками объезжал и обходил участок, заглядывал во все дворы и дома и, обнаружив нарушение правила пользования огнем, подвергал виновных взысканиям, применяя даже такую меру, как опечатывание части жилья, где стояли печи.

Люди жаловались:

- В холодный подклет из собственной горницы выгнали.

Жалобы, однако, не помогали. На положенный срок горницы оставались закрытыми. Чаще всего опечатывали бани во дворах, что для русского человека было большим лишением.

Ограничения в пользовании домашними банями вызывали строительство так называемых торговых бань. Известны, впрочем, случаи, когда опечатывались и общественные бани, а также мастерские, нарушавшие правила топки, хотя некоторые мастера никак не могли обойтись без огня, например кузнецы, гончары, хлебопеки. Выносить же всю работу во двор было делом весьма нелегким. Поэтому ремесленники осаждали объезжие избы жалобами:

- Не токмо с холоду, но и с голоду помрем. Вечерами без огня промыслу быть не мочно.

Произвол объезжих властей превращался порой в настоящий погром в избах черни. В материалах одного дела описывается изба пекаря после набега дозорников Съезжего двора: «Двери из сеней выбиты, из крюков вон вышиблены. Запорка переломлена. В подклети окошко выбито. У печи устье выломано…»

На посадских людей возлагались различные обязанности по пожарной охране. Сначала они должны выделять караульщиков, дежуривших на улицах и в торговых рядах. А потом последовал приказ, чтобы караульщики являлись на свой пост, имея при себе ведро с веревкой и прочие «к пожарному времени припасы».

Нелегко было выполнять все эти требования! Торговцы невзлюбили кадки с водой, поставленные в торговых рядах. Эти кадки нередко мешали проходу, портили «фасад» их лавок и ларьков. Их надо было наполнять водой, мыть. Нередко вода застаивалась и издавала зловоние. Между тем Съезжий двор призывал к чистоте, порядку, свободным проходам.