Варяги

Перед самым выступлением к Синеусу без зова явился плесковец Рогуля, толмач, которого впервые увидел Синеус на поле брани. Закутанный в шкуру сохатого, старик выглядел страшилищем лесным, но смотрел на Синеуса смело, с достоинством.

   — Не знаю, как называть тебя: воеводой или князем. токмо пришёл я слово молвить, Синеус. В твоей воле меня убить, но смерть моя тебе прибыли не даст. Вижу, в поход ладишься. За своей смертью идёшь. Синеус Белоозеро вы врасплох взяли. Теперь роды весьские знают, чего от вас ждать. Земля наша велика, мест укромных много. Уйдёт весь в дебри лесные — не найдёшь. Становища зорить станешь — люди в лесах перемёрзнут, пушнины не найдёшь, припасов не добудешь — кому польза? И ещё тебе скажу, Синеус: тетива и та лопается, ежели тянуть её через меру. За смертью идёшь, Синеус...

Молча выслушал речь старика Синеус. Так же молча, не торопясь, деловито вытащил меч из ножен. Явно издеваясь над стариком, долго рассматривал клинок, пробовал пальцем остриё. Рогуля стоял спокойно, только глаза чуть сузились.

Смерть старый плесковец принял достойно.

Синеус равнодушно приказал выбросить труп на улицу. До вечера из изб никто не показывался. Утром трупа на месте не оказалось. Воины обнаружили три свежие лыжни. Трое покинули Белоозеро.

Затмила старость разум Михолову. Переждать бы ему день-другой, отправить людей в пургу, чтоб следов от лыж не оставалось. Ах ты, старый охотник. Куда подевалась былая хитрость?

Синеус действовал стремительно. Разделив дружину на три части, по три десятка людей в каждой, ринулся в погоню. Не посланцы нужны, они — тьфу, ничтожество. Путь нужен, становища нужны. Строго-настрого повелел идти сторожко, схватить беглецов, и, хоть под пыткой, к становищу или селищу пусть ведут...

А Рюрику не повезло. Уже на дальних подходах к Плескову дружину, бредущую так же вольно, как и в походе на Белоозеро, кривичи засыпали стрелами. Пока в суете и толкотне воины расхватывали из саней луки, кривичи метали из-за деревьев смерть, а потом как в воду канули, растворились в лесу. Попробуй догони без лыж. На конях в лес и соваться нечего.

Хотя и не такой уж великий урон нанесли кривичи — полдесятка убитых, чуть больше поцарапанных, — но Рюрик помрачнел. Кривичи взяли кровь, своей ни капли не пролив.

Под Плесковом ждала ещё большая незадача: князь Стемид сел в осаду, предварительно окружив град высоким снежным валом. Не одну сотню бочек воды вылили на него плесковцы, пригладили на совесть — ноге зацепиться было не за что. Вал высокий, сколько воинов за ним — не видно. Наверное, не мало, раз кривичи рискнули по дороге напасть. Малые силы только глупый дробить будет.

В тайных беседах старейшина Олелька осторожно советовал воеводе: ежели не получится с Плесковом, спускайтесь на юг, дорога торная, другой град — Изборск — недалече. Все грады Стемид укрепить не сможет. Потому как нападения не ждёт, а и ждать будет — всё едино сил не хватит.

В тот же день дружина Рюрика отошла от Плескова, и невзятый град вскоре остался позади.

В Изборске так скоро незваных гостей не ждали, понадеялись, что замешкаются они у Плескова. Несмотря на требование князя Стемида — перевезти в Плесков всё ценное, людей и живность схоронить в лесах, — старейшины Изборска медлили. Не верилось, что бодричи в зимнюю стужу поднимутся в поход. Мало ли что какому-то рыбаку Сивому в башку взбредёт.

Спохватились старейшины, да поздно. Призывно зазвучало било, а передовые уже в ворота ломятся. Пропал Изборск, дружина злобу за плесковскую неудачу на нём выместила. Добро, пожар не пустили, зато выгребли всё под метёлку.

Сел Рюрик в Изборске. Дружина пошла шарить по земле кривской. С каждый днём росли запасы. Рюрик веселел, Трувор хмурился. И совсем не удивился старший и не стал отговаривать, когда младший брат объявил задуманное:

— Дружина моя пожелала здесь остаться. Остаюсь и я. Синеус — в Белоозере, я — в Изборске. Ты сядешь в Новеграде — так будет. Сбывается, о чём говорили в Арконе: мы будем володеть всей землёй...

