Предтеча

одым благополучия.

К сожалению, добрый пастырь изрядно коонфузил гостей и терзал невесту тем, что упорно величал жениха Николаем Парамоновичем. А что делать, в документах Николай Николаевич был записан именно так. Смешная и глупая история произошла с его именем. Батюшка Николая Николаевича был так обрадован рождением первенца, что пил беспробудно целый месяц, на крестины был привезен пьяным до изумления и в ответ на вопрос дьяка, как зовут родителя, мог только мычать. Зато у деда достало разумения выйти вперед и возгласить своенравно: «Парамоон Иванович мы!», – что и было записано. И потащил Николай Николаевич по жизни неблагозвучное, а для дворянина так и вовсе неприличное не отчество даже, а дедчество. Хотя, во всех документах кроме самых строгих писался Николаевичем.

Мария оказалась примерной женой. Другого слова для ее обозначения не имелось. Она образцово вела хозяйство, было ровна и приветлива, в дела мужа никогда не вмешивалась, не осуждала их и не обсуждала. Так что иной раз Соколов завидовал Энгельгардтам, которые жили может быть не столь мирно, но зато были единомышленниками.

Когда в обществе пошли разговоры о женской эмансипации, Анна Энгельгардт первой из русских женщин пошла на службу, поступив приказчиком в книжный магазин Серно-Соловьевича. Скандальное это событие до сих пор живо в памяти многих, но немногие знали, что смелый поступок в первую руку был продиктован бедственным финансовым положением семьи. В мае 1862 года у Энгельгардтов родилась дочь Вера, скромного жалования на жизнь теперь вовсе не хватало, прощением штрафа поручику Энгельгардту государь велел повременить, и даже в отставку выйти не удалось; Энгельгардта обязали служить безо всякой надежды на повышение еще шестнадцать лет.

Единственной отдушиной было, что опальному поручику удалось устроиться совместителем в недавно реорганизованный Институт Сельского хозяйства и Лесоводства, читать там любимую химию и вести практические занятия по химии земледельческой, аналитической и прочим, какие найдет нужным. Собственно, лаборатории еще не было, молодой профессор, не имеющий даже кандидатской степени, создавал ее на голом месте.

Хотя в шестьдесят четвертом году это было не в пример легче, чем год назад. Первые три с половиной тысячи, выбитые Соколовым, взорвали твердыню, теперь, по уставу 63-го года университеты не просто могли, а обязаны были иметь учебные лаборатории, а на их содержание ежегодно выделялось по… три с половиной тысячи рублей. Вместе с тем и другим институтам стало легче обзаводиться лабораториями. Таков был результат деятельности Соколова в ученом совете при министерстве.

Но Соколов не праздновал победу. Его здоровье опять ухудшилось, а вместе с болезнью вернулись обидчивость, хандра, нервная бессонница и тяжкая усталость по утрам. Собственных исследований Соколов не возобновил, только читал лекции и упражнял студентов.

А тем временем, приближались новые неприятности.

31 января 1865 года доцент Петербургского университета Дмитрий Иванов