Старый вождь

— Привяжи коней у того вон тутовника и быстро возвращайся.

Назар так и сделал и вернулся к стене. Хаджимурад подал руку и помог взобраться на глинобитную стену. Сам же стал как можно тише спускаться по её обратной стороне во двор бека. Назар последовал за ним. Благо, что с этого боку стена была с несколькими выбоинками, удобными для опоры. Под навесом они увидели серого скакуна. Он, видно, узнал своего хозяина, протянул к нему морду и тихонько всхрапнул, Хаджимурад погладил его и поцеловал в лоб. Пока что двух смельчаков в стенах этой хорошо охраняемой крепости видел лишь один серый конь…

На полпути к белой кибитке на Хаджимурада кинулась было крупная пятнистая собака. Но она и гавкнуть не успела, как от сабельного удара навсегда умолкла. У белой кибитки кто-то глуховато кашлянул.

— Кажется, это Довлетяр, — шепнул другу Хаджимурад.

— Если он один, мы с ним без труда справимся, — шёпотом ответил товарищу Назар.

Но они не кинулись сразу к кибитке, а вернулись к загону, разыскали сёдла и мигом оседлали серого скакуна. Немного подождали, присматриваясь и прислушиваясь. Но никого не видно и не слышно. За полночь. Как раз время сладкого сна.

Товарищи осторожно подобрались к белой кибитке. Возле её двери на помосте лежал человек. Осмотрелись… Никого поблизости вроде бы нет. Хаджимурад тихо подобрался и заглянул в лицо спящего. Разглядел выпирающие скулы: «Он, подлец!» Стиснул ему правой рукой горло, а левой сунул в рот заготовленный кляп. Бек, ошарашенный таким неожиданным нападением, и не пытался сопротивляться. Хаджимурад осторожно вошёл в кибитку за оружием и одеждой Довлетяра. Снял со стены саблю, взял с вешалки суконный чекмень и каракулевую папаху. Друзья поставили Довлетяра на ноги и одели его безмолвного, и в данное время бессильного. Подвели бека к загону и отвязали серого осёдланного скакуна. Назар вёл коня следом за ними. Хаджимурад приставил к боку Довлетяра острие сабли и предупредил, что если он попробует хоть на полшага отстраниться, будет мгновенно пронзён. Дремавший сторож, увидев, что к выходу приближается с какими-то людьми и лошадью сам бек, поспешно распахнул ворота. Затем Хаджимура, подделываясь под голос бека, крикнул сторожу:

— Можешь закрывать. — И ворота наглухо захлопнулись.

Усадил бека на коня, связали ему ноги и сами сели в сёдла. Назар вёл за поводок коня с Довлетяром, Хаджимурад ехал следом. Так и выехали за село в поле, где журчал небольшой арык. Из этого самого арыка гамаки с давних времён два раза в месяц получали воду для своих полей и огородов. В одном месте арык был расширен и углублён, чтобы сельская детвора могла в нём купаться. Тут же рядом росло ветвистое тутовое дерево. Под деревом виднелось глинобитное возвышение, похожее на топчан или продолговатый стол. Место это называлось Екетут — одинокий тутовник. Помнится, в своё время и Назар, и Хаджимурад плескались в этом арыке. Здесь всадники и остановились, мысленно спрашивая один другого: «Что будем делать с этим подлецом?»

Хаджимурад стал рассуждать вслух:

— Каким бы ненавистным для меня не не был, я лично убивать его не имею права. Он продал меня Абдулле-серкерде, я тоже по праву могу увезти его и продать в неволю. Он обрёк меня на многие страдания. Я имею полное право сделать то же самое в отношении этого мерзавца. А вот убить его, к сожалению, права не имею… Он стал причиной смерти моей невесты, но невеста — это ещё не законная жена. Он отнял у меня лошадь, но эта лошадь снова вернулась ко мне. По его вине у меня когда-то не стало сабли, но теперь я могу забрать саблю в золотых ножнах, что висит у него сбоку… Нет, я не стану проливать кровь даже такого стервеца, как Довлетяр, не хочу в судный день предстать перед аллахом в чёрных одеждах.

— В таком случае, что ты собираешься с ним делать, отпускать домой, что ли? — недоумённо пожал плечами Назар.

