Брат на брата. Заморский выходец. Татарский отпрыск.

—

Именно так! Потому, что у меня под замком и дож может быть.

—

Великая, но трудная обязанность, — промолвил Беппо.

—

Да, не легкая. Постоянно надо быть на страже, смотреть в оба.

—

Да, я думаю, бывают также очень страшные заключенные? — сказал Джованни.

—

Есть-таки. Вон хоть бы теперь содержится у меня еретик…

Приятели переглянулись.

—

Что же, очень страшный? — спросил Антонио.

—

Ух! Взглянуть, так видно, что злодей. Поверишь ли, в эту дверь не войдет — такого роста! И притом в плечах широк, как два ты.

—

Ну! — удивился хозяин. — И лицом, верно, ужасен?

—

Он — красавец, а только, знаешь, этакий дьявольский вид.

—

Эк он расписывает нашего бедного Марка! — шепнул приятелю Беппо, потом проговорил вслух: — А давно уж этот проклятый еретик находится в камероттах под твоим наблюдением?

—

Дней шесть.

—

Суд над ним еще не кончен?

—

Нет… Пытают каждый день. И верите ли, хоть бы он разик застонал! Ни-ни! Скоро ему конец!

—

Конец? — в один голос спросили приятели.

—

Да. У нас ведь вот как устраивается… Чур! Только не выдайте! Я обязывался клятвой молчать, проболтаетесь кому — мне головы не снести.

—

Будь спокоен!

—

У нас так устраивается. Как осудят, так сейчас либо придушат, либо голову долой, а тело потом в канал… И поминай как звали! И концы в воду!..

Однако на этот раз собеседники не разделили с ним его веселости.

—

Ну, вот, не сегодня-завтра и этого еретика так пустят к рыбам, — добавил Эрнесто.

—

Тебе разве известно? — спросил Беппо.

—

Ха! Чего я не знаю! — самодовольно проговорил тюремщик и стал распространяться о том, что он знает.

Друзья Марка только делали вид, что слушают его. На самом деле они ломали голову, как бы им через посредство Эрнесто завести сношения с заключенным. Однако никакого подходящего плана не слагалось. С досады Джованни решил напоить Эрнесто до «положения риз», и кружка тюремщика ни на минуту не оставалась пустой. Тот пил с охотой и уже начинал клевать носом. Наконец Беппо что-то надумал.

—

Хорошо бы взглянуть на этого еретика, — сказал он.

—

На какого еретика? — едва шевеля языком, спросил тюремщик; во время своей болтовни он уже успел забыть о предыдущем разговоре.

—

Который заперт у тебя в камероттах.

—

А! Да… Тебе было бы интересно? А только нельзя.

—

Нельзя! Разве ты не можешь провести кого-нибудь, например меня, в камеротту?

—

Ни-ни! Ни отца родного. Да если б и провел, ты все равно ничего не увидел бы.

—

Почему?

—

Там темнее, чем в самую глубокую ночь.

—

Вот как! А ты к нему имеешь свободный доступ?

—

Еще бы нет!

—

Так что, если бы было надо, мог бы ему передать… ну, что-нибудь.

—

Мог бы, а только не взялся бы.

—

А что так?

—

У меня ведь одна голова на плечах.

—

Даже если бы тебе предложили хорошие деньги?

Пьяный Эрнесто подозрительно уставился на Беппо.

—

Подкупить ты меня, что ли, хочешь?

Однако Беппо было нелегко смутить. Он непринужденно расхохотался.

—

Эка, выдумал! Шутник ты, Эрнесто! — вскричал он, хлопая по плечу тюремщика.

—

Ты, я думаю, добр с заключенными? Человека доброго сейчас видно, — сказал Джованни.

—

Ты сказал правду. Я их никогда не обижаю — люди ведь.

—

Тебя Бог наградит за это, — промолвил Джованни и пошел рассуждать на эту тему, шепнув Беппо: — Напоем ему — быть может, и окажет какую-нибудь милость бедному Марку?

Уже солнце почти скрылось за горизонт, когда Беппо и

Джованни, поддерживая совершенно опьяневшего тюремщика, вышли из кабачка Санто. Перейдя через площадь, друзья Марка распрощались с Эрнесто. Он, забыв свое недавнее величие, целовался и обнимался с ними, называл их своими лучшими приятелями. Они были рады, когда от него отделались.

