Перед лицом Родины

Что теперь делать?.. Разводиться?.. Но об этом и подумать страшно… Ведь дети же… Но почему молчит Марина?.. Почему?.. Неужели она в такую минуту может спать спокойно?.. Неужели ее ничто не волнует?.. Ведь так может вести себя только человек, который не испытывает никаких волнений, у которого душа спокойна… А может быть, она не изменяла? Может быть, это лишь моя слепая ревность?.. Но почему же тогда она не оправдывается?.. Почему молчит?.. Спит она или нет?..

— Марина! — шепотом окликает он жену.

— Да? — отзывается она.

Он подходит к кровати и, опустившись на колени, кладет на теплую грудь жены свою голову.

— Марина, зачем ты так сделала?

— Что именно?

— Ведь я тебя чуть ли не в объятиях захватил с Карташовым.

— Ничего у меня с ним не было, — резко говорит она. — Все это ты придумал…

— Как же так? — изумился он. — Я же видел, вы оба так были взволнованы, смущены… Я же не дурак…

— А вот и оказался дурак…

— Значит, не было? — светлея, с надеждой спрашивает он.

— Не было.

Конечно, у Виктора много сомнений, но ему хочется, чтобы жена оправдывалась. От этого на душе становится как-то легче.

Быстро раздевшись, он лег с женой, стал целовать ее лицо, глаза, рот… Потом, успокоившись, рассказал ей обо всем, что произошло с ним у Марконина. Почти всю ночь они проговорили, мечтая и строя радужные планы. А под утро успокоенный, примиренный, он стал засыпать в ласковых объятиях Марины.

«А может быть, и в самом деле ничего не было», — засыпая, подумал он.

VII

Недели две после посещения Константина Надя жила в постоянном страхе — вот сейчас придут за ней сотрудники НКВД.

При каждом звонке она вздрагивала и в смятении уставлялась на дверь. Харитоновна открывала. Обычно звонил почтальон или дворник, приносивший извещения об уплате за квартиру, за свет, за воду. Надя с облегчением вздыхала.

Это не могло быть не замеченным дотошной домработницей. Она понимала, что у хозяйки появился страх именно с тех пор, как Харитоновна повстречала на лестнице горбоносого смуглолицего мужчину, окурок сигареты которого она в этом была убеждена — обнаружила в пепельнице, когда пришла из магазина. Но, кто этот человек, она не могла догадаться.

«Не иначе как полюбовник, — сокрушенно покачивала головой старуха. Бесстыжая, муж-то у нее какой, она спуталась с этим черноглазым разбойником…» Но она помалкивала. Ее, дескать, дело маленькое, разберутся хозяева сами…

Но время шло. Прошли и Надины страхи, а с ними и подозрения домработницы. В памяти Нади визит брата Константина стал блекнуть, а если он и вспоминался когда-либо, то как неправдоподный сон.

Лишь однажды ей пришлось немного поволноваться. Получилось это так.

Падцерица ее Лида, теперь уже вполне сформировавшаяся, взрослая красивая девушка, заканчивала геологический факультет МГУ. Она часто приводила к себе на квартиру своих друзей, студентов и студенток. Девушки и юноши заполняли всю квартиру, шумели, спорили, пели, танцевали под патефон. Иногда и Надя принимала участие в их забавах. И, увлекшись, забывала, что она все же значительно старше этой веселящейся молодежи.

Как-то за ужином, как бы между прочим, Лида сказала мачехе и отцу:

— У нас, при университете, на курсах по подготовке в вуз учатся несколько уже пожилых рабочих. Мы в своей комсомольской организации решили подзаняться кое с кем из них, наиболее отстающих, чтобы подтянуть их к экзаменам… Меня тоже прикрепили к одному такому… Сегодня он должен прийти, заниматься будем… Вы не возражаете?

— Мне вы не помешаете, — сказал Аристарх Федорович. — Я буду в кабинете работать, а вы тут, в столовой, устраивайтесь.

— Хорошо, папа, — промолвила Лида. — А если будем мешать, так мы можем и куда-нибудь уйти заниматься…

— Нет, мне вы не будете мешать, вот матери может быть.

— Надежда Васильевна, — видя, что та молчит, обратилась к ней Лида, как вы на это смотрите? Может быть, мы вам будем мешать?