Но Хаджимурад знал, что надо делать:

— Из-за этого человека, — сказал он, — погибла дочь Мереда-ага. Слетай в село и привези старика сюда. Пусть он, как захочет, так и поступит с беком, Джерен его кровное дитя и Меред-ага имеет полное право ответить кровью за кровь.

Но сразу же после отъезда Назара Довлетяр замычал, желая что-то сказать. Хаджимурад слез с лошади, развязал ему ноги, со скрученными руками приволок бека к глинобитному возвышению и вытащил у него изо рта кляп:

— Спасибо, братишка! Вы оказались рассудительным человеком. Всё верно вы говорили. Я действительно обрёк вас на многие страдания. Но вы мою вину простили. Как же мне вас не благодарить.

Бек немного передохнул:

— Верно и то, что по моей вине вы лишились коня, а также оружия, — отдышавшись, продолжал бек, — но очень правильно вы сказали и о том, что конь теперь уже к вам вернулся, а саблю вы можете взять мою, в золотых ножнах…

Хаджимураду противны были слезливые покаяния бека, но он чувствовал, что за ними должна последовать какая-то хитрая просьба. И парень не очень вежливо спросил:

— Ну, что ты там ещё хочешь сказать?

— Да то, что вы человек, понимающий добро и зло, — заюлил бек, — почитающий предписания религии, поэтому вы и простили меня. Но вот чабан Меред, за которым вы послали своего друга, ни в чём этом не разбирается, он может из-за своей темноты и бесчеловечности поступить неправильно — с маху зарубить меня своим мечом. Я дам вам тысячу серебряных иранских туменов, только скажите, чтобы он меня не убивал. Меред вас послушает…

Хаджимурад вскипел:

— Ты что же, преступная тварь, хочешь купить мою совесть за свои поганые серебряные монеты. Из-за тебя же, бандюга, погибла дочь Мереда! Поэтому отец её со своим кровным врагом имеет право сделать всё, что захочет. Даже убить его на месте!

— Не говорите так, — затряс головой Довлетяр, он непременно убьёт меня. Если вы удержите его ОН кровавой расправы надо мною, я отдам вам всё своё состояние…

На рассвете к Екетуту подъехали два всадника в одном седле: Назар и Меред-ага. Довлетяру снова заткнули рот.

Чабан-ага виновато и приветливо поздоровался с Хаджимурадом. А тот, кивнув на связанного, сказал:

— Вот он, убийца вашей дочери, Меред-ага! Если хотите, вы вправе отплатить за её погубленную жизнь!

Старый чабан зло посмотрел на бека, выхватил на ножен кинжал и кинулся к Довлетяру. Но в шаге от него остановился… Конечно, если бы Довлетяр вот так, как сейчас, попался чабану сразу после гибели Джерен, он бы и связанного его не пощадил. Но прошло несколько месяцев с тех пор… Старик немного успокоился, боль утраты приглушилась… Да и мулла, знающий аят, говорил, что в мире ничего не совершается без воли аллаха. На поминках тоже говорили, что, возможно, богу угодно было забрать в иной мир девушку по цвете лет… Видно, все эти разговоры не прошли для старика бесследно. К тому же он считал, что кидаться с мечом на связанного человека, даже тогда, когда он является твоим кровным врагом, нечестно, грешно. Чабан немного постоял возле бека, сунул кинжал в ножны и виновато произнёс:

— Не могу брать на душу грех. Он, конечно, порядочный негодяй. Но дочь была не им убита, а сама повесилась… — Меред отошёл в сторону. Тяжкие воспоминания разбередили душу старика. Он заплакал и медленно побрёл в село. Дрожавший от страха Довлетяр облегчённо вздохнул.

А Хаджимурад после ухода старика ещё злее заговорил:

— Слишком много зла натворил этот негодяй, чтобы мог остаться безнаказанным. Сколько он разлучил матерей с дочерями, отцов с сыновьями. Сколько совершил всяческих преступлений! Нет, мы такого не пощадим! А ну-ка скажи, Назар, как по-твоему правильнее будет: на тутовнике его повесить или под тутовником зарубить?

— Да для такого разбойника любая кара недостаточна, — откликнулся Назар.

— Верно говоришь, его и повесить, и зарубить мало! Но… — Хаджимурад схватил Довлетяра за ворот, приподнял и поставил лицом в сторону кыбла [8]. Развязал ему руки.

— Если пошевелишься, изрублю на куски! — предупредил Хаджимурад. Вынул изо рта кляп и обнажил свою саблю.