Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Совсем забыла Настя, где она и зачем. А сейф бездонным кажется. Монеты грудами. Ни дать ни взять — пещера сокровищ, в которую попал Али-Баба. И бусы, и серьги, и кулоны. Это тоже расстрельных подвалов добыча. Слитки, самородки. Тут вспомнила Настя Жар-птица, что если она — Али-Баба в волшебной пещере, то где-то рядом должны быть и сорок разбойников. Ладно. Забудем о сапфирах и рубинах. Надо о главном думать.

Есть ли тут главное?

Есть. Главное.

Лежит сейф на боку, и потому полки в нем не полками служат, а разделительными стеночками. Вот оно, то самое, что она искала, — стальной чемоданчик с острыми углами.

Еще не раскрыв его, Настя знала, что это то, что ей нужно. То, что нужно Сталину. То, что нужно Бочарову. Это «Контроль-блок». Это ключ ко всем системам связи Советского Союза. Тяжеленный портфелище. На боку под ручкой — простая совсем застежка. Даже обидно, что такая несерьезная застежечка. Для того только и прилажена, чтобы створки не раскрывались. Даже разочарованием от этой застежечки дохнуло.

Положила Жар-птица стальной портфель на пол, расстегнула застежку и подняла крышку. Внутри бархат черный, точно как в футляре для бриллиантового ожерелья. Вместо бриллиантового ожерелья — две никелированные стальные пластины со множеством дырочек. Между пластин невероятное переплетение золотых проволочек и всяких деталек: смесь электротехники и ювелирного искусства. Стальные пластины явно предназначены для того, чтобы ни при каких ситуациях внутренность электротехническая не была бы повреждена. Даже на вид, несмотря на всю ювелирную тонкость внутреннего устройства, штука эта кажется несокрушимой и непробиваемой. Как Холованов ухитрился дело такое прошляпить? Как Бочаров сумел Холованова выследить и эту штуку украсть?

Не время сейчас головоломки решать. «Контроль-блок» — в портфель стальной, портфель — в мешок.

Что тут еще у Бочарова? Еще бриллианты горстями, изумруды, алмазы необработанные, белый металл в слитках. Серебро или платина? Платина. Все это не интересно. Что еще? Еще папки. Папки запечатаны в большие конверты грубой серой бумаги. На конвертах печати. На одном конверте надпись «Гуталин» и смешной портрет товарища Сталина. На двенадцати других конвертах надписи «Дракон» и портреты Холованова. Карандашом. Неплохо кто-то рисует. Жар-птица уважает всех, кто рукой своей владеет. Человек должен уметь рисовать. И писать стихи.

«Гуталина» — в мешок. А что с другими конвертами делать? Прочитать. Запомнить. Уничтожить.

Сидит Жар-птица, читает.

Развернулась вдруг перед Настей тайная жизнь Холованова, широко известного под кличкой Дракон. Читает Настя, удивляется. Так вот ты каков!

Стало совсем темно. Включила фонарь. При фонаре читает. А документов на Дракона множество. И стенограммы подслушанных его разговоров. И справочки какие-то. На Сталина всего одна папка, потому как за Сталиным особенно не понаблюдаешь. Сталин все время за кремлевскими стенами. Сталин все время в своих дачах-крепостях. Потому на Сталина всего одна папочка. Может быть, что-то еще с дореволюционных времен. Папка с надписью «Гуталин» ее не интересует. Опечатана папка печатью Куйбышевского управления НКВД, пусть так под печатью и остается. Товарища Сталина контролировать не надо. Товарищ Сталин вне подозрений. А вот Дракон должен быть под контролем.

Срывает Настя печати с пакетов, разворачивает папки, читает жадно. Дракон по всему свету летает. Там самолет заправляли. Тут самолет ремонтировали. Там он в гостях был, тут — на концерте. И соревнования у него одно за другим. И девки вокруг него, и девки. Гирляндами. Гроздьями. И фотографии в папочках. Холованов на отдыхе. Холованов в кругу. Холованов в Ялте. Холованов в Сухуми. Холованов в «Метрополе». Вот и себя Настя нашла. Вот она отбирает букет у здоровенной девахи, а на лице написано: «Отдай, гадина, букет. Застрелю». Тут же в кадре Холованов. Или вот Настя в передничке белом с серебряным подносом из-за кулис появляется. А вот Настя пушистая, как полярник. И Холованов рядом. Вот Настя в белом гранитном дворце, в своих покоях. Раздевается. Срам какой. Качество фотографий бесподобное. Все видно. А Холованов в другом крыле дворца. Вот и его фотография. Он тоже раздевается. Тоже парится в бане финской. Тоже в бассейне плавает. Так у него и свой бассейн был, и своя баня!