— Да ладно, — поморщила лоб Надя. — Занимайтесь. Я в спальне побуду, мне надо сегодня письма писать…

После ужина послышался звонок. Пришел курсант. Аристарх Федорович закрылся в своем кабинете, Надя — в спальне.

— Садитесь, товарищ Воробьев, — пригласила Лида пришедшего, сама тоже садясь за стол.

За эти годы внешне Воробьев ничуть не изменился, по-прежнему был цветущ и розовощек, хотя теперь ему стукнуло уже тридцать восемь лет. Выглядел же он лет на десять моложе.

После того как Воробьев явился в органы государственной безопасности с повинной, его амнистировали. Он снял комнату в Ростове и устроился работать на завод «Красный Аксай». На заводе он научился токарному делу. Вскоре женился на хорошей девушке, работнице того же завода. У них родился сын.

Так было и наладилась жизнь у Воробьева. Вдвоем с женой они зарабатывали неплохо. На заводе Воробьев был передовым рабочим, новатором, много дал рационализаторских ценных предложений. Администрация поговаривала о назначении его мастером цеха.

Воробьев был доволен своей жизнью. Приходя после работы домой, отдыхая на диване и играя с сыном, взгромоздившимся к нему на грудь, он говорил жене:

— Я со страхом, Маша, думаю о своем прошлом… И что, если б у меня вдруг не хватило мужества пойти с повинной в НКВД, я бы продолжал гнусную жизнь диверсанта, шпиона, предателя своей родины. Ужас!.. Как подумаешь об этом — дрожь берет…

— А сейчас ты, Ефим, счастлив? — спрашивала жена.

— Человеку, конечно, трудно угодить… В каких бы прекрасных условиях он ни жил, ему все кажется недостаточно, хочется лучшей жизни… Хотел бы и я, чтобы мы с тобой лучше жили. Но дело не в этом. Главное у меня все есть: любовь моей милой жены и ласка ребенка… Остальное при нашем желании все придет… Мы с тобой молоды, будем учиться… Достигнем многого.

Но счастье Воробьева продолжалось недолго. Однажды, спеша на работу, жена его, Маша, намереваясь вскочить на подножку проходившего трамвая, поскользнулась и попала под колесо. Ею всю искромсало…

После смерти жены Воробьев затосковал. Он отдал ребенка своей матери, которая жила в Усть-Медведице. Сам же решил учиться. Стал хлопотать об этом. Его приняли на курсы по подготовке в вуз при Московском государственном университете. И вот теперь курсы эти он заканчивал и готовился к экзаменам.

В Усть-Медведицкой станице он когда-то закончил реальное училище, затем учился в юнкерском. Но это было давно, все уже перезабыл. На курсах, кроме него, было и еще несколько великовозрастных курсантов из рабочих, которым требовалась помощь в подготовке к экзаменам. Вот комсомол университета и решил оказать им такую помощь.

Таким вот образом и попал Воробьев на учебу к Лиде Мушкетовой.

В этот вечер занимались по математике часа два. Потом Лида сказала:

— Ну, на сегодня хватит.

— Да, пожалуй, хватит, — согласился и Воробьев и стал собирать свои тетради.

— Не хотите ли вы стакан чаю, Ефим Харитонович? — спросила Лида.

— Да уже поздно.

— Ничего, мы еще не скоро будем укладываться спать… Харитоновна! — позвала Лида старуху. — Вскипятите, пожалуйста, чайку…

— А он у меня уже вскипячен, — ответила та.

— Ну, тогда дайте нам по стакану чаю…

Старуха принесла чайник, расставила на столе посуду.

— Может, и папаша будет пить? — взглянула она на Лиду.

— Возможно. Папочка! — приоткрыв дверь в кабинет, сказала Лида. Будешь чай пить?

— Стакан выпью.

— Ну иди!

Минуты через две из кабинета вышел Аристарх Федорович.

— У нас гости, оказывается, — сказал он. — Здравствуйте, молодой человек.

— Здравствуйте, профессор, — почтительно ответил Воробьев, поднявшись.

— Как вас прикажете величать? — спросил Аристарх Федорович.

— Его зовут Ефимом Харитоновичем, — ответила за Воробьева Лида. Харитонович. — Уж не брат ли вы нашей няне? — засмеялась она. — Она ведь тоже Харитоновна.

— Надя! — крикнул Аристарх Федорович. — Ты не спишь?