Хазария

– Всем сердцем буду служить Киеву, тебе, княже, и всей земле Русской! – поклонился Ворон.

К вечеру в степи вырос свежий курган, и воины стали готовиться к Тризне, чествовать павших.

Великий Могун велел служителям достать со своего воза Бел-камень и положить на вершину кургана. Сюда же они принесли малые изваяния богов, которые Могун расставил вокруг камня. Затем он возжёг Священный Огонь, бросил в него византийскую смолу и душистые травы. Завершив обряд и прочертив своим посохом по кургану три опоясывающих обережных коло, чтобы ни зверь, ни человек не нарушил вечный покой мёртвых, Великий Могун спустился с кургана.

У подножия вокруг походного храма расположились воины. Верховный кудесник провёл обряд славления богов и павших собратьев, и дружинники повторяли за ним слова молитвы-обращения. После этого четверо стоявших у нижнего кострища служителей по знаку Могуна подошли к большому бронзовому котлу. Взяв его за четыре ручки в виде колец, каждое из которых в свою очередь состояло из трёх колец, заключённых друг в друга, сняли котёл с огня и отнесли чуть в сторону, поставив на ровное место. Это был особый котёл, предназначенный для поминальной трапезы, ещё, наверное, скифских времён. По его краю между ручками-кольцами имелись бронзовые же фигурки четырёх баранов, символизирующих жертву, а опирался котёл на три ноги, имевшие вид человеческих. Черпая из котла, Могун с кудесниками стали раздавать в малые котелки, а то и просто в шеломы тризненную страву – варёное конское мясо, а также сухие лепёшки со степной цыбулей и мёд-сурью из дубового бочонка.

Гудели трубы, пели рога, воины кричали «славу» погибшим и справляли по ним горькую Тризну.

Князь заметил, что охоронцы остановили направлявшегося к нему Сивого, и сам подошёл к воину.

– Княже, – молвил тот, – пленные хазары обращаются к тебе и Великому Могуну с просьбой о помиловании.

Святослав с кудесником направились к ним. Хазарский воин, выбранный ото всех, стал просить сохранить им жизнь и отпустить домой.

– Мы люди кочевые, сами дань хазарам платим и в войско их взяты по принуждению…

– Вы с мечом против меня шли, – отвечал Святослав, – и воинов сих, – он указал перстом на курган, – в злой сече сгубили. Вы сами, – сказал далее князь, – научили меня не верить слову хазарскому, и те, кого я отпускал под честное слово, вновь брались за мечи и шли против меня. Посему не могу я отпустить вас домой…

Пленники, услышав ответ князя, понурили голову.

Великий Могун, тихо перебросившись несколькими словами со Святославом, обратился к пленникам и сказал:

– Наши Боги так говорят: аще добра хотите – не делайте зла, ибо кто злом начнёт, злом и закончит. А кто с добра начинает, того добро и дальше хранит. Светлый князь киевский оставляет вам выбор: кто из вас признает Богов русских и поклонится им, тот останется жив и станет служить в дружине княжеской!

И была таких согласных тысяча. Отказались же только пятеро.

Великий Могун повёл пленников к походному Храму, и они на кургане кланялись киевским богам. На острых мечах клялись им честно и верно служить при киевской дружине, и в подтверждение слов каждый изливал несколько капель своей крови на Бел-камень.

Затем темники брали их в свои полки и распределяли по одному на четыре десятка киевских воинов, чтобы те за ними приглядывали, – ежели дрогнет кочевник в сече, быть ему тут же на месте убитому.

Оставшиеся же пятеро были казнены по закону военного времени.

А наутро рога снова пели в поход. И дружина пошла на восход, к Дону и великой Волге-реке, на вражескую Хазарщину.

И шли с дружиной вчерашние пленники, давшие клятву Перуну. В строю по киевским коням равнялись и радовались, что не постигла их участь тех пятерых соратников.

А степь была великая – конца-краю не видно, границ-рубежей не слышно. И цвело вокруг разнотравье: златоцвет, зверобой, чарыга, коровяк, и буркун со щерицей, и многие травы душистые неведомые, что были посвящены то одному, то другому божеству Малых Триглавов. Шли кони по ковыль-траве, по зайчатнику и пырею зелёному, то тут, то там щипали сочные стебли, изгибая гордые выи.