Охотники возвращались с зимних ловищ нагруженными ценной пушниной. Возвращались, истомлённые многодневными погонями за неутомимыми куницами и соболями, с надеждой на скорую ласку женщин, восхищенный смех детишек, скупую похвалу старейшин рода. Горяча воображение видением семейного очага, торопили тяжёлые, подбитые шкурой сохатого лыжи.

При въезде в становища ничего не подозревавших охотников поджидали Синеусовы воины. Их охота была безопасной и прибыльной. Зачем искать врага, брести куда-то, рисковать жизнью, если эта дикая весь, как глупая куропатка, покорно сама торопится в руки, волоча за спиной богатства, цену которым она вряд ли знает. Тех, кто проявлял малейшее недовольство, ждала смерть — быстрая, лёгкая: удар мечом в сердце. Так повелел Синеус: диких много, их надо поставить на колени сразу и навсегда, чтобы не только перед Синеусом, перед именем его падали ниц.

Побывавшие в руках воинов охотники прятались по укромным местам становищ или вновь уходили в лес. Им не препятствовали — пусть идут. До весны не понадобятся. А весной сами появятся в Белоозере. С данью. Крепко пуганный однажды помнит страх всю жизнь.

Подчистую вытряхнув промысловые мешки охотников, разузнав тропы, что вели от стойбища к стойбищу, отряды вновь сбились в единую дружину. Синеус гадал: возвращаться в Белоозеро ещё рано, земля и в самом деле, как говорил тот помешанный Рогуля, велика, становищ и селищ много, обшарили пока что ничтожно мало.

Вспомнив о лыжниках, ушедших с Белоозера, позвал старших отрядов: схвачены ли?

Старшие с повинной склонили головы: как только добрались до становищ, забыли про лыжников, не до того стало. Синеус не бранил, сам до поры до времени забыл о них. Теперь вот вспомнил, а что толку?

Охотники по одному вновь в лес подались, и вряд ли кто проговорится о тех лыжниках. Но всех оставшихся в становищах женщин повелел расспросить. Ответы не обрадовали: не помним, не ведаем, не видели. Расспросами занимался Илмарус. Шли они через пень колоду. Лишь десятый, а и того меньше, с трудом изъяснялся на словенском языке. Илмарус приспосабливался — через пятое на десятое уже понимал весьскую речь.

Синеус потребовал найти проводника-добровольца, чтобы указал тропу к следующему становищу. Илмарус без позволения воеводы назначил вознаграждение — желающих не нашлось. О пути говорили в один голос:

   — К соседям наши мужья ходили, торг-мену вели. Мы тропы не ведаем.

Пробовал Илмарус угрожать, ответ был всё тот же:

   — Не ведаем.

Синеус торопил. Отмели свирепые метели. Удлинился день. Ночью и по утрам крепко подмораживало, но днями в небе висело яркое, хотя и холодное ещё солнце.

Захваченную добычу Синеус под охраной отправил в Белоозеро. Уже и посланные вернулись с вестью: в Белоозере всё спокойно.

Надо было двигаться дальше. Но куда? Вокруг застывшие молчаливые леса, у них не спросишь. С поздней злобой досадовал на себя и дружину: почему разрешили разбрестись охотникам?

Утром Илмарус втолкнул в избушку к Синеусу молодого, с едва пробившейся бородкой, парня.

   — Вот, воевода, он знает дорогу к селищу. Богатому селищу. К ним за всю зиму ещё никто не приезжал. Ни купцы торговать, ни соседи для обмена.

Синеус недоверчиво оглядел парня. Высок, худ, нескладен. Лицо словно из бурой глины вылеплено — видать, зиму на ловищах провёл.

   — Спроси, почему тут оказался? — велел Синеус.

   — Спрашивал, воевода. Говорит, что старейшина рода послал звать соседей для обмена и на праздник окончания промысла. Сдаётся мне, не врёт парень.

Поверил и Синеус. Богатое селище, много охотников, все вернулись с промысла.

   — Эй, там! Угостите охотника пивом, накормите и спать уложите. Тут, в моей избушке...

«А завтра в вашем богатом селище на коленях будешь ползать. Весь глупа. Такой её создали боги».

Дикая глупая весь перехитрила бодричского воеводу. Жадность притупила остроту зрения, помутила разум. Белоозёрские лыжники сделали своё дело. Затаившись в родах, дождавшись охотников, выслушав их проклятья врагам, посланцы старейшины Михолова передали его повеления. И почерневшие от гнева и ненависти охотники поодиночке отправились вновь на ловища. Воля старейшины Михолова была такова: духи велели собраться всем охотникам, обложить, как медведя, дружину Синеуса в лесу и поступить с ней так, как поступают с лесным хозяином. Чтобы ни один не ушёл. После того всем идти к Белоозеру.