Вот придет кот

— Сколько тебе было?

— Мне девять лет было. Или десять… Вот, посчитай: Гамсахурдия в 90-м году пришел, через год война началась. Да, в декабре. Ты, если к парламенту пойдешь, там еще следы остались от пуль. А за парламентом тоже два дома сгорели…

— А тогда, при Гамсахурдии, парламент не горел?

— Нет, не горел. Гамсахурдия там внизу сидел, в бункере… Вообще, страшно было. Нам-то не страшно — мы маленькие, а отец с мамой очень боялись, не пускали нас. Но мы все равно бегали…

Я вспоминаю август 91-го в Петербурге, людей у Мариинского дворца, вспоминаю Москву 93-го, черный дым над Белым домом. Все, в общем, через одно и то же прошли. Кто — раньше, кто — позже.

Только нашей стабилизацией здесь, похоже, не пахнет. Через три дня, девятого апреля, должен пройти митинг оппозиции, я слышу о нем повсюду. Требование одно: отставка Саакашвили. В прошлом году это закончилось дубинками и слезоточивым газом. На сей раз ни одна из сторон, кажется, не хочет обострения. Но скрытая напряженность все равно чувствуется.

— Ты девятого на площадь пойдешь? — спрашиваю у Резо.

— Пойду, — гордо заявляет он. — У нас на работе все пойдут.

— Ну, так уж и все.

— Все, все. У нас же выходной будет. И шеф тоже пойдет.

— А сколько лет твоему шефу?

— Ему уже пятьдесят. Говорит, надоел Миша. Сколько можно обещать? Всё обещает и обещает. Смотри — улицы не ремонтируют. Здесь-то всё красиво, а ты дальше отойди — там посмотришь.

— М-м-да… Зато, я слышал, у вас ГАИ взяток не берет, — решаю я защитить бедного, обложенного со всех сторон Мишу Саакашвили.

— ГАИ теперь нет, теперь — патрули. ГАИ разогнали. Потом всех заново набрали. Очень строгий, знаешь, у них там отбор был. И теперь, представляешь, никто у тебя даже лари не возьмет. Честное слово!

Об этом фантастическом явлении мне уже приходилось слышать не раз. И об упомянутых патрулях рассказывали самые разные люди. Здесь это предмет особой гордости. Взяток они действительно не берут, чему есть масса свидетелей. Как удалось такого достичь, с трудом представляю. Но это факт.

Патруль совмещает функции ГАИ и милиции общественной безопасности. Бело-синие «Шкоды» и «Фольксвагены» можно увидеть на всех тбилисских улицах. Просто стоять «в засаде» им не разрешено. Каждая машина должна за смену выработать не менее тридцати литров бензина — это контролируется. В обычном режиме патруль следит за дорожным движением. Но любой человек, попавший в критическую ситуацию — кража, пожар или квартирная ссора, может набрать телефонный номер 022. Через 3–5 минут патруль будет на месте. Если необходимо, он моментально вызывает по прямому каналу пожарных или скорую помощь, либо — когда речь идет о преступлении — сам разбирается в ситуации с помощью других патрулей. Система, как мне рассказывали, отлажена безупречно.

— А у вас ГАИ есть? — спрашивает Резо.

— Есть, — отвечаю, и чтобы избежать дальнейших расспросов, тычу в сторону высокого дома на углу площади. — А этот я, кажется, помню. Красивый домик. Сталинский, небось, еще?

Стоп! Про Джугашвили лучше бы не надо… Но тема с удовольствием подхватывается и получает неожиданное развитие.

— Сталин — он непопулярный у нас, — произносит Резо тоном лектора из общества «Знание». — Ты думаешь, раз грузин, значит…

— Да ничего я не думаю, дорогой.

— Нет, думаешь!

Ну всё! Сейчас начнем обсуждать национальный вопрос. Не надо было трогать вождя народов.

— Послушай, — говорит Резо, — я по телевизору видел, что он там у вас какое-то большое место занял, когда про него голосовали. Правда это?

— Ну правда. Было дело. И что?