И часто вставал среди трав то козёл степной, то кабан-костолом, а то лёгкая серночка бежала впереди, да настигала её стрела быстрая, чтобы было чем на вечер поужинать. А то попадались стрепеты и дрофы, на травах разжиревшие, – их дружинники били лёгкими дротиками, сколько надобно.

Дошла Святославова дружина до глубокой степной реки Калки – последней реки, за которой начиналась хазарская земля. Распорядился князь стать на берегу и готовиться к ночлегу. Вверх и вниз по реке выслал дозорных, а центральному Подольскому дозору велел перейти через реку и разведать, где находится враг и какими силами.

Переправились подольцы через реку и скоро скрылись вскачь за цепью степных курганов. А красно солнышко ушло на заход, к земле Киевской, и там легло отдыхать. Сварга небесная из голубой стала синей, и зажглись в ней ясные звёзды.

Дружинники собирали бурьян, сухую траву и разводили вольные костры в последний раз, ибо как будет на чужой земле – неведомо. Двуножили коней своих верных и, повечеряв, ложились спать.

А князь Святослав с темниками ещё долго сидели у костра, совещаясь. Они слышали, как заскрипели возы Могунской тьмы, что вместе с двигавшимися с ней пешими ратниками догнала конную дружину и стала на отдых недалече.

Глава 2

Кудесник Избор

В Берестянской пуще у Киева жил кудесник Избор. Жил он на заимке в старой землянке от Ярова дня до Овсеней. Каждое лето он молился за род славянский и приносил жертвы богам на Белом камне. За пчёлами ходил, имел десять голов овец. Был у деда ещё старый пёс, который верно служил уже много лет, и стерёг овец от волков, и, если кто чужой шёл, упреждал хозяина лаем.

Далеко окрест знали люди про Избора-кудесника и приходили к нему с болезнями и печалями разными: кто с тоской душевной, присухой горькой, кто с хворью тяжкой, а кто и радостью поделиться, принести благодарственные жертвы богам киевским.

Кудесник возлагал руки на больные места, недуг утихомиривал, заговорами волшебными присуху снимал, давал настойки из трав заветных, в Яров, Триглавов и Купалин день собранных. Так и жил Избор всё лето.

Утром вставал с рассветом, шёл к криничке лесной, умывался с молитвой Купале, славил Зорьку Утреннюю и просил Белеса, чтобы тот поднял в небо золотых коней Солнца-Сурьи.

Управившись с овцами, раздувал огонь в очаге, прославляя Огнебога-Семаргла с Перуном, варил свежее овечье молоко с травами да мёдом чистым и снедал с творогом. А то просо ел вчерашнее или размачивал в молоке сухарь пшеничный.

Потом шёл на холм, где лежал Бел-камень, и садился ожидать, когда взойдёт над дубами золотой воз Сурьи. Хвалил Свентовида за то, что вновь дал день ясный, солнечный, шептал молитву Даждьбогу животворящему и уносился душой прямо в Сваргу синюю, подобно белому голубю. И такая кругом была чистота, такая ясность и благодать, что кудесник не мог насытиться той божьей милостью и надышаться чудесным её духом.

В Купалин день, помолившись, Избор шёл к берёзе и острой секирой рубил несколько пышных зелёных веток. Теми ветками он устилал землянку свою, а также травами заветными свежескошенными. И на той зелени спал три дня, впитывая её силу. А в Дива-день собирал поутру уже высохшую траву и ветки и нёс жечь на Бел-камень. Поднимался к Сварге тонкий дымок, и, на него глядя, кудесник производил гадание вещее. Откуда подует Стрибог в тот день – оттуда и добру быть!

Горели трава и ветки, трещали сучья, и в каждом их движении были знаки, по которым кудесник читал сокровенные вести о будущем.

И узрел однажды Избор в пламени, как мчался там сам Перун на коне огненном, а за ним – войско несметное с мечами, щитами, копьями, и стремилось оно на восход солнечный. А там – чёрный дым, там – пожарища, там трупы людские и конские. И разил Перун мечом силы тёмные, и там, где тьма была, стал огонь чистый.