—

Что, брат, ведь не выгорело, — со вздохом сказал Беппо товарищу, когда они остались одни.

—

Бедный Марк! — грустно промолвил Джованни, и, пожав друг другу руки, они печально побрели по домам. Теперь ни у того, ни у другого не осталось ни малейшей надежды на спасение Марка.

XV. МИЛОСЕРДНЫЙ ТЮРЕМЩИК

Во дворце Дожей, позади комнаты, служившей местом собрания «Совету Десяти», тянется коридор, из которого узкая лестница ведет на «

Ponte

dei

Sosperi» — «Мост Вздохов». Этот мост соединяет дворец с тюрьмами Антонио да-Понте, отделенными от дворца узким каналом. Арка моста перекидывается на очень большой высоте над водой. Печальное название мост получил недаром: действительно, часто, очень часто раздавались на нем тяжелые вздохи несчастных, прощавшихся здесь со светом и с прекрасной Венецией, на которую отсюда открывается великолепный вид: дальше, за этим мостом, уже не будет ничего, кроме беспросветной тьмы тюрьмы, мук и отчаяния.

С лестницы, ведущей к «Мосту Вздохов», был ход и в «колодцы». Надо было свернуть вниз, не доходя до моста. Это были страшные тюрьмы: нечто вроде каменных ящиков без малейшего луча света, без самой слабой струи свежего воздуха. Это хуже темницы, это — могила.

Часто судьи вместо того, чтобы вызывать к себе подсудимого, сами спускались к нему в этот мрак и тут судили, пытали, казнили. Он мог кричать сколько угодно в пытках — ни один звук не мог вылететь из-за толстых стен. Под рукою у судей были и орудия казни: гаррота — место, где душили, и нечто вроде плахи, на которой отрубали головы. Была тут

в стене и подъемная дверь: канал омывает стены дворца, дверь приподнимут, столкнут труп — и все кончено!

В одной из таких тюрем-могил был заключен Марк.

Когда Эрнесто вернулся из кабачка Санто, он сменил своего дежурившего товарища. Тот ругнул его, зачем Эрнесто долго не возвращался, и ушел. Недавний собутыльник Беппо и Джованни остался один. Он едва держался на ногах, но состояние его духа было самое возвышенное. Он чувствовал себя в это время самым великим, самым умным, самым добрым на свете. Великому естественно жаждать великого, жаждал этого и Эрнесто. Но что совершить?

Он, стой в совершенном мраке близ «колодца», в котором находился Марк, в раздумье шевелил ключами. «Выпустить разве еретика?» — пришло ему в голову. За такое великое дело после придется очень дорого расплачиваться, поэтому он как быстро надумал, так же быстро и раздумал. Но что бы сделать? Этот вопрос колом засел в его голове. «Вот что! Пойду к еретику, поцелую его — все люди братья. Он должен ценить… Я снизойду до него, я! О! это будет, действительно, великое дело!» — решил он.

Затем он высек огня, затеплил огарок свечки и выбрал из связки ключ от двери «еретика».

Марк лежал на каменной плите, протянувшись на ней во весь свой высокий рост. При входе тюремщика он приподнялся и равнодушно посмотрел на него: не все ли ему равно, кто был этот маленький уродливый человек? Он не мог принести ему жизни! Трудно было узнать красавца Марка в этом бледном заключенном с таким мрачным взглядом впавших глаз.

—

Слушай ты! — сказал Эрнесто, останавливаясь против Марка на колеблющихся ногах. — Ты знаешь, кто ты и кто я? Ты — еретик, которого, может, сегодня же придушат в гарроте, ты хуже свиньи, — и ту без пользы не зарежут, не придушат, а тебя убьют так себе, здорово живешь, ну, а я, я — великий человек, я — твой господин, я… Но я знаю, что все люди — братья, и пришел тебя обнять и поцеловать… Слышишь? Я хочу тебя поцеловать. А? Чувствуешь, какое великое дело я совершаю? Целуй же меня, еретик несчастный, целуй, брат мой!

Он подставил свою пухлую щеку для поцелуя Марку. Тот отстранился.