— Ага!.. У нас тоже голосовали. Здесь у нас такая передача есть — «Первая десятка» называется или как-то вот так. Там все голосуют — по телефону звонят или через интернет выбирают. Сначала выбирают тысячу человек, потом, кажется, пятьсот остается, потом — сто, потом — пятьдесят. А потом уже из них десять выбирают — которые лучшие. Ты можешь посмотреть в телевизоре — спроси у Пикрии, она тебе канал найдет.

— И что же там у вас навыбирали?

Резо делает театральную паузу и смотрит на меня сверху вниз.

— Вот, представь себе… Сталин даже в пятьдесят у нас не попал!.. Понимаешь?..

Занятная информация. Надо будет и впрямь спросить у Пикрии.

— Не веришь?

— Ну почему же…

— Ага, не веришь! Тогда где угодно спроси. У Малхаза спроси — он всё про политику знает. А хочешь, я тебе газету куплю — «Вечерний Тбилиси»? Она на русском, там тоже про это пишут.

Всё. Надо заканчивать тему. Бог с ним, со Сталиным. Жаль, конечно, что такая пропорция. Но, по большому счету, всем одно наследство досталось. Хлебать еще и хлебать…

Мороженое тает под солнцем. Журчит вода в фонтане за спиной Александра Сергеевича. Притулился на скамейке грустный старик. Рядом два малыша не могут поделить чупа-чупс. Звучит грузинская речь, звучит русская речь…

И снова — август 2008 года. Война закончилась. Саакашвили остался. Мы не ограничились победой в Южной Осетии и признали ее независимость. А заодно и Абхазии.

Сделано это было с какой-то необъяснимой поспешностью. Разъяснения типа того, что надо было срочно защитить осетин и абхазов от новых посягательств, выглядят смешными. При разбитой инфраструктуре и деморализованной армии даже такой нервный парень, как Миша Саакашвили, еще долго не смог бы ни на кого покуситься.

Если необходимо было четче обозначить свое присутствие, можно было поднять ранг представителей, увеличить военный контингент, найти другие способы поддержки, усилив таким образом свои позиции для диалога с Грузией. Этот диалог мог быть формальным и неформальным, вестись по официальным и неофициальным каналам. Он мог касаться, в частности, и того же НАТО.

Признание независимости Абхазии и Южной Осетии ликвидировало такую возможность. Не говоря уже о том, что своими действиями мы фактически узаконили косовский прецедент. К большой, полагаю, радости ненавистных американцев…

Никто не может оспаривать право России иметь и защищать свои интересы. Хорошо бы только нам самим понять, в чем эти реальные, долгосрочные интересы заключаются и какими методами — кроме известного метода «тащить и не пущать» — нам следует их отстаивать.

Порой кажется, что весь спектр наших интересов сводится к бесконечным заклинаниям о собственном величии, которое окружающий мир никак не хочет понять, и к бесконечной рефлексии по этому поводу. Хотя у нас нет абсолютно никаких оснований пыжиться, доказывая свое величие. У нас гигантская территория, великая культура, огромный человеческий потенциал. Не говоря уже о потенциале военном. Всё, что нам необходимо, — это, прежде всего, спокойно и последовательно решать свои внутренние проблемы: наверстывать технологическое отставание, выстраивать реальные институты современного общества, уменьшить коррупцию, разъедающую и разлагающую страну. Без этого любые усилия позиционировать себя в качестве великой державы будут восприниматься окружающим миром (в том числе и соседями) лишь как мания величия — обратная сторона комплекса неполноценности.

В начале 90-х окружающий нас мир изменился. Но мы всё еще продолжаем жить в неком мифическом СССР. Отказаться от этого мифа сложно. Миф — штука приятная, но опасная, поскольку имеет свойство подменять реальность…

Моя поездка подходит к концу, мы сидим за прощальным столом. Здесь собрались многие, с кем довелось мне встречаться за эти недели. Произносятся длинные тосты, звучат короткие речи. Кто-то подходит обняться, кто-то молча хлопает по плечу. Но время от времени застолье прерывается, и все поворачиваются к стоящему в углу телевизору. На большом экране — площадь у парламента, заполненная массой людей. Идет прямой репортаж с митинга, длящегося уже шесть суток…

Ко мне подсаживается добродушный Гуга.

— Жаль, что уезжаешь, батоно. Но ты расскажи там, что видел. Вот и на митинге ты был, Пикрия говорила. Видишь теперь — у нас демократия.