Если бы он в ту ночь пришел к Насте, то она бы его прогнала.

Но он не пришел.

Голоса.

Прокололо ее, пронизало. Где это она? Огляделась. Она в церкви. Отчего с фонарем сидит? Оттого, что день кончился и сумерки спустились. Увлеклась. День ушел. Пришла ночь. А ночью тут в церкви опять пляски до утра.

Открывают дверь. Идут.

Настя рычагом дверь сейфа закрыть решила. Чтоб в глаза дверка открытая не бросалась. Не получается. Привалила шпалой, чтоб нутро его растерзанное бриллиантами не сверкало. И ладно. И сойдет. И между колонн — тенью. Тенью. К стропе. А они уже тут. А они уже зажигают свечи.

По стропе — вверх она. Вверх. А зал все светлей. Внизу от свечек растаял мрак, а на хорах, под куполом — тьма. И туда, во тьму. Настя по стропе, как паучок расторопный по паутинке, взбирается. Скользнула на балкон, стропу вздернула. Затаилась. Не увидели ли ее? Не услышали ли?

Нет. Люди в полумраке своим заняты. Столы накрывают.

Тогда по лестнице — на вершину колокольни, через пролом — на кирпичные узоры, осторожно по ним вниз на крышу, а там уже совсем просто. Жалко, что груза на ней больше, чем на верблюде из фильма «Джульбарс».

Что с папками делать? Все тринадцать далеко не унесешь. У нее на спине в мешке еще и «Контроль-блок». Шестнадцать килограммов, а давит на плечи, как плита минометная.

«Контроль-блок» она с собой понесет, а от папок надо освобождаться. Одну, ту, которая на Сталина, — спрятать. Остальные сжечь. Куда прятать? Где жечь?

Пролеском Жар-птица неслышно бежит, как лиса, курочку укравшая. Куда же папку на Сталина прятать? В могилу зарыть? Как потом найти? И если она спрячет, а Бочаров найдет? Надо так прятать, чтоб не нашли. И сама себе под ноги — нафталину, нафталину. И табаку. Чтоб собачки потом чихали.

Из зарослей сиреневых видит Жар-птица, нутром чувствует: тихая паника на спецучастке НКВД. Еще никто не стреляет, еще никто в горн не трубит, никто в колокола не бьет. Но тревога. Дело понятное: холуи из тайного блудилища каждую ночь в щебне видели огромный ржавый опрокинутый сейф. Привыкли к нему.

Психология людская: если лежит на виду, если ржавый и опрокинутый, значит, пустой. Запер его кто-то когда-то, так он запертый и лежит. А сегодня вошли холуи в церковь переходом подземным, принялись за дело свое привычное, вдруг ослепил их сейф открытый бриллиантами. Что-то взять из открытого сейфа не посмели. Знают силу гнева Бочаровского. Знают руку хозяйскую. Побежали к Бочарову, сообщили, на колени пали: не виноваты…

Ночь на спецучасток НКВД ложится, тревога нарастает.

Выбралась Настя на лужайку к загону. Шкафы вдоль стеночек подковой. А ворота в загон не заперты. Потому как нет сейчас тут никого. Потому как загон на территории спецучастка. Незачем его охранять, как незачем охранять пустой барак, как незачем запирать пустой карцер. Осмотрелась Настя, и — в загон. Кто здесь искать додумается?

Вытоптан расстрельный загон, как бывают вытоптаны загоны для скота на мясокомбинате. Собачкам тут трудно будет искать. Тут запахи тысяч людей смешаны.

Какой шкаф выбрать? Крайний справа. Грунт — песок. Руками Настя песок гребет из-под железного шкафа. Роет, как лисонька под курятник.

Вырыла. Конверт опечатанный с делом на Сталина — в ямку под шкаф железный. И зарыла. И табаком вокруг, табаком. Кто догадается? А ей потом найти легко. Даже если шкафы уберут, место, где они стояли, еще год будет проглядываться.

Что с другими двенадцатью конвертами делать? Костер разжечь? Много тут ям. Разжечь в яме костер. Со стороны не увидят. И времени много не потребуется. Потом уходить.